— Тебе ли не знать, что предавать можно по разному? Не насмотрелся еще за время работы? Семья — это же не только постель. А доверие, поддержка, надежность. Пока ты распушал хвост перед посторонними девками, мне смеялись в лицо. Я выбивалась из сил, а ты по вечерам шлялся по барам с другой. Это из-за твоей лжи я просто умирала от боли, — я, наверное, потом пожалею о своей откровенности, но слишком долго во мне это копилось.
— Я знаю, что был ужасно не прав. Но тогда я не понимал… — начал было он говорить, но я его перебила.
— Что ты не понимал? Что не нормально, когда девушка ходит перед тобой в трусах?
— Ну она спала в футболке, а к завтраку всегда одевалась… — он посмотрел мне в глаза, и слова застряли у него в горле. А мой взгляд затолкал их поглубже.
— Димааааа, — почти нежно протянула я, — а чтобы было, если бы ты приехал ко мне, а у меня квартире мужик? Мой одноклассник, например. И я, в отличии от некоторых, прилично одета. Вот только он со мной в квартире регулярно ночует, а я тебе ничего не сказала? Ты бы это ведь нормально воспринял? Ты! Который устраивал истерики, если мужчина приближался ко мне ближе, чем на десять метров.
— Вот не надо! Я тебя никогда ни в чем не обвинял! — Шумский аж вскочил и начал метаться по комнате.
— Может и не меня. Но я эти разборки сосчитать не могу, — я тоже больше не могла сидеть на одном месте, — Когда Серега, а это был твой друг между прочим, мне на гитаре поиграл, ты что сделал?
— Ой, да ничего я ему не сделал. Я всего лишь сказал, что если он не знает как размять пальцы, мы можем выйти и побоксировать, — бывший стоял, засунув руки в карманы брюк, и старательно осматривал потолок, шторы и все на свете, — И главное, Лен, он же весь мозг про… клевал, что я стал подкаблучником. Я отвернуться не успел, а он уже перед тобой наяривает. Я ему человеческим языком говорю, что мол иди для своей играй. А он мне «Лена, не притворяется, что ей нравится». Он бы, падла, еще не имитирует сказал.
— Ты ему пообещал, что гитару поперек вставишь, — мрачно продолжила я.
— Моя гитара. Как хочу, так и вставляю. — невозмутимо ответил Шумский.
— А мальчик из пятой группы? Господи, я даже имя его не могу вспомнить. Просто хороший мальчик. Филателист. Что ты ему наговорил? Мы несколько лет нормально общались, а потом он шарахаться от меня начал.
— Филателист-фетишист. Ничего такого я ему не сказал. Нет, ну, конечно, намекнул, что нормальный мужик свои марки показывает только на почте. Или своей девушке. А перед чужими не надо раскрывать свои альбомы. И все, — Дмитрий бросил на меня быстрый взгляд, но, столкнувшись с моим гневным, снова отвел глаза.
— А Саша? Мой друг детства, сосед по подъезду? Он меня всегда на мотоцикле катал, пока ты не влез!
— Я с ним поговорил очень культурно. Я бы даже сказал литературно. Что всадник без головы интересен только подросткам, а не взрослым девушкам.
— Причем тут всадник без головы? — возмутилась я. И встала перед ним, а ему пришлось посмотреть на меня.
— Лен, ну это с головой надо совсем не дружить, чтоб тебя по городу на этом старье катать. Это просто опасно было, — Шумский заглянул мне в глаза, — Но тебя я никогда! Ни в чем! Не обвинял!
— Ты просто без повода ревновал и не давал мне дружить с мужчинами!
— Только ты могла искренне верить, что мужчина хочет с тобой дружить, — фыркнул Шумский.
— Оу, — ехидно улыбнулась я, — а ты Вите поверил, что она хочет дружить, или нет?