ФЕНИКС
Чёрт, чёрт, чёрт.
Ничто не предвещало беды, пока стул не пролетел мимо, задев Вира Бестлэссона. И я даже обрадовалась, что кто-то поставил этого выскочку на место, пока не увидела нашего нового лектора.
Каким образом такого человека, как Мариус, поставили на место профессора Эркхарта? Прошлый профессор финансов и бухгалтерского учёта был безобидным мужчиной средних лет с животиком, а Мариус…
Калейдоскоп картинок пробегает в моей голове: его острые черты, скульптурное тело, то, как он сжимает свой огромный член. Голова кружится и всплеск возбуждения перекрывает шок. Я сжимаю бёдра и подавляю стон.
На нём костюм серого цвета с оттенком стали, скроенный под его мускулистую фигуру, бледно-голубая рубашка и синий галстук. Вчера он выглядел как сексуальный миллиардер, а уже сегодня так, будто собрался на заседание совета директоров.
Понятно, откуда взялось это красноречие. Он чёртов профессор.
Возможно, мне следовало поинтересоваться, прежде чем отдавать ему роль папочки, но все признаки были налицо — от экстравагантного дома до дизайнерской одежды. И вот, он академик. Такие люди не бывают богатыми без связей.
Как, чёрт возьми, я должна была догадаться, что он будет работать в таком месте, как это?
Когда Вир Бестлэссон не выходит на сцену и садится обратно на место, бормоча проклятия, Мариус, или, скорее, профессор Сегал, возобновляет свою лекцию. Я не слышу ни слова из того, что он говорит, сползая на стуле в попытке ускользнуть от внимания.
Это почти невозможно, учитывая, что я сижу перед бубнящим придурком и его гитарой.
— Фи, — шепчет Шарлотта. — Что случилось?
Эти несколько дней были жарче, чем все, что я когда-либо испытывала, и впервые за всё моё жалкое существование я подумала, что мне повезло.
Качаю головой, жалея, что потратила первые десять минут лекции, хвастаясь ей выходными, проведенными за секс-перепиской с горячей, мрачной и британской версией Кристиана Грея. На следующей неделе она спросит, как все прошло в его игровой комнате, и…
Дерьмо.
Если профессор Сегал узнает, что я его студентка, он отменит наше свидание.
Я еще ниже съезжаю на своем сиденье, стараясь не двигаться. Этот трюк всегда срабатывает с папой, когда он ругается.
Когда я не говорю, не двигаюсь и не дышу, он выдыхается и напивается до одури. Любые акты неповиновения или защиты могут стать для него поводом к спору.
Если Мариус не заметит, что я в его классе, я могла бы поговорить с директором приемной комиссии и сменить «финансы и бухгалтерию» на что-нибудь другое. Например, на макроэкономику. Черт возьми, да хоть макраме, если предложат. Потому что академично это или нет, я все равно хочу, чтобы Мариус был моим Кристианом Греем на следующей неделе.
Кроме того, отца больше нет рядом, чтобы диктовать, что учить меня.
Лекция резко обрывается. Я поворачиваюсь вперед, встречаясь взглядом с его голубыми глазами. Голубые глаза, которые ожесточаются ноткой предательства.
Петля затягивается вокруг горла.
Я опускаю взгляд на ноутбук и притворяюсь, что делаю заметки. Так или иначе, я должна выбраться из этой комнаты, пока он не передумал насчет субботы.
Остаток часа мне кажется, что я тону. Со страхом, разочарованием из-за предстоящего конца.
Снова.
Мой желудок скручивает, а в горле возникает боль. Я почти чувствую кислый привкус отказа.
Все эмоции, которые я сдерживала с тех пор, как приехала в пустой дом, всплывают наружу, и в уголках глаз щиплет от подступающих слез.
Я бы не вынесла, если Мариус отменит наше свидание. Это слишком много для одного человека и семидесяти двух часов.
— Фи? — Шарлотта наклоняется, длинная прядь ее медово-светлых волос появляется сбоку. — Поговори со мной.
— Все в порядке, — шепчу я в ответ.
Ее взгляд обжигает щеку, но я смотрю в компьютер, зрение затуманивается. Только когда все вокруг начинают двигаться, понимаю, что лекция закончилась.
Я закрываю свой ноутбук, засовываю его в сумку и прохожу вдоль ряда сидений. Вир спускается передо мной, неся чехол с гитарой на спине. По напряженным плечам понятно, что он с ужасом ждет момента, когда ему придется пройти сцену, чтобы добраться до двери.
Как и я.
Может быть, Вир наконец задумается, насколько неприятно, когда отдаешь свою девственность, а человек ведет себя так, будто этого никогда не было. Я выбрасываю это воспоминание из своей головы.
Дни тоски по этому парню давно прошли.
— Эй, ты, — голос профессора Сегала звенит, как удар хлыста.
Вир останавливается, и я натыкаюсь на его чехол.
Профессор — темный призрак в моем периферийном зрении. Я не смогла бы не заметить его присутствия, даже если бы повернула голову в другую сторону. Как будто мои глаза обладают собственной волей, слежу за ним краем глаза.
— Да? — говорит студент сквозь стиснутые зубы.
— Не ты, — профессор Сегал поворачивает голову в сторону выхода и пронзает меня своим холодным взглядом.
Я вздрагиваю. С таким же успехом он мог бы метнуть кинжал.
— Я говорю с девушкой, которая за всю лекцию ни разу не подняла глаза от компьютера.
Тревога проникает сквозь грудную клетку и сжимает мое сердце. Но я заставляю лицо оставаться неподвижным.
— Да, сэр? — сохраняю спокойный тон, стараясь не выдавать, что я потратила половину выходных, посылая ему фотографии своей киски со всех мыслимых ракурсов.
— Следуйте за мной, — профессор поворачивается на каблуках. Мысленно я даже больше не могу называть его Мариусом, потому что ничто в этом мужчине не напоминает чертовски сексуального домина, который засыпал меня непристойными сообщениями и восхитительными фотографиями члена.
Вир поворачивается, одаривает меня сочувственной гримасой и направляется к выходу из лекционного зала. Это больше, чем все его действия за два года, но у меня есть дела поважнее.
Шарлотта крепко сжимает мое плечо.
— Ты ездила домой в прошлые выходные. Что-то случилось с отцом?
Я прикусываю нижнюю губу и, наконец, встречаюсь взглядом с ее обеспокоенными зелеными глазами.
— Да, — мой голос срывается. — Рассказать позже?
Она кивает.
— Приходи ко мне на ланч.
Я склоняю голову, наполовину в знак согласия, наполовину в знак извинения. Потому что я понятия не имею, о чём соврать. Шарлотта не самая лучшая хранительница секретов, а наши отцы — партнеры. Если до папы каким-то образом дойдет весть, что я заинтересовала профессора…
Мой разум пустеет. Даже не хочу думать об этом.
Когда я выхожу из лекционного зала, профессор Сегал стоит в коридоре, но уходит в тот момент, когда наши взгляды встречаются. Я едва знаю этого человека, но уже могу сказать, что он выследит меня, если не пойду за ним.
Я шагаю по коридору на негнущихся ногах, сворачиваю за угол и поднимаюсь по лестнице в крыло главного здания, где все преподаватели проводят свое рабочее время.
К тому моменту, как добираюсь наверх, Мариуса нигде не видно, но я уже догадываюсь, что он занимает старый кабинет профессора Экхарта.
Что, черт возьми, я должна ему сказать? Я качаю головой. Правду. Я же понятия не имела, что он здесь работает.
Виски пульсируют от начинающейся мигрени. Вопрос скорее в том, что теперь будет в суббот у. У такого мужчины, должно быть, есть из кого выбрать.
Зачем ему рисковать своей карьерой ради романа со студенткой?
Я стучу, но никто не отвечает.
Стучу снова, но он по-прежнему не отвечает.
— Профессор Сегал? — мой голос дрожит на первом и последнем слоге.
И снова тишина.
Это наверняка тот кабинет. Все остальные уже заняты, а старый профессор Экхарт все еще в реанимации. Я нажимаю на ручку, толкаю дверь и обнаруживаю, что кабинет пуст, но пиджак, который был на Мариусе этим утром, висит на вешалке из красного дерева.
Он никак не мог успеть подняться сюда, снять его и уйти в другую комнату.
Вхожу внутрь, мой взгляд прикован к открытому ноутбуку, стоящему на столе, дверь со щелчком закрывается.
Сильные руки хватают меня сзади и прижимают к твердой груди. Это он. Никто другой не пахнет красным деревом, кожей и сандалом. Прежде, чем я успеваю ахнуть, он зажимает мне рот рукой.
— Что все это значит? — шипит мне на ухо.
Сильное и быстрое биение его сердца отдается эхом у меня за спиной. Но это пустяк по сравнению с быстрым стаккато моего пульса.
— Отпусти меня, — пытаюсь сказать я, но слова звучат приглушенно.
— Кто тебя послал?
Я качаю головой.
Его смешок столь же зол, сколь и мрачен, и все предположения, которые я сделала о нем, снова всплывают в голове. Он никак не может быть академиком Лондонской школы финансов. Он точь-в-точь как те опасные люди, которые работают с папой.
— Не. Ври. Мне.
Каждое слово несет смертельную угрозу.
Я снова качаю головой, дыша так быстро, что в глазах пляшут темные пятна. Мои колени дрожат, тело вот-вот рухнет на паркет. Единственное, что удерживает на ногах — это сила его хватки.
Он ослабляет руку, закрывающую рот. Ровно настолько, чтобы я могла говорить, но не кричать.
— Пожалуйста, — шепчу я. — Я не понимаю, о чем ты говоришь.
— Почему ты подошла ко мне в субботу? — спрашивает он.
Истерический смех наполняет мою грудь. Зачем еще девушке подходить к хорошо одетому мужчине, который безумно сексуален?
Я выдавливаю из себя слова:
— Не потому, что ты преподаватель в моем университете, если это то, о чем ты беспокоишься.
— Ответь на мой вопрос.
— Ты выглядел как…
Я бросаю взгляд через отделанный деревянными панелями кабинет, останавливаясь на окне. Снаружи студенты прогуливаются на солнышке, не обращая внимания на то, что один из преподавателей сейчас озвереет.
Как, черт возьми, мне закончить это предложение, не прозвучав как золотоискатель или шлюха?
— Продолжай, — рычит он.
— Ты напомнил мне героя романа, — выпаливаю я.
Он замирает, и хватка на шее ослабевает.
— Объясни.
— На прошлой неделе я вернулась домой и обнаружила, что мой отец исчез.
Это первый раз, когда я произнесла эти слова вслух, и боль от того, что меня бросили, душит. Горло сжимается, перекрывая доступ воздуха. Моргая, я борюсь с подступающими слезами.
— Я чувствовала себя дерьмово, а потом проходила мимо «Красной комнаты» и увидела тебя…
— И?
Челюсть сжимается, я сглатываю. Мариус не производит впечатления человека, который напрашивается на комплименты или похвалу.
— Ты хочешь, чтобы я разжевала всё?
— Если только не хочешь, чтобы я выбил это из тебя, — его тон спокойнее, звучит почти как мужчина, который не давал мне уснуть ранним утром.
От смутного напоминания о том, что мы делали вместе, к моим щекам приливает тепло. Оно набирает скорость, спускаясь по груди к бедрам.
Воображение рисует меня, склонившейся над его коленями и получающей обещанную порку. Часть беспокойства проходит, но теперь пульсация клитора почти синхронна с его сердцем.
— Говори.
— Я хотела сексуального и богатого парня, — бормочу я.
— И?
Ощущение тепла на коже вызывает раздражение. Я вырываюсь из хватки, и, к огромному удивлению, Мариус позволяет мне повернуться к нему лицом.
Солнечный свет проникает через высокое окно, освещая одну сторону его лица и придавая кончикам темно-каштановых волос сочный оттенок красного. Он смотрит на меня сверху вниз расширенными зрачками, окруженными тонким голубым кольцом.
Какую бы угрозу он ни видел во мне, теперь она исчезла, сменившись любопытством, граничащим с весельем.
И это все?
Никаких извинений за то, что выскочил и напугал меня? Никаких извинений за обвинения?
Должна ли я продолжить и перейти к грязным разговорам?
— Если ты уже забыл, чего я хочу, перечитай сообщения, — огрызаюсь я. — Потому что у нас свидание в субботу в твоей игровой комнате.
Свет в его глазах меркнет.
— Этого не будет, Мисс…
Его отказ бьет, как пощечина. Я отступаю назад, каблук моих туфель запутывается в толстом ковре.
— Почему? — спрашиваю я, прежде чем успеваю остановить себя.
— Ты студентка, — говорит он так, как будто это очевидно. — Я преподаватель, правила Университета Марина запрещают…
— А что говорят правила о фотографиях члена от профессора? — я поднимаю подбородок.
Его лицо вытягивается, и взгляд становится убийственным.
Мой желудок падает на пол из темного дерева и летит вниз несколько лестничных пролетов. О чем, черт возьми, я думала? Я не просто угрожаю сварливому старому академику. Этот человек швырнул стулом в племянника самого могущественного британского гангстера.
Профессор Сегал надвигается, черты его лица убийственны. Я отступаю назад, снова чуть не спотыкаясь о ковер, пока моя задница не ударяется об угол стола.
Его рука обхватывает мою шею. Не настолько крепко, чтобы задушить, но достаточно, чтобы дать понять, что он может раздавить мне трахею. Я падаю назад, позвоночник прижат к твердой поверхности, голова рядом с открытым ноутбуком.
Нужно бежать или отбиваться, но я хочу замереть. Профессор Сегал опасен, но он не отец. Та часть меня, которая отчаянно нуждается в острых ощущениях, устремляется вперед и руководит губами.
— Ты, должно быть, сделал что-то особенное, чтобы стать профессором в возрасте двадцати восьми лет, — говорю я. — Было бы жаль потерять все из-за домогательств к студентке.
Я ожидаю, что его глаза вспыхнут или хватка усилится, но выражение лица выглядит почти как облегчение, прежде чем снова окрашивается яростью.
— Объясни, — шипит он сквозь стиснутые зубы.
— Ты не отменяешь наше свидание в субботу, — говорю я дрожащим голосом. — Я хочу шикарный ужин и экскурсию по твоей игровой комнате, а потом потрахаться.
— И?
Его хватка не усиливается и не ослабевает. Не могу сказать, происходит ли это потому, что он соглашается с моими требованиями, или же хочет, чтобы я окончательно себя утопила.
Сглатываю.
— И ты будешь доступен для секса, когда я захочу.
Его ноздри раздуваются, а мускулы челюсти каменеют.
— Ты сумасшедшая.
Что безумно, так это то, что он не задушил меня до смерти. Я решаю воспринять это как положительный знак.
Профессор Сегал поднимает брови в безмолвном вопросе. Я интерпретирую это как вопрос, есть ли у меня еще какие-нибудь требования.
Черт возьми. Я в ударе.
С таким успехом я могу вытянуть из него что угодно.
— Я хочу денег.
Его глаза сужаются.
— Сколько?
— Мне нужно оплатить обучение, аренду и прочие расходы, — выпаливаю я.
Впервые с тех пор, как уложил меня на стол, он отводит взгляд, ослабляет хватку на шее и отходит в сторону.
Отсутствие зрительного контакта ощущается как отказ.
— Сколько? — его голос холоден.
— Что?
— На твои расходы.
Эти слова — заряд мужества, который мне нужен, чтобы двигаться дальше. Завуалированно профессор Сегал только что согласился оплатить мою аренду и плату за обучение. Теперь он хочет, чтобы я озвучила сумму.
Папа давал мне двести долларов в месяц, которые покрывали расходы на еду, канцелярские принадлежности и очень немногое другое. Мне приходилось выпрашивать дополнительные средства на книги, а он всегда требовал чеки.
— Две тысячи в месяц должно хватить, — говорю я беззаботным голосом, хотя внутри все дрожит, и я ожидаю, что он рассмеется мне в лицо.
Он сурово смотрит сверху вниз.
— Сделка в силе? — спрашиваю я.
Профессор Сегал не отвечает. Он не душит меня и не прижимает к столу, так что я принимаю эту тишину как знак согласия.
— Тогда увидимся в субботу за ужином, — я похлопываю его по груди поверх сшитого на заказ костюма. — И обсудим остальные детали нашего соглашения.
Я обхожу его, вены пульсируют от триумфа. Я никогда не чувствовал себя такой могущественной.