ФЕНИКС
Один отказывается выпускать меня, но, когда машина останавливается у ворот службы безопасности университета, дверь распахивается. Младшая, более человечная версия Одина вытаскивает Вира из кресла и заключает в медвежьи объятия.
Наверное, это его отец.
Полуденное солнце освещает их головы, окрашивая концы прядей Вира в цвет золота. Что-то внутри меня рушится.
Я впервые вижу человека в нашем мире, проявляющего столько любви к своему ребенку. Может быть, Вира ценят, потому что он сын, и при этом законный, но меня все равно раздражает, что папа относился ко мне как к эмоциональной боксерской груше.
Он обхватывает лицо Вира обеими руками.
— Я задушу тебя за это.
— Папа, — скулит Вир, его щеки краснеют.
— Не балуй мальчика. Скоро он будет женатым человеком, — Один жестом показывает мне выйти из машины.
Ему не нужно просить дважды.
Уил Бестлэссон отпускает сына и скользит взглядом вверх и вниз по моему телу.
— Добро пожаловать в семью, Хедвига.
У меня по коже пробегают мурашки, и я внезапно осознаю, что моя юбка слишком короткая, майка слишком прозрачная, еще и без колготок.
Вид не такой уж развратный, но по тому, как он поздравляет сына, видно, что он не полностью разделяет религиозные убеждения Одина.
— Феникс, — отступаю назад, натыкаясь на Одина, который нежно кладет руку мне на плечо.
— До церемонии вы с мои племянником воздержитесь от добрачного секса.
— Но я не выйду за него.
— Не трать время зря на споры, — с ухмылкой говорит отец Вира.
Я зажимаю рот. Он прав. Между сегодняшним днем и концом учебного года достаточно времени, чтобы выскользнуть из этой договоренности.
Отец Вира обнимает сына за плечи и идет вперед, оставляя меня позади с Одином. Я оглядываюсь назад, на процессию людей, на стражников у ворот.
Без телефона или удостоверения личности я не могу покинуть кампус и не могу найти или даже связаться с профессором Сегалом.
— Почему ты не хочешь выйти за моего племянника? — спрашивает Один.
— Он едва ли друг для меня, — бормочу я. — А я была так пьяна в ту ночь, что ничего толком не произошло.
Его взгляд замораживает часть моего лица, сводя на нет солнечное тепло на коже. Похоже, он хочет, чтобы я уточнила.
— Можно подумать, что у такого важного человека, как вы, забот мало.
В тот момент, когда эти слова срываются с моих губ, я вздрагиваю.
К этому времени папа схватил бы меня за горло и прорычал что-нибудь угрожающее, но Один настолько хладнокровен, что его взгляд даже не дрогнул. Тишина между нами растягивается, и боль в груди усиливается вместе с волнением в животе.
Я должна выбраться отсюда и найти профессора Сегала.
— Ты, кажется, необычайно привязана к своему похитителю.
Мои губы сжимаются. Как, черт возьми, он прочитал мои мысли?
— Финансы и бухгалтерский учет — мой любимый предмет.
— Тогда ты идеально впишешься в нашу организацию, потому что ни один из моих братьев не умеет считать, — говорит он.
Черт.
Я не собиралась продавать себя как бухгалтера уголовного бизнеса, а также как невесту. У меня на кончике языка вертится сказать Одину, что у меня было много дикого, извращенного секса с другим мужчиной, но он может потребовать имя.
Профессор Сегал накопил достаточно обид на семью Бестлэссон. Я не хочу давать Одину повод убить его.
Прогулка по кампусу необычайно тихая: студенты сворачивают с дороги, чтобы избежать Одина и его брата.
По моим подсчетам, четверть здешних людей связана с организацией Бестлэссона.
— Есть новости от отца? — спрашивает Один.
— Нет, с тех пор как он исчез, даже записки не оставив, — отвечаю я.
Он кивает.
— Я прослежу, чтобы вы с ним провели некоторое время вместе перед свадьбой.
Блять.
Когда Вир, наконец, обнимает отца за талию, я знаю, что он оставил все надежды стать музыкантом и, вероятно, даже согласится на этот фарс с женитьбой.
— Что, если Вир переспал с кем-то еще после меня или даже раньше? — выпаливаю я.
— По словам его друзей, ты была единственной.
Черт.
— Но если он…
— Свадьба состоится, — стальным голосом говорит Один. — А если камеры слежения поймают тебя и моего племянника за шалостями, я прикажу охранникам провести вас обоих к ближайшему священнику.
Один провожает меня до квартиры, потому что он из тех джентльменов, которые никогда не оставят девушку в затруднительном положении, но без колебаний заманят ее в ловушку нежелательного брака.
Стук в черепе возвращается. Я не могу позволить ему уйти, думая, что я соглашусь на эту свадьбу.
Я набираю код доступа в квартиру и жду жужжания механизма. Это так глупо, но если я не скажу ему что-нибудь совершенно отталкивающее, то либо окажусь в бегах, либо попаду в ловушку жизни еще хуже, чем та, что была у меня с папой.
— Мистер Бестлэссон?
— Один, — говорит он, кивая.
Я резко втягиваю воздух и говорю первое, что приходит на ум.
— Что, если я занималась сексом с другими?
— Что?
— Их было так много… — я прикусываю нижнюю губу. — Не то, чтобы я вела счет. Просто я была так занята десятками мужчин, что даже не заметила внимания милого парня за моей спиной.
Его глаза сузились.
— Ты врешь.
— Нет.
Мой голос дрожит.
Я такая дерьмовая лгунья. Если я не скажу ему правду или что-то близкое к ней, то никогда не избавлюсь от него.
Расширив глаза, я встречаюсь с его жестким взглядом.
— Хорошо, я преувеличила насчет десятков мужчин, но я опускалась на колени и сосала огромные члены, какой-то парень даже засовывал бутылку мне в пизду и пил из моего «священного Грааля». Меня шлепали, били и пороли. И от подобного унижения я кончаю, а что говорить об анале…
Пустое выражение лица Одина заставляет мой желудок сжаться.
Я жду несколько ударов сердца, пока он отреагирует, но он продолжает смотреть.
— Скажем так. Я люблю секс и многое другое. Не только ваниль. Секс должен быть грубым, грязным и извращенным. Сходите в «Красную комнату» на Хай-стрит. Парень, работающий за прилавком, знает меня по имени. Я искала работу, а он пытался найти мне клиентов, чтобы я могла проводить двойные сеансы с профессиональной доминатшей…
— Хватит, — говорит он.
Я зажимаю рот.
Один шагает ко мне, и каждый волосок на шее встает дыбом. Мое дыхание становится быстрым и неглубоким, взгляд скользит вниз по его рукам, и вверх по его суровым чертам.
— Вы исключены из Университета королевы Марии, — говорит он.
У меня отвисает челюсть, и вся кровь отливает от лица.
— Что? Почему?
— Непристойное поведение и развращение одного или нескольких невиновных молодых людей, — уголки его губ с отвращением опускаются. — Я высоко оцениваю вашу честность, мисс Шталь, поэтому даю вам время до следующих выходных, чтобы собрать вещи.
Я задерживаю дыхание, ожидая, когда он уйдет, но он остается на месте.
Может, это блеф, и он хочет, чтобы я выболтала правду?
— Хорошо, — говорю я. — Но мне потребуется возмещение платы за обучение и аренду.
Его плечи немного опускаются. Я могла бы представить, что он выглядит разочарованным. Возможно, ему действительно был нужен способный финансовый менеджер для его организации.
— Теперь я понимаю, почему ваш профессор саботировал похищение, — говорит он.
Мой желудок дрожит. Я сказала слишком много?
— Что вы имеете в виду?
Не говоря ни слова, он возвращается к лифту.
Я вхожу в свою квартиру и прижимаюсь ухом к двери. Как только его шаги исчезают в коридоре, я на цыпочках иду в соседнюю квартиру.
Шарлотта выпытывает из меня подробности. Кажется, она не слишком шокирована тем, что Один хотел, чтобы я вышла замуж за Вира. Может быть, это потому, что ее отец узнал, что она возится с мальчиками, связанными с Бестлэссонами, и сказал ей прекратить общаться с Акселем.
Я рассказываю ей все, что могу, не упоминая профессора Сегала. Простая мысль о нем вызывает комок в горле. Один и его люди могут знать секреты профессора, но есть один, который я могу сохранить.
Когда разговор иссякает, я поворачиваюсь и смотрю в ее печальные глаза.
— Могу я попросить тебя об услуге?
— Что угодно.
— Мне нужно одолжить твое удостоверение личности и телефон.
— Зачем?
— Есть дела в городе.
Брови Шарлотты нахмурились. Похоже, она ждет, что я ограблю Бестлэссонов и оставлю ее удостоверение личности в качестве визитной карточки.
— У меня и так достаточно проблем. Мне звонил папа и сказал, что из-за сегодняшних выходок могла начаться полномасштабная война.
— Я бы не спрашивала, если бы это не было важно.
Она поджимает губы.
— Слушай, я иду в ванную, чтобы сходить в туалет и помыть руки. Если ты возьмешь мою сумку, пока меня нет, и воспользуешься моими вещами, то это не моя вина.
Я обнимаю ее за шею.
— Спасибо.
— Только не позволяй себя обижать.
— Слишком поздно, — бормочу я ей в волосы.
***
Тридцать минут спустя мое такси подъезжает к Марина-Променад, где пожарные машины блокируют оба входа в Сидней-Кресент.
Над высокими белыми зданиями вздымаются клубы серого дыма. По их направлению я уже догадываюсь, что горящий дом принадлежит профессору Сегалу.
Мое сердце бьется так сильно, что эхом отзывается в салоне машины.
— Что происходит? — спрашиваю я.
Водитель барабанит пальцами по рулю.
— Радионовости сообщают, что пожар начался час назад, но распространился так быстро, что они уже подозревают поджог.
Я сглатываю.
— Кто-нибудь умер?
Он смотрит на меня через зеркало заднего вида.
— Один труп, который был изломан и сожжен до неузнаваемости. Они доставили его в городской морг.
Крик срывается с моих губ.
Что, если своеобразный вопрос Одина о профессоре Сегале был подтверждением его подозрений? Что, если он также сообразил, что профессор саботировал похищение, потому что хотел спасти меня?
Черт. Что, если вся эта чушь, которую я наговорила о минетах и десятках мужчин, разозлила его? Все, что потребуется, — это несколько минут на просмотр камер университета, чтобы увидеть кадры, на которых я выхожу из кабинета профессора, и найти петицию об увольнении профессора Сегала за комментарий о банане.
За то время, которое потребовалось, чтобы вернуться к лифту, Один мог позвонить Тору и передать приказ о казни.
— Вы остаетесь или уходите? — спрашивает водитель резким голосом.
— Извините, — открываю дверь и выхожу.
Воздух едкий, и никакой ветерок с моря не может рассеять зловоние гари.
Я обхватываю себя руками и заставляю ноги делать один шаг за другим, когда сворачиваю за угол и иду к Сидней-Кресент.
Толпы людей собираются в сквере в окружении пожарных и полицейских. Половину автомобилей на улице передвинули, чтобы освободить место для пожарных установок. Конечно же, когда я смотрю в сторону огня, горит дом профессора.
— Сюда нельзя, мисс, — на моем пути появляется крупный мужчина.
— Но я здесь живу, — говорю я.
Он протягивает руку к скверу.
— Если вы беспокоитесь о родственниках, то все жители собрались там.
Даже если мертвое тело не было профессором Сегалом, то, вероятно, кто-то пытался его убить, и он сбежал. Он слишком умен, чтобы стоять и ждать, пока поджигатель вызовет подкрепление.
Я брожу по площади, выискивая его следы, а потом решаю поехать на такси в кампус.
Когда я иду по переулку, чья-то огромная рука зажимает мой рот, а другая обхватывает, поднимая над землей.