Такси плавно паркуется рядом с лестницей. Вероника выходит торопливо. Дождь всё ещё идёт, пусть и не сильный, но небо затянуто чернильными тучами и ветер такой, что с ног сдувает. Обязательно будет буря!
— Ты чего здесь? — жена косится в мою сторону, проходя мимо.
— Тебя ждал, — открываю перед ней дверь.
В доме тихо. Даже слишком.
— Олеся! — кричит Вероника из светлой прихожей. — Поехали домой! Собирай ребёнка!
Эхо разносит её голос по пространству, а в ответ лишь немое молчание.
— Где они? — посылает в меня взгляд-проклятье.
Пожимаю плечами и снимаю пальто. Медленно поднимаюсь по лестнице, каждый шаг слышен в тишине дома. Ника тоже скидывает верхнюю одежду и идёт за мной по пятам.
Чем выше мы поднимаемся, тем больше тишина пугает. Прошибает до мурашек. Первым делом проверяем в детской игровой комнате: игрушки разбросаны, на маленьком столике стоит бутылочка с соком. Ни няни, ни ребёнка.
— Может, они спят? — выдвигаю версию.
— Быть не может. У Максимки режим. Он бы не уснул в такое время! — шелестит Ника за моей спиной.
— Степан Ефимович! Вероника Алексеевна! — в писклявом голосе няни скопилось столько чувств и эмоций, что пронзает до дрожи.
Мы с Волковой синхронно оборачиваемся, и я застываю, как каменный, смотря в заплаканное лицо Олеси.
— Простите меня, простите! — срывается на высокие вибрации, захлёбываясь слезами. — Я такая дура!
— Что случилось? — не слышу собственных слов за гулким сердцебиением.
— Максима Степанова похитили! — няня закрывает лицо руками.
Парализующий страх заставляет меня перестать дышать, а затем глаза застилает кровавая пелена.
Кто его похитил? Кто посмел?
— Стёпа, что ты стоишь! Ты слышал? — Вероника в панике, глаза шальные. — Олеся, как это случилось? Что произошло?
— Я… Я… Не знаю! Я поставила видео-няню и вышла из игровой на одну минуту… в туалет… а потом, когда вернулась… Максима уже не было…. Я ничего не понимаю…
— Ты обыскала дом? Может, он где-то спрятался?
— Я каждый угол облазила. Его нет. Его украли! Украли!
Одним рывком распахиваю двери своего дома, вылетаю на улицу. Дождь без устали лупит землю, в лужах играют пузыри. Они надуваются белым куполом и бесследно лопаются, превращаясь в грязную пену. Точно так же, как моя вера в лучшее, в искреннее и светлое. А косая ливневая стена смывает следы счастья безвозвратно.
— Макси-и-и-ик, — верещит Вероника с таким надрывом, что у меня сердце взрывается и в хрустальную крошку размалывается.
Она выбежала за мной в одном лёгком кипельно-белом платье, которое стало мокрым моментально и прилипло к худому телу. Губы её дрожат, и кожа почти такого же цвета, как это чёртово платье: белоснежная, с серыми впадинами. Падает коленями в грязь, поскользнувшись, ногтями впивается в сырую землю и кричит что есть силы.
Моя охрана сразу бежит поднимать Волкову на ноги, но молодая женщина заливается слезами и скулит, как дикое животное, раненое ядовитой стрелой.
— Вероника, иди в дом! — бросаю резко и отворачиваюсь.
Смотреть на неё слишком больно.
Я должен помочь Веронике, успокоить, пообещать, что всё хорошо будет.
А будет ли?
Моя голова сейчас лопнет, и мозги придётся собирать на мокром асфальте.
Водитель подгоняет большой внедорожник, тормозит в сантиметре от меня, и я запрыгиваю в машину.
— Нет, нет! Я поеду с тобой! Я поеду! — голос Вероники эхом разрывает пространство.
Но я с силой захлопываю дверь, стараясь вдохнуть воздух полной грудью. Страх сковывает, туманит рассудок, лапает омерзительными щупальцами. Бегущей строкой "а что если..?",а дальше картинки с кровавым месивом, от которых под кожей проносятся мурашки.
Водитель срывает тачку с места, и только за коваными воротами я могу сфокусировать взгляд в экран телефона.
— Как так получилось, Андрей? Почему не досмотрели? — рявкую в телефонную трубку начальнику охраны.
— Извините, господин…
— Срочно поднимай всех знакомых. Кто-то решил объявить мне войну, похитив моего наследника!
_64_
***
_Вероника_
Ефим Святославович приезжает к полицейскому участку спустя полчаса. К этому времени я чувствую, что обессилела окончательно. Хожу по кабинету полковника, кутаюсь в пальто и пытаюсь согреться, но от одной мысли, что я могу больше никогда не увидеть сына, под кожей загорается обжигающий холод. Меня трясёт изнутри. Не помогают ни успокаивающие таблетки, ни обещания Шилова разобраться как можно быстрее.
Волков тоже потерян и сломлен. Его отсутствующий взгляд замер на пустой стене, а лицо не передаёт никаких эмоций.
— Как вы могли допустить такое? — Ефим Святославович говорит размеренно и тихо.
Даже удивительно, как у него получается контролировать собственные эмоции после двадцати минут диких криков на Шилова. Я ожидала, что он и на меня будет точно также орать, не фильтруя своих колких слов. Волков старший уже поднял на уши своих знакомых… И я верю, что они нам помогут.
Я хватаюсь за эту мысль, как за спасительную соломинку. И на какое-то время мне становится легче. Верю в лучшее.
— Нужно ехать домой, — неожиданно выдаёт Стёпа, встаёт с места и направляется к двери.
Домой? Вот так просто?
— Ты прав, сын. Тут ловить нечего, — пожимает плечами Ефим Святославович.