AK
— Привет, — сказала Фиби, когда я открыл глаза.
Она все еще лежала рядом со мной в том же положении, как мы заснули прошлой ночью. Мои глаза болели, и уверен, веки были распухшими. В горле пересохло, и я был совершенно измотан.
— Привет.
Посмотрев вниз, я увидел, что ее рука все еще в моей. Я вздрогнул, когда посмотрел прямо на луч света, пробивающийся сквозь щель между занавеской и окном.
— Уже утро?
Я провел рукой по обнаженной груди. Должно быть, ночью я снял футболку.
— Уже полдень. — Она улыбнулась. — Мы проспали всю ночь и все утро.
Улыбка сошла с ее губ, она подняла руку и провела ею по моему лицу.
— Как ты себя чувствуешь?
— Не очень, — сказал я.
Фиби смотрела на меня, явно ожидая, что я скажу больше. Я вытянул шею и подумал о прошлой ночи. Обо всем, что рассказал. Я ждал привычной тяжести в груди. Стыда и чувства вины. И они были там. Я был уверен, что это ощущение никогда не исчезнет. Но сегодня его стало меньше.
— Но лучше, — сказал я искренне. — Немного лучше.
Ее взгляд смягчился.
— Хорошо. — Она снова поцеловала мне руку. — Я размышляла, пока ты спал.
— Да?
Она кивнула.
— Думаю… думаю, мы должны были найти друг друга, АК. Я считаю, мы должны были встретиться и вместе покинуть ад.
Я не ответил. У меня не было слов.
— Думаю, что никакое решение не бывает быстрым, и никакое лекарство волшебным образом не избавит нас от боли. Но я считаю, что мы должны пройти через эту боль, которую испытываем, чтобы двигаться дальше. И я верю, что какой бы Бог или великая сила ни существовали над нами, они сводят нас, чтобы мы могли исцеляться вместе. Исцелять другого так, как не смог бы ни один другой человек.
Ее глаза опустились, и гребаный румянец покрыл ее веснушчатые щеки.
— По крайней мере, именно это я и обдумывала. — Она рассмеялась. — Но это может быть просто глупость.
— Нет.
Я взял ее за подбородок, поднял лицо, ожидая, пока эти застенчивые глаза снова остановятся на мне.
— Думаю, ты права, Рыжая. Думаю, что ты можешь быть чертовски права.
Сияющая улыбка озарила ее лицо.
— Что?
— Рыжая, — сказала она со вздохом. — Мне нравится, когда ты меня так называешь.
— Да?
Она кивнула.
— Да.
Я двигался все ближе и ближе, пока мой нос не коснулся ее носа, а губы не зависли над ее губами.
— Знаешь, что мне нравится?
Она покачала головой.
— Твои губы на моих.
Она сглотнула и положила руку мне на грудь. Как только ее рука коснулась моей кожи, мой член зашевелился в джинсах.
— Правда? — тихо спросила она.
Я провел зубами по нижней губе.
— Мхм…
Я наклонился и коснулся губами ее губ, пока не услышал ее стон. Я провел рукой по ее обнаженной руке к тонкой бретельке ночной рубашки. Она вздрогнула от моего прикосновения, и я улыбнулся мурашкам, покрывающим ее тело.
— АК, — пробормотала она и закрыла глаза.
— Рыжая?
— Поцелуй меня, — попросила она.
Я запустил руку ей в волосы, и, черт возьми, поцеловал ее.
Мои губы горели, последствия этих гребаных слез. Мои губы — и ее губы — распухли, но я не отстранился, и она тоже. Мой язык проник в ее рот, и она застонала.
Я не торопился. Быть с ней вот так — совсем другое дело. Ни одна сучка никогда не знала меня таким. Никто никогда не знал всего о моих демонах — даже Вик и Флейм не знали, насколько ужасными были эти кошмары.
Но Рыжая знала. И я знал о ее боли. Знал о жестоком обращении. О ребенке. Та же вина и стыд, что текли по моим венам, текли и по ее.
Когда я оторвался от губ Фиби, она задержала дыхание. Но я не остановился, а провел губами по ее шее, откидывая рыжие волосы назад на подушку. Мы вдвоем занимали каждый сантиметр этой узкой кровати, но мне это нравилось. Она была здесь, подо мной, рядом со мной, и куда бы она или я ни двигались, другой был рядом.
Я переместился на нее сверху, двигая ее под своим телом. Мои руки согнулись по обе стороны от ее головы, когда я посмотрел на нее сверху вниз. Ее голубые глаза были широко раскрыты, зрачки расширены.
— Чертовски красивая.
Я убрал оставшиеся пряди волос с ее лица.
— АК, — сказала она, и в ее приглушенном голосе послышалось удивление.
Ее щеки раскраснелись, но я все еще мог видеть веснушки под розовым румянцем. И тут меня осенило. Ее развратили, вероятно, трахнули таким количеством способов, какое большинству сучек не довелось увидеть за всю жизнь. Но когда дело дошло до медленного, означающего нечто большее, чем соблазнение и оргазм, акта, она была чертовски растеряна.
С таким же успехом она могла быть девственницей. Бл*дь, как и я. Никогда еще я не брал сучку вот так — лицом к лицу, глаза в глаза. Никогда не брал сучку, когда между нами была честность, ничего недосказанного.
И никогда не брал сучку, которая мне нравилась.
Бл*дь… Мне нравилась Фиби.
— Ты… ты тоже прекрасен.
Она застенчиво улыбнулась и нервно положила руку мне на лицо. Она сказала, что ее дочь была красивой и застенчивой. Интересно, если бы ей не промывали мозги и не дрессировали до тех пор, пока она не стала влажной мечтой любого мужчины, была бы она тоже застенчивой. Бл*дь, да, красоты у нее было с избытком, но сейчас она была и чертовски нервной.
Наклонившись, желая почувствовать ее рот на своем, я поцеловал ее, быстро оторвавшись, чтобы губами коснуться ее шеи. Руки Фиби запутались в моих волосах, пока я продвигался дальше на юг — по ее ключице и вниз, пока вырез ее ночной рубашки не встал у меня на пути. Оглянувшись на нее и убедившись, что она этого хочет, я взял подол и медленно поднял его, обнажая ее ноги, киску, живот и, в конце концов, грудь. Когда она не запротестовала, я поднял его над ее головой и сбросил одежду на пол.
Я сел на корточки и посмотрел на нее, лежащую на узкой кровати. Ее кожа была такой белой, но совершенной. Мои руки опустились на ее икры, затем скользнули вверх по бедрам, по животу, пока не достигли груди. Медленно и нежно я провел пальцами по ее плоти, пока не добрался до сосков. Она быстро выдохнула, когда подушечки моих больших пальцев пробежались по ним. Я встретился с ней взглядом. Ее распухшие губы были приоткрыты. Спина выгибалась, когда я касался ее, исследовал ее тело. Но лучше всего было то, что ее обеспокоенные глаза, успокоились, когда остановились на мне.
— Ты в порядке, Рыжая?
Легкая улыбка тронула ее губы, и она кивнула.
— Хорошо.
Я опустил голову и обвел кончиком языка ее сосок. Фиби застонала и поерзала на кровати. Я обхватил ладонью ее грудь, затем всосал полный бутон в рот. Мой член врезался в ширинку джинсов. На вкус она была чертовски идеальна. Поэтому я взял больше. Я сосал и лизал, пока она не начала дергать меня за волосы, молча умоляя о большем.
Оторвавшись от ее сисек, плоть которых теперь была влажной и красной, я провел языком дорожку до ее живота. Мои руки остались на ее бедрах, удерживая ее на месте.
— АК, — бормотала она снова и снова.
Я остановился у нее между ног.
— Пожалуйста, — взмолилась она, когда ее ноги раздвинулись шире, и она обнажила свою киску для моих глаз.
— Я собираюсь вылизать тебя, Рыжая, — сказал я низким и грубым голосом.
Она закрыла глаза, и из ее горла вырвался стон.
— Ты этого хочешь?
— Да, — прошептала она. — Пожалуйста…
Не нуждаясь в большем разрешении, я сдвинулся вниз по кровати, пока моя грудь не прижалась к матрасу, а ноги не свесились с края. Я уперся локтями в кровать и, раздвинув губы ее киски большими пальцами, наклонился вперед и лизнул длинную полоску от ее дырочки до клитора. Бедра Фиби дернулись, и мне пришлось прижать их, чтобы удержать ее на месте. Ее стоны были долгими и такими же сладкими, как и ее киска, когда я делал это снова и снова. Я втянул ее клитор в рот, чувствуя, как он набухает.
— АК, — пробормотала она. — Я не могу этого вынести… это чувствуется… это чувствуется…
Я остановился и поднял голову. Ее отчаянные глаза встретились с моими, щеки пылали.
— Прекрасно, — сказала она.
Ее рука потянулась вниз и провела по моей щеке.
— Так… так идеально.
Я видел, как слезы выступили у нее на глазах. Увидел, что она смотрит на меня так, как ни одна сучка никогда не смотрела на меня раньше. Поэтому я снова лизнул ее, всасывал клитор медленно, осторожно, слыша, как она начинает задыхаться. Ее руки потянули меня за волосы, когда я почувствовал, как она сжалась вокруг моего языка. Затем она замерла, и громкий крик вырвался из ее груди и заполнил комнату. Но я не остановился. Я пристрастился к ее вкусу, как только он наполнил мой рот. Я лакал ее киску, пока ее рука не оттолкнула меня.
Я встал и стянул джинсы, наблюдая, как Фиби лежит на кровати, задыхаясь. Ее длинные волосы разметались по подушке, дикие и необузданные.
Откинув джинсы в сторону, я погладил свой твердый член. Фиби лежала неподвижно и просто смотрела, как я медленно перелезаю через нее, нежно проводя рукой по ее обнаженной коже. Я двигался до тех пор, пока мои руки не оказались по обе стороны от ее головы. Я молча смотрел ей в лицо. Просто хотел посмотреть на нее вот такую. Никакого гребаного дерьма соблазнительницы. Никаких разговоров о членах, трахе и желании взять меня. Только она, застенчивая и разгоряченная от того, что попала под мой язык.
Руки Фиби обвились вокруг моей шеи, и она притянула меня ближе, как будто эта сучка не могла меня отпустить. А я и не хотел. Мне было хорошо там, где я, черт возьми, был.
Используя колени, чтобы раздвинуть ее ноги, я скользнул бедрами вниз, пока мой член не прошелся по ее мокрой киске. Я застонал, упиваясь ее стонами в мой рот.
— Хочу тебя, Рыжая, — сказал я грубым голосом.
— Я… тоже хочу тебя, — сказала она.
Откинув голову назад, чтобы видеть ее глаза, я сказал:
— Хочу взять эту киску, эту гребаную израненную душу и это сердце. Ты согласна?
Губы Фиби задрожали, глаза наполнились слезами. Мое гребаное горло сжалось от этого зрелища.
— Да, — сказала она со смешком сквозь слезы. — Я хочу этого.
Она подняла голову и поцеловала меня в губы.
— Возьми меня, — сказала она мне в рот.
Застонав, я толкнулся вперед, мой член скользил внутри нее, сантиметр за сантиметром, пока я не достиг цели.
— Твою мать! — зашипел я, когда ее киска обвилась вокруг меня.
Фиби откинула голову на подушку, и ее пальцы сжали мой затылок. Я уткнулся лицом в ее шею, вдыхая ее сладкий аромат, двигая бедрами.
Мои мышцы спины и рук напряглись, пока я раскачивался в ней назад и вперед. Медленно и неторопливо. Наше дыхание было затрудненным. Руки Фиби упали с моей шеи, и с ее губ сорвался хриплый стон. Я поднял голову. Мне нужно было увидеть ее лицо. Мне нужно было, чтобы она знала, кто ее трахает. Мне нужно было следить за ее глазами.
Я сглотнул, когда сделал это. И, бл*дь, чуть не сломался, когда увидел глаза, полные слез, медленные капли, падающие по ее щекам, в то время как я продолжал нежно двигаться, наполняя ее снова и снова, спокойно, мягко трахаясь.
— АК, — беззвучно произнесла она.
Ее ресницы были влажными, а губы дрожали.
Я почувствовал, как стенки ее киски сжимают мой член, и задвигал бедрами быстрее. Но я не сводил с нее глаз, а она не сводила с меня. Мое дыхание сбилось, когда я увидел, как вспышка красного пробежала по ее шее и груди. Ее бедра покачивались напротив моих, и, черт возьми, это было невероятно. Она запустила пальцы в мои волосы, затем скользнула ими вниз и нежно обхватила мои щеки. Ее губы приоткрылись. Я почувствовал, как ее киска сжалась, когда она кончила с долгим, мягким стоном. Ощущение ее оргазма, вид ее лица и эти чертовы руки на моих щеках заставили меня последовать за ней. Мои руки сжались в кулаки, когда я кончил, толкаясь в нее. Я замер, застонав, но не сводя с нее глаз. Она погладила меня по щекам, а я расслабил руки и перевел дыхание.
Поцеловав ее, я ощутил соленый вкус ее слез во рту, на языке. Но я целовал ее и целовал, пока у меня не осталось другого выбора, кроме как вырваться и перевести дух. Я прижался лбом к Фиби и закрыл глаза. Понятия не имею, как назвать то, что мы только что сделали, но это был не просто трах.
Словно прочитав мои мысли, Фиби прошептала:
— Мы занимались любовью.
Я отпрянул назад. Ее глаза были широко раскрыты.
— Так оно и было, не так ли? Мы занимались любовью?
Я сглотнул, не зная, что на это ответить. Любовь?..
— Я слышала об этом, но никогда не верила, что это может быть правдой.
Она улыбнулась, ее нижняя губа задрожала. Больше всего на свете мне хотелось обнять эту сучку и сказать ей, что все будет хорошо.
— Никогда раньше такого не было, по крайней мере, у меня. Это было совсем по-другому. С тобой я совсем другая. Я… — Она на мгновение задумалась. — Я обрела покой.
Она нахмурила брови.
— В этом есть смысл? Что ты приносишь мне покой?
— Да, — сказал я и, наблюдая за ее лицом, понял, что она сделала то же самое со мной. — Ты тоже даешь мне покой.
Судя по ее широкой улыбке, можно было подумать, что я только что сказал ей, что являюсь ответом на все ее молитвы. Проклятье, я уже начал задаваться вопросом, станет ли она ответом на мои.
Фиби проследила линии моих татуировок, а затем, черт возьми, взорвала меня, когда сказала:
— Что, если это просто тьма перед солнцем?
— Что?
— Что, если мы заперты во тьме, АК? Мы оба заперты в темноте нашего прошлого. Вместе. И, может быть, нам нужно выдержать какое-то время во тьме.
Я сглотнул, не сводя с нее глаз.
— Но однажды наступит рассвет. Тьма уйдет, и в комнату хлынет солнечный свет. Восход солнца, АК. Только представь.
Она улыбнулась и чуть не разбила мне сердце.
— Мы можем встретить рассвет… вместе.
— Да, — сказал я, не в силах выкинуть из головы слово «рассвет».
Я хотел этого. Хотел увидеть гребаный рассвет. Хотел, чтобы это было с Рыжей.
— AK? — Она убрала мои волосы за ухо. — Мы можем остаться здесь подольше?
— Да, — сказал я, зная, что у нас есть еще одна неделя, которую мы можем провести здесь.
— Хорошо.
Поэтому я снова занялся с ней любовью, прежде чем мы заснули.
И ни один кошмар не тревожил меня.
***
Я проснулся в одиночестве, моргая в темноте вечера. Все еще чувствуя себя разбитым от вчерашней ночи, от того, что поделился с кем-то своим испорченным прошлым, я вышел из спальни. Фотографии исчезли, шкаф был закрыт, но не на замок. Разбросанная еда была убрана. Но посмотрев на стену, у меня перехватило дыхание.
Две фотографии.
На стене висели две фотографии, удерживаемые маленькими гвоздями.
Зейн и Девин на одной и Тина, Дев, Зейн и я на другой. Я не слышал, как она подошла ко мне, но ее рука обняла меня сзади, и она прижалась поцелуем к моей обнаженной спине.
— Они заслуживают того, чтобы на них смотрели, — тихо сказала она и подошла к стойке.
Она взяла что-то в руки и вернулась ко мне. Я попытался разглядеть, что это было, но она встала на цыпочки и натянула какой-то шнурок мне через голову. Что бы это ни было, но пахло оно чистящим средством. И когда я почувствовал знакомое ощущение металла на своей коже, я понял.
Жетоны Девина.
Мое сердце билось слишком быстро, и я не осмеливался посмотреть вниз.
— На них было имя твоего брата. Они выпали из шкафа, когда я складывала все на место. — Она сделала паузу. — Не думаю, что это произошло случайно. Я думаю, это значит, что ты должен носить их с гордостью.
Я не мог говорить, но почти развалился на части, когда она сказала:
— Ты должен начать прощать себя, иначе как же ты будешь жить дальше?
— А ты?
Она слабо улыбнулась.
— Я тоже постараюсь. Я прокручиваю в голове воспоминания о каждом разе, когда видела ее. Их недостаточно. Мне следовало бы иметь больше, но я начинаю понимать, что это у меня украли. И…
Она глубоко вздохнула.
— И это не моя вина.
— Я чертовски горжусь тобой.
Она опустила глаза.
— Спасибо.
Глядя на меня сквозь длинные ресницы, она сказала:
— Я тоже горжусь тобой.
И, твою мать, я не ожидал удара, который нанес этот комплимент.
Фиби подошла к фотографии Зейна и Девина.
— Он похож на тебя и твоего брата, — улыбнулась она. — Больше даже на тебя.
— Да, — грубо ответил я, все еще не привыкший говорить о них. — Так говорили Дев и Тина. Мини-я.
— Интересно, как он сейчас выглядит, — задумчиво произнесла она и вернулась на кухню.
Я вышел на улицу и развел огонь в кострище. Сев в кресло, я поднял голову к небу. Глядя на звезды с жетонами Девина на шее, я задавался вопросами, какой была жизнь Зейна.
Интересно, любил ли он Клэр и Тома, как родителей? И много ли он помнит о своих маме и папе?.. А помнит ли он меня? Интересно, любит ли он байки, как всегда любили мы с его отцом?
Мой желудок сжался… Я подумал, ненавидит ли он Дева за то, что тот сделал? Я задавался вопросом, ненавидит ли он меня?
— AK?
На улицу вышла Фиби, неся что-то в руках. Ее лицо было ярким и возбужденным, когда она положила предмет на землю.
— Что это такое?
Я наклонился и увидел старый виниловый проигрыватель Дева.
— Он проигрывает музыку, — сказал я, вспомнив, как Стикс и Кай говорили, что сучки из культа ни хрена не смыслят в технологиях.
— Проигрывает музыку? — спросила она, и ее лицо озарилось, как огни на Рождество.
Я не мог не ухмыльнуться. Ее рука пробежала по проигрывателю, и она вздохнула.
— Когда мы отправлялись на вербовку, у нас всегда была одна цель. Соблазнить. Но у меня был секрет.
Моя бровь вопросительно поднялась.
— Я любила танцевать. — Она пожала плечами. — Братья, в конце концов, позволили мне это делать, так как, по их словам, это заставляло мужчин хотеть меня еще сильнее. Но я делала это не для них. Когда играла музыка, я теряла в ней все свои тревоги. Я теряла… себя. — Она рассмеялась и покачала головой. — Глупая женщина.
Я поднялся с кресла и вернулся в хижину, нашел удлинитель и подключил его к проигрывателю. Фиби с любопытством наблюдала, как я включил его, и он с треском ожил. Я передвинул иглу и не смог удержаться от смеха, когда из динамиков донеслась знакомая песня.
Фиби ахнула, когда музыка заполнила воздух вокруг нас.
— Что это?
Я сел обратно в кресло, потирая затылок.
— Боуи. «Герои».
Я сделал паузу.
— Любимая песня Дева. Он часто включал ее на повторе.
И я сделал тоже самое.
Фиби закрыла глаза и закачалась в такт. Белое платье с открытыми плечами развивалось вокруг ее ног. Ее длинные рыжие волосы струились свободными волнами, касаясь веснушчатой кожи, когда она двигалась.
Она улыбнулась. Полностью потерявшись в своем собственном мире, она подняла руки в воздух, и ее тело закачалось в такт. Ее бедра двигались в ритм песне… и я, бл*дь, не мог отвести взгляд.
Я откинулся на спинку, наблюдая, как она позволяла словам Боуи диктовать свои движения. И я увидел это, понял, почему она затягивала в свои сети одного мужчину за другим. Улыбка на ее губах была шире, когда она танцевала, ее бледная кожа казалась ярко-белой в свете костра. А потом она открыла глаза. Она открыла свои чертовски идеальные голубые глаза, и они посмотрели прямо на меня.
Она взялась за подол своего платья до колен и, покачивая материю в руках, подошла ко мне. Сучка танцевала для меня, и я знал, что это была она — настоящая. Никаких трюков, просто она чувствующая ритм и делающая то, что, черт возьми, хотела.
Самая горячая вещь, которую я когда-либо видел в своей жизни.
Песня закончилась, а потом снова ожила. Она рассмеялась, когда поняла, что это повтор, полностью отдаваясь тому, что любила. Не думая ни о своей дочери, ни о лице Лилы. О Мейстере или том чертовом аду, откуда она пришла.
Ее взгляд остановился на моем, и она затанцевала в моем направлении. Она подняла ногу и оседлала мои колени. Ее руки обвились вокруг моей шеи, и она откинула голову назад, обнажив свою длинную бледную шею. Ее плечи держали ритм, а бедра прижимались ко мне. Я мгновенно затвердел.
Мог сказать, что она чувствовала это, потому что, когда опустила глаза, ее взгляд был тяжелым. Наклонившись, я вытащил свой член из джинсов и приподнял ее бедра. Я приставил головку к ее входу и опустил Фиби обратно вниз. Ее стоны потонули в музыке. Но она продолжала двигаться в такт, мои руки двигались по всему ее телу. Я смотрел, как она танцует, как берет меня.
Она танцевала и танцевала, пока не кончила, увлекая меня за собой. Ее голова упала мне на плечо, и она рассмеялась. Я откинул голову назад, переводя дыхание.
— Мне нравится эта песня, — выдохнула Фиби.
Я кивнул и ухмыльнулся.
— Я всегда любил ее. Но теперь она нравится мне еще больше.
Она засмеялась.
— Мне нравится текст. Слова о том, чтобы быть героями.
— Да?
— Да.
Она улыбнулась и положила голову мне на плечо. Ее голова кивала в такт, пока Боуи еще семь раз пел о героях.
— Фиби?
Она подняла голову. Ее глаза были уставшими, но такими чертовски живыми.
— Ты переедешь ко мне, когда мы вернемся. Ты не вернешься к Ли. Ты принадлежишь мне.
Рыжие брови поднялись от удивления, но затем гребаная улыбка появилась на ее губах.
— Я принадлежу тебе, — сказала она и легла, обняв меня за талию.
Занятие любовью — так она называла наш трах. Я подумал об этом, прокручивая слова в голове.
И, бл*дь, сучка была права.
Она поймала меня на крючок, я заглотил наживку, но, в отличие от других несчастных ублюдков, она никогда не покинет меня… потому что я тоже ее поймал.
Навсегда.