Мы закончили институт и уже начали собирать вещи, чтобы переезжать в Москву, где родители купили Шумскому квартиру, когда обострилась болезнь моей бабушки. Ей ампутировали ногу и мы с семьей стали решать, что дальше делать. Точнее семья думала, что она решает, но для меня этот вопрос не стоял. Я знала, что я буду рядом с ней.
Я была поздним ребенком, мои бабушки и дедушки были очень пожилыми людьми. На протяжении моего детства и юности любящие меня люди уходили один за другим. Каждый раз, когда я понимала, что больше не увижу, не смогу обнять, не услышу их смех, не смогу поделиться радостью или печалью, что я теряю своего близкого человека навсегда, это разбивало мне сердце. Я просто не могла уехать и знать, что она осталась одна со своим одиночеством и болью.
Родителям оставалось несколько лет до пенсии. Бросить работу сейчас означало, что они вряд ли смогут найти что-то достойное потом. Лечение же, лекарства, поездки, анализы, вызовы врача съели все сбережения родителей и продолжали тянуть из них деньги как мощный пылесос. Оплачивать сиделку возможности не было.
Бабушку потеря ноги просто сломала. Из доброй веселой женщины она превратилась в законченную мегеру. Из нее непрерывным потоком сыпались придирки, жалобы и скандалы. Еда слишком горячая или холодная, недосоленая или пересоленая, слишком жидкая или густая. Пыль я вытираю не так, полы мою плохо, посуду мыть вообще не умею. Но хуже всего было, когда она затихала, а потом просила отпустить ее, дать ей умереть. Я очень боялась, что в мое отсутствие, она что-нибудь сделает с собой.
Меня съедала тоска от беспомощности, от невозможности что-либо изменить, уменьшить ее боль. Для меня она оставалась моей любимой бабушкой, которая качалась на качелях со мной на перегонки, которая не раздумывая пускала под нож свою любимую юбку для моих экспериментов, которая строила со мной палатки из одеяла и стульев и слушала там мои страшные истории про черную руку. Как я могла оставить ее?
Чтобы хоть как-то помочь семье с деньгами, я на устроилась на удаленную работу в колл-центр, беря смены по вечерам и ночью, когда бабушка спала и не требовала от меня много внимания.
За неделю я страшно уставала, на выходные за бабушкой приходила ухаживать мама, а ехала к мужу в Москву. Когда он приезжал в родной город, у нас банально не было возможности побыть вдвоем. Квартира, в которой мы жили последний год, была его родителей, и так как Дмитрий переехал, они сдали ее другим жильцам. Останавливаться в квартире бабушки или родителей тоже было не комильфо. Так что по субботам на первой электричке я мчалась к любимому.
А Шумский… злился. Он злился, что когда я приезжаю, начинаю заниматься домом, а мне хотелось уюта и позаботиться о нем. Он злился, что я усталая и хочу просто поваляться, а не активных развлечений. Он злился, что я не такая как раньше — веселая, энергичная, заводная. Жаловался, что я охладела к нему, стала равнодушной и закрытой, ничем не делюсь и много ругаюсь. А мне просто нечего было ему рассказать. У меня был непрекращающийся день сурка. Наша любовь рушилась как карточный домик.
В один из таких приездов дверь мне открыла Вита. В коротеньком топе и стрингах. Идеальная ухоженная Вита. С безупречным ровным загаром, светящейся коже, волшебными локонами и пухлыми губами. Она прислонилась к косяку, не пропуская меня в квартиру, и насмешливо спросила:
— Ты так ничего и не поняла?