Было еще название ворот… Каршинские ворота…
Васька склонился над картой.
Карши от Ташкента далеко…
А какие города еще есть на карте поблизости?
Кибрай, Пскент…
Стоп, стоп! Что-то в дневнике было про Пскент!
Запись за 7 ноября!
Чтобы лучше сосредоточиться, Васька закрыл глаза и попытался представить себе каморку в музее, чернильные строчки в тетради, шелест страниц, запах…
Есть! Запах помог ему!
Уже давно Васька читал, что запах — одно из самых мощных средств, которое оказывает влияние на память. Лицо человека можно позабыть, но характерный его запах — никогда.
При ощущении запаха скошенной травы тут же всплывает в памяти детство, сенокос. В подробностях гораздо более ярких, чем при простом упоминании этих слов…
Индейцы носили с собой в походе мешочек с травами из родной местности. Нюхали, видать, перед тем, как выкурить трубочку мира или снять с кого-нибудь скальп…
Запах у рукописи был точно такой же, как у листьев яблони, склонившей свои ветви над чайханой. Запах пыли, но не затхлой, а даже как будто свежей, только что прибитой дождем…
Итак, запах и запись. Запись в дневнике от 7 ноября…
Праздновали годовщину Октября. За осень сделали много… Результатов нет… Про воробьев еще что-то… А! — чирикают воробьи, а Ходжа Хаким, говорят, совершил хадж в Кент…
Опять этот Ходжа Хаким!
И снова в том куске текста, который был отмечен дедом! Нет, с этим парнем явно что-то было не то!
Тогда, когда он, Васька, помогал Зухре закинуть контейнер с бумагами на музейную полку, он спросил, что такое Кент?
Интересно, что Зухра ответила, что «кент» по-узбекски — «камень». Не город, не поселок, а «камень». Может быть, такого города вообще нет?
Сна у Васьки не осталось ни в одном глазу.
Он вместе с атласом пододвинулся поближе к свету и принялся внимательно разглядывать карту.
Никакого Кента там не было!
И потом — как этот Ходжа Хаким мог совершить хадж, то есть святое паломничество, в какой-то Кент?
Мусульмане-паломники идут в хадж в Мекку, это любой школьник знает. А Мекка находится в Аравии, что от Узбекистана далеко почти так же, как от Москвы.
«Стоп-стоп, — осадил себя Васька. — А может быть, в этом Кенте похоронен какой-нибудь святой? Может быть, и к могилам святых можно совершить хадж?»
Так ли это было на самом деле, Васька не знал, а будить Тахира, чтобы задать ему этот вопрос, не хотелось.
И еще одно обстоятельство: может быть, до революции этот город и назывался Кент, а потом его переименовали — в какой-нибудь Красногорск. Очень даже запросто — раньше с этим не очень-то церемонились…
А может быть, прадед хотел написать «Ташкент»?! Или они так называли этот город, ну, скажем, на своем жаргоне. Ведь они в школе тоже никогда не говорят: «Пойдем в «Макдональдс», а «Пойдем в Мак». Может быть, в двадцатом-то году было модно называть Ташкент — Кентом?
Версии плодились с такой скоростью, что у Васьки даже пересохло в горле.
Нацедив из чайника остывшего чаю, Васька выпил его одним махом и снова засел за карту.
Но тут плодотворный поиск гипотез как заклинило. Названия городов и районных поселков сливались в один непонятный хоровод, где после каждой согласной, как пара, стояла гласная, отчего весь этот ряд названий казался бесконечным словом: кокандангреналмалыкянги-абадканибадам__
Очнулся Васька от того, что клюнул носом в книгу.
Да, с ночным бдением пора было завязывать — на завтра хватит отрабатывать те версии, что имеются.
Васька погасил свет и растянулся на одеяле-курпаче.
Рядом уютно журчал канал, поскрипывал чигирь, что под напором течения поднимал в чей-то огород воду. Крупные, как орехи, звезды весело перемигивались каждый раз, когда ветер ворошил листву яблони.
Кокандангреналмалыкянгиабадканибадам…
Тяжесть уже навалилась на Васькины глаза, но мозг упорно продолжал поиск.
Ходжа Хаким…
В Кент…
Чирчик, Пскент…
Чирикали воробьи…
Годовщина революции…
7 ноября…
Кибрай, Янгиюль…
Чирикали воробьи…
Почему они чирикали?
Не лето ведь было, не весна…
Алмалык…
Сон своими мягкими лапами обхватил голову Васьки. Тело перестало бороться с дремой, и мозг нехотя, сопротивляясь, засыпал.