Глава 17. Без тебя я бы не смог
Глава 17. Без тебя я бы не смог
Москва встретила холодной ветреной погодой. Чудесная сказка закончилась, нужно было возвращаться к реальности. Маша не стала дожидаться официальной церемонии закрытия Олимпиады, уехала домой одна, пока папа оставался как один из представителей команды. А ей теперь предстояла долгая реабилитационная работа, многочасовые тренировки — все ради того, чтобы вернуться и доказать, что с пропуском Олимпиады ее жизнь не закончилась. Поежившись от подхватившего тяжелый шарф порыва ветра, Маша плотнее закуталась в воротник куртки, натянула теплые варежки и огляделась по сторонам. Дома! Такое ощущение, будто из яркого кино вернулась в обыденную действительность. Словно и не было тех нескольких дней переживаний. Словно и не было того волнующего разговора. Льдинка. Придумал же прозвище. Вроде бы и холодное, но как все же тепло оно у него звучало. Льдинка… Маша сама не заметила, как губы растянулись в мечтательной улыбке. Ну вот что с ним делать? Вбил себе что-то в голову и шел напролом, упрямец.
Нет уж, хватит думать об этом Смелякове. И так все ее мысли постоянно возвращались к нему. Слишком много чести. И вообще, не об этом думать сейчас нужно было, а о предстоящей работе, если она хотела вернуться в спорт и взять еще не одну высоту. Предстоящий чемпионат мира она пропустит по той же самой причине, что и Олимпиаду, — из-за травмы. На днях ей должны будут снять фиксирующие повязки, наложенные вместо гипса, однако София Марковна отказывалась разрешать ей начать тренировки, так как считала это преждевременным и слишком рискованным. Да она и сама понимала, что добиться хоть какого-нибудь дельного результата сейчас просто не смогла бы, так как травма все еще давала о себе знать.
И все же как приятно возвращаться домой. Пусть и не с соревнований, но окунуться в тепло родных улыбок и объятий — это дорогого стоило. Маша любила эти тесные семейные посиделки, когда все собирались в большом загородном доме кого-нибудь из дедушек с разговорами за накрытым столом. Вот и сейчас она сидела на утепленной зимней веранде, укрытая пледом, с чашкой ароматнейшего чая в руках, рядом с мамой, мечтательно, как в детстве, глядя на яркие звезды на небе.
— Ты сегодня какая-то тихая, дочь. Расстроилась, что не смогла выступить?
— Нет. Вовсе нет. Наверно, я уже смогла успокоиться.
— Тогда что же тебя тревожит?
— Не знаю, как это объяснить, — Маша придвинулась ближе и положила голову на материнское плечо, ощущая тепло ее объятий.
— Ну а ты попытайся. Выскажи все, что накопилось, вдруг и сама решение в своих словах найдешь. Это как-то связано с тем парнем? Ярославом?
— Мама! — Маша встрепенулась и с укором посмотрела на нее. — Ну вот с чего ты взяла?
— Хочешь сказать, ты просто так поехала в чужую страну аккурат на игры сборной по хоккею, да?
— Я ездила своих поддержать, — упрямо продолжила отрицать она.
— Только что-то тебя все больше на трибунах во время хоккейных матчей показывали.
— Да ладно? — предательский румянец теплом разлился по щекам.
— Ой, глупышка ты моя, — мама крепче прижала ее к себе, и Маша была только рада, что лицо теперь спряталось от ее пытливого взора. Мама, казалось, понимала куда лучше ее самой, что с ней творилось.
— Мам, у него моя Пулька, — протянула Маша.
— Даже так? И что же Ярослав?
— Сказал, что нам нужно увидеться и поговорить.
— А ты, конечно же, боишься.
— И ничего я не боюсь, — тут же вскинулась девушка. — Я не знаю, о чем разговаривать. Он сделал из моего появления на матче какие-то свои выводы и теперь…
— Хочет выяснить, так ли это на самом деле, — мама продолжила вслух то, о чем Маша предпочла умолчать.
— Глупости какие, — буркнула Маша. Ну не признаваться же в том, что ей и самой казалось, что так. О каких отношениях между ними можно было вообще говорить, когда он в вечных разъездах по континенту, она по всему миру. Им и пересечься-то некогда будет. Такие отношения изначально обречены на крах.
— Ну, глупости, не глупости, но, по-моему, он разумно поступает. Лучше все сразу выяснить, чтобы потом не страдать от недосказанностей. Уж поверь мне, дорогая, мы с папой этот урок уже прошли, и он нам ох как дорого обошелся.
Когда мама ушла в дом, Маша еще осталась сидеть под пледом, поджав под себя здоровую ногу, осмысливая небольшой, но такой важный разговор. Сказать по правде, она очень боялась встречи с Ярославом. Боялась своей реакции на него, так как не знала, чего ожидать от себя.
На следующий день после возвращения Маше предстоял визит к доктору, к ее радости, должны были снять «тиски». Первые шаги без повязок и гипса были хоть и трудными, но волшебными. Хотелось парить, танцевать, и только осознание, что это вредно для еще неокрепших связок и мышц, останавливало. Маша даже в шутку сравнила себя со знаменитой сказочной Русалочкой, которая радовалась первым своим шагам невзирая на острую боль.
После долгой беседы с лечащим врачом о дальнейшем восстановлении, Маша вышла в коридор и выдохнула. Да, работы предстояло много. Но уже сейчас ее тревожила периодически ноющая боль в колене. Возможно это были последствия операции — не хотелось думать, что так будет всегда и это перечеркнет все ее планы на спортивное будущее.
В большом воодушевлении она, чуть прихрамывая и иногда морщась от ноющей боли в ноге, последовала вниз, предвкушая, как вскоре начнет свои тренировки. Хотя ей было и страшно, но в то же время душа рвалась на лед. Но улыбка и хорошее настроение тут же исчезли, едва только Маша увидела одинокую фигуру, отрешенно сидевшую на скамье у окна, закрыв руками опущенную голову.
— Ярослав? — произнесла она неуверенно, все еще сомневаясь в правильности своего решения подойти. — Ты разве не должен только сегодня вернуться со сборной?
Ярослав словно очнулся и непонимающе уставился на нее. Узнавание медленно отразилось в его глазах, и лед в них приобрел теплый оттенок.
— У меня отец в реанимации здесь. Спасибо Станиславу Игоревичу, он помог его в эту больницу на операцию определить.
Маша осторожно опустилась рядом с ним и совершенно неосознанным жестом взяла за руку. Это было впервые за все время их знакомства, но теперь казалось таким естественным, таким правильным. Этот смелый задира сейчас нуждался в поддержке как никогда, и она отчетливо это осознавала.
— Что-то серьезное?
— Сердце. Ему стало плохо после трансляции матча. Перенервничал. Сердце не выдержало, старые болячки дали о себе знать.
Маша понимающе кивнула. Между ними снова воцарилось неловкое молчание.
— Почему ты здесь, возле выхода? Словно ищешь предлог сбежать.
Ну вот, получилось, будто снова хотела его уколоть. Только Ярослав совсем не разозлился, напротив, он только сжал ее ладонь крепче, словно боясь ее исчезновения.
— У нас с отцом в последние годы были плохие отношения. Точнее, их вообще не было.
— Я знаю, — прошептала Маша, подбадривая его. — Папа мне рассказывал. Но все равно сейчас ты здесь… Так отчего же не поднимешься?
— Там наверху мама. Его новая жена. Они день и ночь дежурят у палаты. А я… — Он тяжело вздохнул и устало провел рукой по волосам. — Наверно, это кажется совсем эгоистично с моей стороны: отец меня выучил, продвинул в спорте, а я — такой неблагодарный — даже знаться с ним не хотел, даже в палату к нему не поднялся ни разу. Зазнался.
— Но ведь у тебя была какая-то причина, — Маша участливо смотрела на этого нового открывшегося ей Ярослава. Совершенно потерянный, сокрушенный, это был не тот олимпийский чемпион, который несколько дней назад радовался под прицелами фото и видеокамер со всего мира, а потом пытался выбить у нее обещание встретиться. Сейчас пред ней сидел Ярослав, которого не знал, быть может, даже он сам.
Он поднял к ней озадаченный взгляд.
— Мои родители развелись, когда мне было семь. Сестре и того меньше. Он встретил другую женщину. Они и сейчас вместе, у них полноценная семья, дети…
— А ты не смог ему простить, — Маша даже не спрашивала, а просто констатировала.
— Я не мог простить ему слез матери и ее попытки поднять нас с сестрой, несмотря на то, что он платил за наши секции, обучение, одежду… Наверно, мне не хватало его самого.
— Ты был ребенком, а каждый ребенок хочет иметь и маму, и папу.
— Знаешь, я долго не мог объяснить себе, почему у одних детей есть все, а у других даже крохи нет. Почем его новые дети растут в полноценной семье, а мы должны довольствоваться редкими встречами. Почему они видят каждый день счастливые лица родителей, в то время как мы с сестрой как могли заполняли разбившийся мир матери. Ведь это же несправедливо.
— Есть дети, которые и этого не знают, — тихим, едва слышимым шепотом произнесла Маша. Слова давались ей тяжело, так как старые детские воспоминания откуда-то встрепенулись, поднялись белым пеплом. Ей вспомнилась та маленькая Маша, что осталась совершенно одна в огромном чужом мире, без поддержки родных, тех, кто был проводником во взрослую жизнь. Вспомнилось то отчаяние, когда новые родители отказались от нее и ей пришлось вновь вернуться в холодный и чужой детский дом. А потом как луч света среди тьмы появилась мама… Мама Эля. — Ты должен быть благодарен своей маме за то, что она свою нерастраченную любовь как могла отдавала вам.
Их молчание не могло разбить даже беспокойное движение вокруг. Люди сновали туда-сюда, куда-то спеша, рассматривая на ходу какие-то бумаги или пытаясь куда-то дозвониться. Суета, самая обычная для любой больницы, но их она не тревожила, наоборот, даже больше сближала.
— Теперь я знаю, в кого ты такая, — мягко улыбнулся Яр, и Маше показалось, что он с огромным трудом подавил в себе желание дотронуться до нее. И неожиданно поймала себя на мысли, что сама ждала этого прикосновения, а теперь даже расстроилась.
— Такая? В кого же?
— Ты так похожа на свою маму… С ней невероятно легко. И с тобой так же. С тобой я чувствую себя настоящим. Не нужно притворяться, быть лучше, что-то доказывать.
Маша смущенно опустила глаза, посмотрела на их сцепленные руки, а потом сделала то, чего не ожидала от себя — просто прижалась поближе и положила поверх его плеча голову. Ярослав не отстранился, не дернулся, словно этот жест был самым привычным для него на свете. Маша не видела, но готова была поклясться, что ощутила теплое дыхание его поверх своей макушки. Поцеловал?
— Я приемный ребенок в семье, — тихо констатировала она.
— Что? — Взгляд, полный удивления, обратился к ней, смущая и вгоняя в краску.
— Меня удочерили. Взяли из детского дома. И твои слова о том, что я похожа на маму… Поверь, они для меня дороже всего на свете.
Они оба пораженно молчали, осознавая ту степень откровения, с которой доверились друг другу несколько минут назад. Ни один из них еще не был столь открыт с кем-либо посторонним. Никому больше они не озвучивали свои переживания. И эта сокровенность тянула их друг к другу, ломая предубеждения и предвзятость. Они никуда не спешили, просто сидели вдвоем. Тихо обдумывая услышанное. И заново открывая для себя друг друга.
— Маш, что ты здесь делала сегодня? — Ей показалось, или в его голосе слышалось волнение?
— Мне сегодня сняли повязки и гипс, — она демонстративно вытянула ногу вперед, для наглядности повертев стопой.
— Это хорошо. Только не переусердствуй. Тебе сейчас вредны нагрузки. Даже долгие прогулки.
— Я постараюсь.
Черт возьми, ей была так приятна его забота. Маша зажмурилась и выдохнула, постаравшись собраться с мыслями. Чувствовать его рядом с собой, иметь возможность вот так просто прикоснуться, прижаться, положить голову на его крепкое плечо и разговаривать обо всем, что волновало, что было важно… Ей это нравилось. Как он сказал? Не нужно притворяться, быть нужным, что-то доказывать? Быть настоящим! Да, с ним она тоже ощущала себя настоящей. С ним ей не хотелось соответствовать заданным маркам, держать планку, чтобы заслужить одобрение или симпатию. Рядом с ним она просто позволяла себе расслабиться и действовать так, как хотелось душе.
— Маш, — тихо позвал Ярослав, но ладонь его при этом крепче сжала е руку, словно ища поддержки.
— Ммм, — отозвалась она, не желая разрушить хрупкое единение меж ними.
— Можно я попрошу тебя об одолжении?
— Можно, — ее губы тронула легкая улыбка.
— Я хочу, чтобы ты была там со мной.
Маша почувствовала, как сильно теперь его рука сжимала ее ладонь — Ярослав очень нервничал.
— Где?
— В отделении реабилитации.
Они оба, не сговариваясь, повернулись друг к другу, и Маша едва не задохнулась от той мольбы, что читалась в его глазах. Как же ему сейчас было трудно принять верное решение и остаться в ладу с самим собой. В этот самый момент этот бесстрашный игрок, которого все без исключения звали Смелым, боролся со своими страхами, решаясь сделать ответственный шаг. Но он и был смелым. Он наконец-то рискнул встретиться с теми демонами, что с детства терзали его израненную душу, и если ему нужна поддержка… она обязательно ему поможет. Кому как не ей знать, как важно, когда в тебя верят. Она тепло улыбнулась ему, и Ярослав понял все без слов.
Хоть Смеляков и переживал, его шаги были уверенными и твердыми. Он крепко держал Машу за руку, но все же постоянно оглядывался на нее, ища поддержки. И каждый раз она гладила большим пальцем его ладонь, подбадривая, и мягко улыбалась. Она рядом.
В холле возле палаты на скамейках напротив друг друга сидели две женщины. Они не разговаривали, даже не смотрели друг на друга, но Маша сразу же поняла, кем они были: мама Ярослава и новая жена его отца. Едва только молодые люди вошли в холл, они обе повернулись к ним. Ярослав запнулся и сбавил шаг. Сомневался. Маша крепче сжала его ладонь, прижалась всем телом к его руке и свободной рукой прикоснулась к его плечу, желая успокоить, но напряжение никуда не пропало, напротив, он весь подобрался, словно задеревенел.
— Все хорошо? — тихо спросила Маша, не на шутку перепугавшись за него.
— Да. Да. — Ярослав свободной рукой накрыл ее пальцы, легко гладившие тонкий свитер на плече. — Да. Все в порядке.
Его мама поднялась со своего места, торопливо подошла к ним и, заключив сына в объятия, заплакала. Присутствовать при этом Маше было крайне неловко, и она, осторожно освободив руку, отошла в сторону, чтобы не мешать. Нога сильно заныла — должно быть, Ярик был прав, ей нужно было отдыхать, поэтому девушка опустилась на свободное место, где еще недавно сидела его мама. Не вслушиваясь в тихую беседу сына и матери, она украдкой смотрела на ту женщину, ради которой Смеляков-старший ушел из первой семьи. Самая обычная женщина, не красотка модельной внешности, не сказать, что в большом достатке выросла и продолжала жить. Ярослав, конечно, был к ней предвзят, учитывая тот факт, что даже его мама сносила присутствие разлучницы в одном коридоре. Что ж, время рассудит, решила она про себя.
Когда Ярик подошел в сопровождении мамы, женщина напротив поднялась.
— Ярослав, — начала она и замолчала, не решаясь продолжить. Ярослав же молчал, как-то отрешенно глядя на нее. Она была ему не интересна, Маша поняла это по его пустому равнодушному взгляду. Так смотрят на любого незнакомого прохожего. Женщина собралась с духом и тихо произнесла лишь одно. — Спасибо. То, что ты сделал… Этого хватит и на операцию, и на дальнейшее лечение. Мы обязательно все вернем…
— Я не для вас это сделал, — холодно оборвал он ее, равнодушно наблюдая, как она осаживается, и давая понять, что ее благодарность ему ни к чему и знать ее он по-прежнему не желал. Но то, что он не озвучил, Маша поняла без слов: его поступок был сделан именно для отца. Потому что все еще любил его.
— Нас еще не пускают к нему, — сокрушенно произнесла мама. — Пока так сидим здесь и ждем новостей.
В полном молчании Ярослав опустился на скамейку рядом с Машей. Понурый, задумчивый, и ей так захотелось протянуть руку, поделиться своей силой с ним. Пальцы нерешительно дотронулись до его холодной ладони. Переживал. Ярик чуть повернул голову к ней, и глаза его потеплели.
— Ты никуда не торопишься? — А взгляд так и молил: «не оставляй».
— Нет. — Осознавала ли она, как тонко, как участливо прозвучало это, с какой нежностью? Но от Ярослава эти интонации не укрылись, и он по-прежнему крепко сжимал ее тонкие пальчики ладонью, словно только ее поддержка и держала его в относительном спокойствии.
Потом Ярослав отвезет ее домой, и вся их дорога пройдет в полном задумчивом молчании. И лишь возле ее подъезда он словно очнется, протянет ее руку к своим губам и нежно поцелует дрожащие пальцы.
— Спасибо тебе. Без тебя я бы не смог…