— Может, воды? — Олеся смотрит на меня в упор, не мигая.
— Вероника, ты очень бледная, — шепчет Стёпа.
Сознание шатает, будто маятник, и перед глазами скачут тёмные пятна.
— Всё нормально, — успеваю пробормотать, прежде чем пилот даёт команду на взлёт.
Закрываю глаза и зажмуриваюсь, сильно вцепившись ногтями в кожаное кресло.
Частный самолёт — это круто. Наверно. Я не могу оценить всей обстановки, потому что страх связал меня невидимыми путами.
— Вероника, посмотри уже в окно! Красота! — голос мужа эхом врывается в сознание.
И я осторожно наклоняю голову к иллюминатору, сильнее сжав пальцы на подлокотниках. Далеко внизу остался город, его видно весь, как на ладони. Заворожённо замираю, даже моргать не хочу.
— Обалдеть! — шепчу одними губами.
— Когда я впервые увидела вид из иллюминатора самолёта, сразу же захотела стать либо лётчицей, либо стюардессой, — делится с нами Олеся.
— Так что же помешало? — беспечно вступает в диалог Стёпа.
— Не знаю, — пожимает плечами. — Это была детская мечта.
Я шумно выдыхаю, устремив взгляд на мужа. Мне не нравится, когда он общается с другими женщинами, и я всем своим негодующим видом даю это понять.
— А вы, Степан Ефимович, кем мечтали стать в детстве? — продолжает няня, скосив уголок губ в подобие улыбки.
— Даже не знаю. Моя жизнь с самого рождения была предопределена. Мечтать было некогда.
— И всё же? — Олеся выразительно изгибает бровь.
— Хм, — Стёпа по-хозяйски откидывается на кресло и задумчиво трёт подбородок. — Была у меня безумная тяга к сладкому. Давно, когда мама была жива. Она учила меня печь круассаны и пончики. Какое-то время я даже грезил карьерой кондитера.
— Почему ты мне про это никогда не рассказывал? — судорожно выдыхаю воздух.
— Не знаю. Мы с тобой не обсуждали такие вещи, — пожимает плечами.
Возвращаю растерянный взгляд в иллюминатор, за которым сгустились воздушные замки, и даже не могу насладиться красотой природы. Пульс стремительно набирает обороты.
— Степан Ефимович, а вы не думали открыть кондитерское кафе в память о маме? — Олеся лезет в личное и сокровенное, и я едва заметно напрягаюсь.
Ну давай же, Стёпа, покажи свои колючки!
— Была такая мысль, тоже довольно давно. Я поделился задумкой с отцом, и он отговорил меня. — Говорит на удивление спокойно.
— Грустно, — Олеся выдаёт сопереживающую гримасу.
— Возможно, когда-нибудь я открою сеть кондитерских в честь памяти о моей матери. Спасибо, Олеся, что напомнили мне об этом желании.
Мои глаза сейчас на лоб полезут от шока. Волков ни с кем никогда не обсуждает эту тему. При упоминании о том, что он когда-то был маленьким мальчиком из полноценной семьи, обычно у него на лбу выступает сетка мимических морщин и венка на шее начинает дёргаться. А тут ещё и "спасибо".
Я молчу. Напряжённо выслушиваю милую беседу мужа с няней, залипая в окно. Солнце медленно опускается за облака, озаряя горизонт красным свечением. С самолёта закат смотрится по-особенному великолепно. И я даже на какое-то время расслабляюсь, забывая о проблемах, гложущих меня на протяжении трёх месяцев.
Но стоит только пилоту вывести железную птицу на посадку, я вновь вспоминаю о своей реальности, и в глубине души зарождается надежда.
Швейцария изменит всё!
Мы с Волковым побудем вдвоём, погуляем по заснеженной Женеве, поужинаем где-то в кафе, обсудим всё, что накопилось за этот чёртов месяц. Раскроем друг другу души, обнажим их. Чтобы секретов и недомолвок больше не было.
_22_
_Степан_
— Завтра сложный день, Вероника, — осторожно касаюсь плеча жены.
Волкова стоит у зеркала в одном полупрозрачном халатике и расчёсывает густую прядь золотистых волос. От моего прикосновения Ника вздрагивает и застывает, а я невольно притягиваю её спиной к себе. Её лопатки ударяются о мою грудь. Втягиваю запах её волос и мучительно закрываю глаза. Сладкая и пьянящая. Всё ещё моя, но отдалившаяся настолько, что я позабыл, чем пахнет родная женщина.
— Стёп, спать пора, — откладывает расчёску на столик и ловит мой сосредоточенный взгляд в отражении зеркала.
— Ничего поинтереснее ты мне не предложишь? — скольжу пальцами по её бархатистой коже, убирая волосы в сторону и оголяя длинную шею.
Целую с трепетом и осторожностью, оставляя мокрый след. С надеждой наблюдаю за волной мурашек, покрывшей её кожу.
— Стёпа, завтра сложный день, — натянуто улыбается и отстраняется, передразнивая меня моей же фразой.
Ника буквально испаряется из моих рук, забирая с собой тонкий пленительный запах.
Выходит из ванной комнаты, хлопнув дверью.
А я смотрю на своё отражение. Долго и пристально.
Моя жена мне не даёт!
И эта мысль вновь волочит за собой подозрения и сомнения.
Раз мне не даёт, значит, трахается с кем-то другим.
Руки невольно сжимаются в кулаки.
Я что, похож на приманку для гулящих женщин?
Умываюсь холодной водой, чтобы привести мысли в порядок, и выхожу в просторный номер отеля. Максим спит в детской кроватке, мирно и безмятежно. Сынок вообще проспал большую половину дня, бодрствуя только во время приёмов пищи, и я уже начал бояться, что нас ждёт бессонная ночь.
Но всё обошлось.
Вероника лежит в кровати, завернувшись в лёгкое одеяло. Её соблазнительный силуэт под тонкой тканью так и манит, но я уверен, что даже пытаться проникнуть в её трусики нет смысла. Неприступная крепость! А взять её штурмом — ниже моих принципов.