МАРИУС
Я не могу признаться Феникс в том, что в свои двадцать восемь лет все еще нахожусь под контролем отца, и это раздражает.
Однако я намерен изменить положение дел до того, как мне исполнится двадцать девять.
Она, наверное, не в настроении много есть, но тем не менее готовлю завтрак. Сегодня это фруктовый салат из разных видов дыни для повышения уровня гидрации в организме и тосты с медом и бананом, о которых она не раз с восторгом вспоминала.
Когда я возвращаюсь, Феникс уже уснула. Солнечный свет струится по кремовой коже, подчеркивая мягкий изгиб ее плеча.
Она выглядит чище ангела с этими каштановыми волосами, рассыпавшимися по подушкам. Как, черт возьми, можно было обращаться так жестоко с кем-то настолько милым? Ее отец обязан был хотя бы дать знать о своем благополучии.
Провожу пальцами по шелковистой коже ее руки и не верю, что заполучил девушку, сочетающую в себе декаданс4, и невинность.
Вчерашняя вспышка говорит мне, что ее привязанность не ограничивается нашими финансовыми договоренностями. Что прискорбно, так как я намерен покинуть Марина Виллэдж, как только профессор Экхарт поправится и будет готов вернуться к работе.
Оставив поднос у кровати, иду в кабинет внизу. Это комната с тремя стенами из высоких книжных полок и латунной люстрой. Прохожу мимо стола, сажусь на диван с видом на сад во внутреннем дворике и беру трубку телефона.
Квинн отвечает после первого гудка.
— Алло.
— Ты получила видео, которые я отправил?
— Он действительно хорош, — говорит она со смехом.
Я стону.
— И ты туда же.
— Что? Завидуешь, что не умеешь так же выпендриваться в джинсах-клёш?
— Ты нашла место, где их возьмут?
— Трое сказали, что заинтересованы, — говорит Квинн серьезнее. — «Джейбервок» — единственные, кто принимает залог наличными. Я подумала, что ты предпочел бы не оставлять следов.
— Отлично. Когда они смогут провести концерт?
— У них полная бронь на вечер каждой пятницы и субботы до Рождества, и я не думаю, что ты выберешь вечер в будний день, — она делает паузу.
— Сомневаюсь, что университет допустит массовое мероприятие вне стен кампуса с участием их студентов среди недели.
— Да, я так и подумала. Но у них есть место для дневного концерта в следующее воскресенье и через неделю.
— Хм… — я потираю подбородок. — А как насчет мест, где не принимают наличные?
— У некоторых есть свободные даты, но в ноябре… — слышу, как она съеживается от этого предложения.
Скриплю зубами и шумно втягиваю воздух. Неизвестно, что произойдет с матерью, если оставить ее в лапах этого мудака дольше, чем планировалось. Неизвестно, что он заставляет ее делать и с кем.
— Не обсуждается.
— Я тоже так подумала, — отвечает она со вздохом.
— Тогда утверждаем дневной концерт в ближайшее воскресенье, — говорю я. — Внеси залог за дату.
— Что, если объект не клюнет на удочку?
Я пощипываю переносицу. Если он этого не сделает, мы в заднице. Это значит, что мне придется лично похитить Бестлэссона, и сомневаюсь, что его будет так же легко умыкнуть, как пьяную Феникс.
— Нужно работать быстрее, — говорю я. — Пока с него не сошла эйфория от недавнего успеха.
— Хорошо, но есть еще один момент…
— Какой?
— Твой план последовать за людьми Криуса не проработан. Тебе не кажется, что они могут поджидать «хвост»?
— Есть другие предложения?
— Трекер.
Мои брови сходятся.
— Объясни.
— Я найду что-нибудь вроде медальона или серьги, куда можно вставить устройство слежения. Что-то, что он наденет на сцену или возьмет с собой в день похищения.
— Достойный план «Б», — потираю подбородок.
— Неужели, — говорит она возмущенно.
Невольно мои губы растягиваются в улыбке.
— Я согласен с твоей точкой зрения.
Она фыркает.
— Какой же ты…
— Профессор? — спрашивает Феникс из-за двери.
— Держи меня в курсе, — бормочу в трубку.
— Подожди…
Я вешаю трубку прежде, чем Квинн успевает договорить. Последнее, чего я хочу, это чтобы она отчитала меня за связь со студенткой. Это в лучшем случае неэтично, а в худшем — опасно.
— Входи.
Феникс заходит внутрь, все еще одетая во вчерашнюю майку и нижнее белье. На ней нет бюстгальтера, и солнечный свет, струящийся из окна, делает ткань почти прозрачной. Член оживает и наливается, когда мой взгляд скользит по нежным изгибам ее тела, задерживается на белых трусиках, обтягивающих гладкую киску, а затем спускается к стройным бедрам.
— Чувствуешь себя лучше? — встречаюсь с ее оленьими глазами.
— Спасибо за завтрак.
— Пожалуйста, — отвечаю ей, голос становится глубже. — А теперь повернись.
Она моргает.
Я делаю жест пальцем.
— Ну же.
Ее щеки заливает румянец.
— Проверяете мои синяки?
— Именно.
Она обнимает себя за талию руками и переступает с ноги на ногу, поворачиваясь, и останавливается, чтобы я успел увидеть почти зажившие округлости.
— Гель отлично помог, — говорю я. — Завтра утром ты будешь готова к новой порке.
Тихий вздох Феникс заставляет мой член дернуться.
— Иди сюда.
Она облизывает губы, и это движение пробуждает во мне что-то абсолютно дикое. Когда она поцеловала меня вчера, я хотел зализать ее до исступления. Но не в ситуации, когда она пьяна и не контролирует себя.
Я — не мой отец.
Я не из тех мужчин, которые воспользуются женщиной, находящейся в уязвимом положении. Именно по этой причине я сначала закрыл вопрос с ее неотложными финансовыми обязательствами, а потом дал возможность взять деньги и уйти, или остаться и стать моей.
Теперь я хочу ее рот.
Она пересекает комнату, и, как только оказывается в пределах досягаемости, я усаживаю ее к себе на колени.
— Ты усугубила наказание прошлой ночью, — обнимаю ее за талию и заставляю себя не двигаться, когда она ерзает на моем члене.
— Что я сделала? — ее голос звучит выше в притворной панике.
— Я говорил держаться подальше от этого мальчишки, но вдруг обнаружил тебя пьяной в его присутствии.
— Что? — вскрикивает она. — Я пошла только потому, что этого хотела Шарлотта, а напиток вообще Аксель принес…
Я нежно шлепаю ее по бедру.
— А твои пререкания прошлой ночью, когда я пытался вытащить тебя в безопасное место?
— Имеешь в виду, пытался похитить, — говорит она со смешком, который разрядом устремляется прямо к паху.
Она стонет, когда я крепко сжимаю ее бедро, заставляя прижаться к члену. Теперь моя очередь стонать. Я хочу трахнуть ее. Прямо сейчас. Но не сделаю этого, если у нее все еще похмелье.
— Как твоя голова? — шепчу ей на ухо.
— Лучше, — отвечает она. — Но все равно не на сто процентов.
— Жаль, — рычу. — Я хотел привести воскресные планы в действие.
— Только не говори, что собираешься использовать бутылку шампанского.
— Не будем портить сюрприз, — просовываю руку под ее майку. — Но пока я хочу попробовать что-нибудь легкое и ванильное без стоп-слова.
— Что?
— Ты мне доверяешь?
— Нет, — она поворачивается, и я прищуриваюсь, встречаю ее взгляд. — И почему мне кажется, что ты собираешься сделать что-то, что мне не понравится?
Я сдерживаю смех.
— Потому что так и есть.
— Вранье, — она упирается спиной в мою грудь. — Тогда делай все, что хочешь.
— Мы сыграем в игру, сколько раз я смогу довести тебя до края, прежде чем ты тронешься умом, — вытаскиваю из кармана ошейник и надеваю на нее.
Она вздрагивает у меня на груди, но мое тело распознает это движение как возбуждение.
— Это совсем не больно.
— Это еще предстоит выяснить.
Провожу рукой по ее ребрам и обхватываю грудь. Она теплая и упругая. Когда провожу пальцами по соскам, они напрягаются, превращаясь в твердые горошины.
Пульс ускоряется, посылая кровь на юг. Все в этой девушке восхитительно.
— У тебя прекрасное тело, — шепчу я ей на ухо.
— М-м-м.
Другой рукой прокладываю дорожку по хлопковой ткани ее трусиков и останавливаюсь над выступающим бугорком. Цель игры — возбудить ее настолько, чтобы она умоляла о финише. Я нежно прохожу круговыми движениями вокруг ее клитора, всего в паре сантиметров, так что она чувствует только призрачное прикосновение.
Феникс приподнимает бедра, пытаясь создать небольшое трение. Я одергиваю руку.
— Не жульничай.
— Разве нельзя потрогать напрямую? — спрашивает она с хныканьем.
— Будь хорошей девочкой и молчи, пока я играю с твоей киской.
Она хлопает ладонью по губам со сдавленным звуком, и я провожу большим пальцем по ткани над складками ее киски. Феникс вздрагивает, а члену очень не хватает ее рук. Недостаток у этой игры один — воздерживаться нужно и мне.
— Ты течешь из-за меня, милая?
Она отрицательно качает головой.
— И что я найду, когда отодвину твои трусики?
Она стонет.
— Это несправедливо.
— Что именно?
— Ты думаешь, что мне нравятся все эти безумства, — бормочет она.
— Я просто делаю выводы из твоих реакций, — говорю я легким голосом. — Мы оба знаем, что под невинной шкуркой прячется маленькая извращенная шлюшка. Ты просто отрицаешь.
— Что? — бормочет она. — Я не… ох.
Она откидывает голову назад, когда мой палец скользит по ее набухшему клитору легкими прикосновениями.
— Признай это.
— Нет, — шепчет она.
— Почему у тебя розовеют щеки, если ты не возбуждена?
— Такое бывает, когда я смущаюсь.
Я перекатываю ее твердый сосок между пальцами, заставляя стонать.
— Так ты реагируешь, когда смущаешься? — затем провожу пальцем другой руки вниз по ее влажным складкам. — Или так?
— З-замолчи.
— Нужно добавить еще одно наказание к твоему растущему списку проступков.
— Оу… — она дергает бедрами, покачивая ими, так что мой член оказывается между ее ягодицами.
Пытаюсь сдержать стон, но не выходит.
— Ты, маленькая шалунья.
— В-видишь, тебе тоже сильно нравится, когда дразнят, — говорит она, тяжело дыша.
— Разница между тобой и мной в том, что я не отрицаю своих заскоков, — шепчу я ей на ухо. — Ты можешь ныть и жаловаться, поклоняясь моим ботинкам или ногам, но чем унизительнее я делаю твое положение, тем больше ты течешь.
— Нет.
— Говорит потаскушка, которая ни разу не использовала стоп-слово.
Она издает довольный стон, который отзывается по всей длине моего члена. Для девушки, которая утверждала, что ненавидит словесные порицания, она слишком бурно на них реагирует.
Я отпускаю клитор, вызывая разочарованный стон. Она прижимается к члену и трется, словно хочет подтолкнуть меня к действию.
— Веди себя хорошо, — шепчу ей на ухо, — или оставлю тебя голодной и мокрой.
— Но я не…
— Не лги мне.
Она ерзает на месте, ее бедра смыкаются, но я хватаю ее за колено и передвигаю ногу так, чтобы она оказалась между моей. Переместив вторую в аналогичное положение, я раздвинул ее согнутые в коленях ноги, что дало мне полный доступ к киске.
— Гораздо лучше, — говорю я. — В таком положении передо мной ты выглядишь великолепно.
Она прикусывает нижнюю губу и стонет.
Я ласкаю ее киску через трусики, подготавливаю, разжигая возбуждение, но двигаюсь недостаточно быстро для достижения кульминации. Она склоняет голову набок, и я откидываю красивые каштановые волосы назад, чтобы получить доступ к шее.
Феникс пахнет цитрусом и ванилью с оттенком кофе. Провожу пальцами по ее шелковистым локонам и подставляю их потоку солнечного света. Естественное освещение разбивает цвет на множество оттенков коричневого, от ярко-янтарного до темно-каштанового.
Касаясь губами ее шеи, улыбаюсь, когда она вздрагивает от моих прикосновений. В Феникс нет ничего фальшивого. Она ничего не делает для видимости, в отличие от многих других сабмиссив. Она настолько чувствительна и отзывчива к моим прикосновениям, что каждое мгновение с ней доставляет удовольствие.
Я провожу подушечкой большого пальца по ее прикрытому клитору, заставляя шипеть сквозь зубы.
— Ты не хочешь снять с меня трусики?
— Грязная девчонка. Сидишь полуголая на коленях у профессора и делаешь непристойные предложения.
Она фыркает смехом.
— Что за профессор похищает пьяную и беззащитную студентку?
— Тот, который хочет защитить ее от хищников, — провожу рукой по ее ребрам и обхватываю ее грудь. — Хищников, которые могут воспользоваться ее нетрезвым состоянием.
— Что еще они могут сделать?
Я сжимаю зубы на ее шее, вынуждая ее напрячься. Этот разговор слишком близок к сфере работы моего отца. И это последнее, о чем мне стоит думать, когда Феникс полностью находится в моих руках.
— Давай не будем углубляться в эту тему. Отныне я хочу, чтобы ты пила ответственно или не пила вообще.
— Да, сэр, — говорит она. — И спасибо.
Перекатывая ее сосок между большим и указательным пальцами, спрашиваю я.
— За что?
— Ты забрал меня до того, как я выставила себя пьяной идиоткой.
— За то, что так мило меня поблагодарила, ты получишь награду.
Я провожу крошечный круг над клитором и вниз по всей длине ее щели. Влага просачивается сквозь ее трусики, указывая на степень возбуждения. Она двигает бедрами и скулит.
— Мы так нетерпеливы? — спрашиваю я.
Ее щеки приобретают восхитительный оттенок розового.
— Так всегда, когда ты рядом.
Я провожу пальцами до пояса ее трусиков, затем скольжу под хлопчатобумажную ткань и спускаюсь к ее клитору. Она теплая и влажная от возбуждения, и пучок нервов под моим пальцем набухает от прикосновения.
Очерчивая одной рукой нежные круги над ее клитором, я продолжаю атаковать второй сосок. Феникс выгибается у меня на груди, тяжело дыша от ощущений.
Она наклоняет шею, ее красивые волосы рассыпаются по моей груди и плечу. Это самая большая близость, которую я себе позволял, держа женщину в объятьях. Возможно, я и оплачиваю ее расходы, но игра с ней в воскресенье днем не сравнится ни с одним другим видом деятельности.
Феникс тянется назад и кладет ладонь мне на предплечье.
— Перестань дразнить.
— Ты поняла, в чем суть игры? — просовываю палец между ее влажными складками и постукиваю по дырочке.
Она наклоняет бедра, пытаясь изменить угол, чтобы я мог войти в нее, и я возвращаю палец к клитору.
— Делать это со мной, пока я не сойду с ума?
— Это называется «дразнить и останавливаться», — говорю я.
— Что произойдет, если я скажу стоп-слово?
— Не скажешь.
— А если бы я это делала?
— Тогда я бы убрал пальцы и пошел обедать. Это то, чего ты хочешь?
Она энергично качает головой.
Я массирую клитор более интенсивно, заставляя ее вскрикнуть и выгнуться на моей груди. Феникс так легко вывести из равновесия, а звук ее удовольствия радует меня больше, чем произведения Моцарта.
— Профессор, — шепчет она. — Так хорошо.
Она приближается к кульминации. Ослабляя давление на ее клитор, я замедляю свои движения, только чтобы она застонала.
Тяну ее твердые соски и шепчу ей на ухо:
— Ты издаешь такие милые звуки.
— О, черт, — говорит она сквозь стиснутые зубы. — Дай мне кончить, чертов садист.
Я обхватываю рукой ее шею, заставляя ее задыхаться.
— Только за это я заставлю тебя умолять.
— Но ты уже это делаешь.
Мой палец оставляет клитор и обводит ее дырочку, она такая гладкая и скользкая и готова к траху, что я почти теряю представление о том, почему трачу время впустую на все эти поддразнивания.
Прилив жара к члену, кажется, согласуется с этой мыслью. Феникс заставляет меня терять концентрацию. Сосредоточиться. Я не могу позволить себе потерять контроль, когда стою на пороге самой важной миссии в своей жизни.
Простой намек на Криуса охлаждает мое возбуждение, возвращая мысли к задаче. Феникс меня погубит, если я не подчиню ее.
— Пожалуйста, — всхлипывает она.
— Пожалуйста, что? Закончи фразу.
— Пожалуйста, дай мне кончить.
Я провожу пальцем по гладкой, влажной вершине ее клитора. Он настолько чувствителен, что ощущаю, его дрожь под моим прикосновением.
— Что ты дашь мне взамен? — говорю я низким голосом.
— Я отсосу.
— Ты и так это сделаешь.
Она издает возмущённый звук.
— Чего ты хочешь?
— Те мальчишки, с которыми ты гуляла прошлой ночью, — тщательно подбираю слова, чтобы не выдать заинтересованность конкретно Беслэссоном. — Ты перестанешь с ними общаться.
— Но Шарлотта…
Мои пальцы крепко сжимают сосок, заставляя ее шипеть сквозь зубы.
— Речь не о твоей подруге, — говорю я. — Если она хочет затащить тебя на еще один из этих концертов, ответ — нет.
Лицо Феникс напрягается.
— Я не знаю, почему ты так категоричен насчет них.
— На счет музыкантов, которые напаивали вас? — я рычу, в основном на себя за то, что говорю, как ее отец.
Я не склонен чрезмерно контролировать или вести себя как собственник, но это единственная вещь, которую я не допущу. Когда Вир Бестлэссон исчезнет, подозрения падут на каждого из его друзей и знакомых.
Я не могу допустить, чтобы Феникс находилась под пристальным вниманием «Одина» или остальных членов этой семьи.
Она фыркает.
— Хорошо, я буду держаться подальше. Теперь, пожалуйста, я могу кончить?
— После того, как я удостоверюсь в правдивости твоих слов.
За несколько минут я снова довожу ее до края и снова успокаиваю. Румянец с ее щек растекается по шее, по груди и даже до кончиков ушей.
После шести раундов поддразниваний и остановок Феникс задыхается и дрожит у меня на груди, а на лбу у нее выступают капли пота.
Мой член в агонии буквально умоляет избавить нас обоих от страданий, но есть дело поважнее.
— Пожалуйста, — ее голос ломается. — Вир мне даже не нравится. Чаще всего он меня бесит. Пожалуйста, позволь мне кончить.
— О чем ты?
— Раздражает тем, что вдруг стал дружелюбным. Последние два года он вел себя так, будто меня не существует.
Мои брови непроизвольно сдвигаются.
— Ты хотела его внимания?
Она морщит нос.
— Нет. Он эгоистичный придурок.
Я не могу с ней не согласиться, но это не относится к делу. Кончик моего пальца скользит в ее влажный жар. Она такая тугая и скользкая, что всасывает его до костяшек пальцев.
Член пульсирует при мысли о том, что она отреагирует так же, когда мы наконец потрахаемся.
— Хммм… расскажи мне больше о том, чего ты не будешь делать.
— Я даже не буду смотреть на их листовки, — говорит она, прерывисто дыша. — И, если Шарлотта или кто-то еще попросит меня сходить посмотреть на группу, ответ будет «нет».
— Нет? — вытаскиваю палец.
— Блять, нет, — стонет она, когда я вставляю его обратно. — Я лучше потрачу время на изучение финансов и бухгалтерского учета. Теперь, пожалуйста, могу я кончить?
— И все это ради кульминации, — говорю непринужденно. — Так сильно хочется?
— Нет, я серьезно.
— Знаешь, что я думаю?
— Что? — спрашивает она напряженным голосом.
— Грязные девочки, которые остаются дома и делают уроки, заслуживают награды.
Боком большого пальца я провожу вверх-вниз по клитору, пока два других пальца кончиками все еще погружены в нее. Сейчас Феникс так близка к финалу, что понадобится всего несколько секунд, чтобы довести ее до предела.
Она выгибается назад и кричит. Ее маленькая киска в экстазе сжимается вокруг моих пальцев, вынуждая что-то внутри меня замурчать от удовольствия. Я продолжаю гладить клитор, пока оргазм ослабевает.
Несколько мгновений спустя Феникс прижимается к моей груди, тяжело дыша через приоткрытые губы. На ее лбу блестят капли пота, а глаза рассеянно уставились в книжный шкаф.
Пальцы промокли от ее возбуждения. Я подношу их ко рту и пробую на вкус, прежде чем протереть влажные губы.
— Вылижи начисто.
Она пятится назад.
— Что?
Я обхватываю сзади ее тонкую шею.
— Делай, что сказано.
Феникс вздыхает, приоткрывает губы и позволяет мне скользнуть пальцами в ее рот. Она проводит языком вверх и вниз по моему пальцу и мычит, звук идет прямо к ноющему члену.
Этот грязный маленький ангел меня погубит.
Удовлетворенный тем, что она слизала все следы возбуждения с моих пальцев, я вытягиваю их из ее рта.
— Я не понимаю, — бормочет она мне в шею. — В одну минуту ты кошмарный садист, а в следующую — такой джентльмен.
— Кем я только что был? — качаю ее на руках.
— Кто знает? — бормочет она.
Я несу ее вниз, где она может хотя бы отоспаться от похмелья в темноте.
Когда она оправится от своего деликатного состояния, я не буду вести себя так по-джентльменски.