— Люда, — челюсть отвисает от восхищения.
Я считала свою подружку простушкой, потолок которой — работа официанткой. И я даже подумать не могла, что когда-нибудь она будет заниматься собственным бизнесом.
— Спасибо нужно сказать Медведеву и моему неудачному браку с ним. Если бы Артур не изменил мне, я бы продолжала верить в сказки и жить с приторным киселём в голове.
Я думала, что Люда повзрослела в отношениях с миллионером, а по факту для полной трансформации ей нужен был развод!
— Так что, Ника? Будешь петь в моём кафе? Завтра открытие! Я очень нервничаю, мне нужен не только твой потрясающий голос в зале, но и моральная поддержка!
— Да, конечно! — отзываюсь всё ещё шокированным голосом.
— Вот и славно, — Люда встаёт и, потрепав Максимку за розовую щёчку, направляется к выходу. — Мне ещё нужно раздать листовки. А завтра я жду тебя в "Горизонте" к пяти часам. Не подведи!
— Я приду.
— Тогда до завтра!
_35_
— Степан-
Секундная стрелка медленно плывёт по циферблату, огибает круг, отсчитывая ещё одну бесполезную минуту моего существования. Новая минута — новый глоток золотистого виски. И так до того момента, пока рассудок окончательно не откажет.
Это такая особая игра. Считать, сколько стопок окажется во мне на этот раз, и каждый раз сбиваться со счёта.
— Степан, — отец вырастает над душой, как каменное изваяние.
Смотрит насквозь, будто больше не видит во мне человека. Его суровые глаза полны разочарования и презрения.
— Что? — бросаю сухо, не отрывая взгляда от проклятой секундной стрелки, которая никак не доползёт до числа двенадцать.
— Ты бухаешь уже две недели без перерыва, — стальной голос обжигает холодным безразличием.
Повисает тишина. Стрелки противно тикают. Остаётся пара секунд.
Три.
Две.
Одна.
Холодная жидкость прокатывается по горлу, оставляя горькое послевкусие и жжение. Я наполняю стопку и вновь поднимаю взгляд на циферблат настенных часов. Всё начинается снова: длинная стрелка медленно перемещается, но в этот раз перед глазами плывёт. Совсем скоро мозг отключится.
— Степан, — повторяет отец с напором.
— Что? — усмехаюсь.
— На кого ты стал похож? — жужжит в ушах.
Перевожу потерянный взгляд на Волкова старшего. Ногти впиваются под кожу, на мгновение отрезвляя.
— На тебя, — зловещий шёпот сменяется раскатом смеха. — Я стал похож на тебя, папа.
— Ты, видимо, окончательно свихнулся! — перекрикивает мой смех. — Может, сдать тебя в наркушку, где лечили мать твоей жены?
Ядерным взрывом под кожей бушует злость, мощным рывком поднимаюсь с кресла, и бутылка с дорогим напитком, которую я по неосторожности задел, падает на пол. Стёкла разлетаются по полу, а виски впитывается в дорогой ковёр, оставляя мокрые разводы и капельки брызг.
— Чёрт, — закрываю глаза и теряю равновесие.
Уцепившись за край стола, всё же удаётся сесть обратно в мягкое кресло и избежать падения вслед за бутылкой.
— Клоун! Вот ты кто! — фыркает старик, но я уже не смотрю в его сторону.
Даже если бы захотел смотреть, всё равно не смог бы. Пьяный вдрызг! За эти два месяца самый долговременный период трезвости составил три дня, и, кажется, вместо красной привычной жидкости по моим венам течёт алкоголь.
Интересно, в алкоголиков именно так и превращаются?
Я проебал всё.
Свою любимую женщину с маленьким сыном. Свою корпорацию, где теперь вновь заправляет отец. И, нужно признать, весьма успешно.
— Ты собираешься просыпаться, сынок? Тебе нужно семью возвращать, а ты дальше бутылки ничего не видишь!
— Отвали! — заплетающийся язык мешает сказать слово чётко, но старик меня всё таки слышит.
Наградив меня нарочито громким вздохом, он разворачивается и покидает кабинет. А я, закрыв глаза, проваливаюсь в беспамятство.
Новый день начинается с жуткой мигрени. С огромным усилием воли дохожу до столовой, сажусь за пустой стол и потираю пальцами гудящие виски. Шум в ушах такой, словно я нахожусь в поезде.
— Степан Ефимович, вам плохо? — сладко поёт женский голос.
Не спешу открывать глаза и отвечать на вопрос.
— Господин, я могу вам чем-то помочь? — тонкие пальцы обнимают моё плечо, оставляя электрическое покалывание на коже даже сквозь ткань футболки.
— Найди таблетки от головы.
— От головы тебе поможет только топор, — внезапно слышится за спиной, и я оборачиваюсь.
— Почему ты ещё здесь? — морщусь, осмотрев отца в ослепительном дорогом костюме.
— Наверно, потому что мой сын алкоголик, а моё родительское сердце болит за него, — выдаёт как-то слащаво и протягивает мне стакан с шипучей таблеткой на дне.
— Это что? — брезгливо.
— Отрава. Пей! — улыбается собственной убийственной шутке.