***
Сомбель стояла под холодным душем. Ее губы посинели от холода, но она не чувствовала ничего, кроме омерзения. Омерзения к матери Инсафа.
Она не могла оставить все как есть, поэтому оделась и прямо так, с мокрыми волосами, вышла на улицу. Она была словно в прострации. Руки привычно крутили руль, а глаза смотрели в одну точку.
Когда она вошла в дом свекров, Гульнур завизжала на нее:
— Да как у тебя стыда хватило сюда прийти?! Вон, вон из моего дома, бесстыжая!
— Зачем ты это делаешь?! — закричала Сомбель, не узнавая собственного голоса. Кричала не она, кричал раненный зверь внутри нее, доведенный до крайности. Состояние аффекта — вот как это называется. Никогда такого не испытывала, но пришлось. Это когда тебя трясет от удушающего гнева и все на свете кажется уже неважным. Неважно, что о тебе подумают люди, плевать на рамки приличия и чужие чувства. Важно выплеснуть из себя охвативший тебя гнев и наказать того, кто довел до точки кипения.
Сомбель хотелось выцарапать клеветчице глаза и вытрясти из нее правду, но Инсаф, любимый Инсаф, обхватил ее и выставил за дверь.
— Инсаф! Инсаф, неужели ты думаешь, что это правда?! — закричала она, скорчившись за этой дверью и царапая ее ногтями.
Инсаф стоял по ту сторону двери и равнодушно слушал крики жены. Да, он знал, что она именно так и будет перед ним оправдываться.
"Виновата мать, а не она. Мать опоила и подложила ее в тот номер. Все беды от матери. Его матери."
Инсаф скептически ухмыльнулся, но в глазах его заплескалась горечь. Он повернулся и ушел, не обращая внимания на крики той, которая разбила его веру в чувства.
***
Азат примчался со своего севера, как только узнал, что сестра попала в больницу с нервным срывом. Войдя в палату, он не узнал свою Сомбель. Бледная тень с глазами старухи смотрела сквозь него, и он разозлился.
— Хватит, собирайся домой. Тебе нечего тут делать.
Сомбель тихо попросила:
— Оставь меня здесь, брат. Дома я не смогу. Я там умру…
Азат был парнем горячим, не в пример своей сестре. Схватив девушку на руки, он прямо так, в больничном халате и тапочках, вынес ее из палаты, из больницы, усадил в машину и увез.
— Нашла из-за кого умирать, — сухо бросил он ей. — А обо мне ты забыла? Если ты умрешь, умру и я. Мы же близнецы, мы единое целое.
Работу на севере Азату пришлось забыть. Теперь он в ответе за сестру: пока та не обретет свое семейное счастье, он не сможет спокойно жить.
***
Чем больше Инсаф думал о произошедшем, тем больше сомневался. Сомбель он знал с детства. Он знал, какие цветы она предпочитает, какую еду она любит, какого жанра фильмы и книги она выбирает. Он знал ее всю, от корней волос до кончиков пальцев. Легко предугадывал, когда ей грустно, когда — весело, когда она разозлится, а когда улыбнется. Так вот, он чувствовал, что жена не могла так оплошать. Заняться сексом с другим, в каком-то сомнительном отеле? Она не сможет. Слишком много в ней нравственных качеств, слишком серьезна и неприступна. Как-то не вяжется.
Найти бы того подонка, который посмел к ней прикоснуться, он бы не раздумывая вцепился ему в глотку.
Инсаф взглянул на мать и вспомнил ее слова.
— Накануне за ужином Сомбель учинила скандал. Я у нее просто спросила, не хотите ли ребеночка из детдома усыновить, так она истерику подняла. Кричала, что она здорова, дело не в ней, мол, своего сына проверьте лучше. Покричала и ушла. А потом мне дочь знакомой позвонила.
Дочь знакомой рассказала, что видела твою жену в кабаке. Висла та на каком-то мужичонке пьяная, орала во все горло:
"Я хочу от тебя дочку!"
Дочь знакомой специально стала за ней следить и увидела, как парочка покидает бар, поднимаясь в номер. Проследили, позвонили мне. А я боюсь, вдруг — поклеп? Что ли сам сходишь, посмотришь, правда, нет? Я Белечке звонила всю ночь — трубку не берет.
Инсаф отшвырнул от себя чашку с чаем, который заварила ему мать и та тут-же вбежала в комнату.
— Инсаф, сынок, ты что? Ковер испортил! Такой хороший ковер, турецкий!
— Дочь твоей знакомой… Кто она? Ты так и не сказала ее имя.
Инсаф буравил мать глазами.
— Я не могу ее сдать. Девочка попросила, чтобы я не выдавала ее, — принялась оправдываться Гульнур.
Оправдываться или врать?
Инсаф прищурился, глядя в бегающие глаза матери.
Да, когда он увидел жену в номере, его ослепила ярость, он даже соображать ничего не мог после увиденного несколько дней. А теперь разум взял верх: как же все это похоже на подставу. Дешевую, примитивную, плохо продуманную подставу.
Спектакль с одной-единственной целью — оклеветать Сомбель.
Он увидел только то, что могла накидать та же мать, мечтающая развести его с Сомбель. Подсыпали ей что-то в блюдо и увезли в тот номер.
— Дурак, — обругал себя Инсаф. — Именно на это и был расчет: на то, что ты в порыве злости бросишь ее.
***
…Инсаф постучал в дверь, открыл Азат.
— Чего тебе?
— Хочу поговорить с Сомбель.
Азат, с которым росли вместе, дружили с детства и вместе когда-то гоняли голубей, смотрел на него как на чужака.
— Тебе мало того, что она чуть в психушку не угодила? Мало того, что пыталась покончить с собой? Убирайся. Я не подпущу тебя больше к ней.
Инсаф решительно схватился за дверь, пытаясь отодвинуть Азата, но тот встал перед ним как стена. Инсафу ничего не оставалось, кроме как уйти, так и не поговорив с нею.
***
Шли дни. Инсаф решил ждать, когда подвернется удобный случай, чтобы увидеться с Сомбель, но та, как назло, засела дома, охраняемая своим братом.
Между тем мать, Гульнур, вовсю "сватала" ему невест.
— Хочешь ты этого, или нет, мы с отцом заслали сватов к одной девушке. Взгляни. Правда, красивая? Ее зовут Эльмира, ей девятнадцать, — услужливо подсовывала ему фото смуглой, пухлощекой девушки, мать. — Она из той же деревни, из которой родом твой отец.