1 среда
«Можно ли войти в одну реку дважды? Можно ли влюбиться в одного и того же человека дважды? Все течет… все меняется… все возможно…»
Высокие каблучки звонко выбивали частую дробь по асфальту: Бэлла Панфилова спешила на работу — сегодня она явно опаздывала.
После обильных дождей первый день лета выдался солнечным, но прохладным.
Поднимаясь по ступеням подземного перехода, Бэлла увидела стоящий на остановке автобус и, забыв о высоких каблуках, побежала к нему, но то ли водитель не заметил бегущую девушку, то ли из пресловутой мужской вредности, он закрыл двери перед самым носом запыхавшейся Бэллы, и автобус злорадно отъехал от остановки.
Погрозив кулачком вслед удаляющемуся автобусу, Бэлла немного отдышалась и постаралась забыть неприятный инцидент — характер у нее был отходчивый.
Она достала из лакированной сумочки пудреницу, открыла ее и посмотрелась в зеркало. Отражением своим (впрочем, как и всегда) Бэлла осталась довольна: ее изумрудные глаза блестели от волнения; от быстрого бега на щечках играл нежный румянец; капризный ротик был приоткрыт, обнажая ровные, белые зубки; густые волосы цвета темной меди слегка растрепались, но это ни в коей мере не портило общее впечатление, даже наоборот, придавало ее облику романтическую беспечность и чувственную порывистость.
— Вах, вах, вах! Какой красавиц! — раздался за спиной Бэллы восторженный мужской голос.
Девушка сунула пудреницу в сумочку и привычно «надела на лицо» маску надменности: бесцеремонные высказывания мужчин по поводу ее внешности порядком раздражали.
— Иди ко мне моя красавица, отрада моего сердца! — продолжилось восторженное мужское воркование, и возмущенная «красавица» резко обернулась, готовая дать отпор мужскому хамству.
На скамейке под навесом, расставив толстые ноги, но при этом соединив колени, сидел полный мужчина и, склонив кудлатую голову, ласково разговаривал с кем-то лежащим у него на коленях и заботливо прикрытым его пухлыми руками.
Надменный взгляд Бэллы сменился удивлением — оказывается, она со своей внешностью тут совсем ни причем.
Полный мужчина поднял голову и посмотрел сквозь толстые линзы очков на незнакомую девушку близорукими глазами.
— Простите, что невольно потревожил вас, — извинился он и, прищурившись, стал разглядывать собеседницу. — Ба! Да вы тоже красавица! — искренне восхитился толстяк. — Вы зеленоглазая Хозяйка Медной Горы! Честно признаюсь вам, что в данном случае затрудняюсь сказать, кто из вас двоих красивее: вы или Лаура.
Сравнение с возлюбленной Петрарки порадовало Бэллу — давно она не слышала такого изысканного комплимента (то ли мужчины перестали читать любовные стихи и восторгаться женщинами, то ли ее естественная красота не вызывала у мужчин возвышенных чувств, а лишь будила низменные инстинкты и захватнические желания).
Бэлла подошла к скамейке. Мужчине было лет тридцать «с хвостиком». Поношенный серый костюм, надетый на толстый свитер и застегнутый на одну пуговицу, был ему явно маловат, но это его нисколько не смущало.
— Хотите посмотреть мою Лауру? — спросил он и улыбнулся такой восхищенной улыбкой, что Бэлла не смогла отказаться и наклонилась, заглядывая за большие руки толстяка. — Вот, смотрите, какая она красавица!
Толстяк раскрыл руки — на коленях у него что-то завозилось. Бэлла присмотрелась и в следующую секунду с криком отскочила в сторону.
— Фу! Какая гадость! — воскликнула она, и ее красивое личико исказила брезгливая гримаса. — Мерзкая, противная лягушка!
— Что?! Лаура гадость! — возмутился мужчина.
Он достал из кармана пиджака клетчатый платок, осторожно и в тоже время тщательно протер голову жабы, положил платок рядом на лавку и в доказательство своей любви громко чмокнул земноводное в голову.
От этого показного жеста мужчины Бэллу передернуло, и она сделала еще несколько шагов в сторону.
Если бы это был симпатичный, пухленький хомячок или «волосатая» морская свинка, ну, на худой конец умная крыса (хотя крыс Бэлла тоже терпеть не могла), она еще как-то смогла бы объяснить себе и принять столь восторженную любовь хозяина животины, но восхищаться и целовать скользкую, холодную, противную лягушку!!!
Фу! Фу! Фу! Какая гадость! Что угодно, только не это!
— Эх, вы, женщины! — огорченно произнес толстяк, любуясь своим «сокровищем». — Почему вам всегда нравится внешняя пушистость и белоснежность? Разве не важнее внутреннее содержание предмета? Возьмем, к примеру, лягушку — для науки она сделала намного больше, чем крысы, собаки и обезьяны вместе взятые, но до сих пор неблагодарные люди не поставили ни одного памятника этим уникальным созданиям.
— Памятник лягушкам?! Представляю, какой бы это был памятник! Бр-р! Нет уж, увольте — это как-то, не очень красиво…
— А почему все и всегда должно быть красиво? Вот я некрасивый, но от этого не стал менее талантливым, и без ложной скромности готов заявить, что я — гений!
— Прямо так смело и заявляете: «я гений»! — иронично усмехнулась Бэлла, но толстый мужчина не услышал в ее голосе ноток сарказма.
— Да, гений! Не хочу никого оскорблять, но внешность человека не влияет на его умственные способности. Вот вы, например, очень красивы, а не знаете элементарных вещей: моя Лаура не мерзкая лягушка, а одна из крупнейших амфибий Bufo marinus — жаба Ага. Правда, еще маленькая: всего пятнадцать сантиметров в длину, но я надеюсь, в будущем она достигнет длинны двадцати, а то и двадцать пять сантиметров.
— Такая огромная? Ужас какой! Не дай Бог, встретиться на узкой тропинке с такой громадиной!
— Жаба Бломберга еще больше, — радостно сообщил толстяк, и толстым пальцем погладил по голове свою любимицу, жаба при этом издала звук похожий на кошачье урчание.
— Кошмар!
— Ну, почему же «ужас» и «кошмар», они очень умные создания и легко поддаются дрессировки. Правда, некоторые из них ядовиты, и необходимо соблюдать меры предосторожности при контакте с ними, как и моя Лаура…
Следующие пятнадцать минут ожидания автобуса пролетели для Бэллы очень быстро — лекция о жабах Ага и других представительницах «ядовитого семейства» была столь удивительна и познавательна, что девушка даже подошла к скамейке, на которой восседал полный мужчина, и уже без прежнего омерзения, но с опасением (из лекции она узнала, что при раздражении и опасности жаба Ага могла «плюнуть» в противника струей яда из желез над глазами) еще раз посмотрела на «красавицу»-Лауру.
Нет, жаба ей явно не нравилась!
Очень не вовремя, прерывая беседу, вдалеке показался автобус.
— Вы поедите? — поинтересовалась Бэлла, искренне желая продолжить интересное знакомство.
— Нет, — мотнул кудлатой головой толстый мужчина и с восхищением посмотрел на молоденькую собеседницу — ему явно льстило, что такая красотка слушала его «лекцию» о земноводных). — Я тут жду заказчика — мне надо передать ему результаты моих исследований, отчеты по расходу денег и, так сказать, опытные образцы.
«Гений» похлопал рукой по портфельчику и, понизив голос, доверительно сообщил:
— В большей степени мои исследования касаются яда Лауры, но я проводил опыты и над другими пресноводными — результаты ошеломляющие!
— Ну, что ж… — Бэлла была слегка разочарована: вот так всегда — встретишь интересного человека, и тут же приходится расставаться. — Удачи вам в ваших исследованиях.
— Меня зовут Лев Клинцевич, — с опозданием представился толстяк.
— Бэлла Панфилова.
— Моя лаборатория находится в подвале вон той башни, — Клинцевич указал пальцем в сторону панельного, одноподъездного, семнадцатиэтажного дома, стоящего напротив остановки через дорогу. — Будет время и желание — заходите. Буду рад продолжить наше знакомство.
— Спасибо за приглашение.
Автобус подъехал к остановке.
С сожалением Бэлла попрощалась, вошла в автобус и села у окна.
Двери закрылись, автобус тронулся, и девушка помахала рукой смотревшему на нее странному мужчине — это же как надо любить мерзкую, нет, противную жабу, чтобы исследовать ее, целые дни находиться в ее обществе, разговаривать с ней, как с человеком, целовать ее, сравнивать по красоте с женщиной и называть ее человеческим именем.
Автобус набирал скорость, Бэлла уже хотела отвернуться от окна, но вдруг увидела, как ее новый знакомый неожиданно стал медленно заваливаться на скамейку. Она вскочила с сиденья и приникла к оконному стеклу — Лев Клинцевич лежал на широкой деревянной лавке и не шевелился.