Тысячи звезд озаряют ночное небо, неземным образом освещая зверства внизу.
Резня и хаос, осквернившие день, который должен был быть, наполнен любовью и празднованием, утихли теперь, когда пало последнее тело. Случайная рука или нога непроизвольно дергается то тут, то там, словно души людей отчаянно пытаются удержаться за свои тела призрачными пальцами. Какофония отчаянных последних вздохов эхом отдается в ночи, словно заключительные ноты скорбной баллады. Только когда их легкие наполняются кровью и наступает благословенная тишина, я испытываю чувство удовлетворения.
Не гордость. Нет никакой чести в том, чтобы устроить засаду на семейной свадьбе и расстрелять безоружных мужчин и женщин, независимо от того, насколько они этого заслуживают.
Впрочем, так оно и есть в моем мире. Око за око.
Жених, Дилан Уолш, двадцатичетырехлетний наследник трона Шона Уолша, изнасиловал мою пятнадцатилетнюю сводную сестру Эбигейл и сделал ее беременной.
Будь он умным человеком, Дилан убил бы Эбигейл после того, как покончил с ней. Оставить ее в живых, чтобы она его раскрыла, было сродни подписанию свидетельства о смерти как себе, так и любому другому человеку, в жилах которого течет кровь Уолшей.
Кровные преступления всегда возмещаются кровью десятикратно. За то, что он заставил истекать кровью мою сестру, я пролил кровь его матери, сестры, тети и невесты. Дилан должен быть благодарен, что я не животное, каким он оказался. Пуля действует быстро и эффективно. Я проявил к этим людям доброту, в которой он отказал моей сестре. Их страдания закончились в считанные минуты. У Эбигейл это продлится всю жизнь.
— Готово. Давай выбираться отсюда. Селин готовит тушеное мясо сегодня вечером, и у меня разыгрался аппетит, — мой отец маниакально ухмыляется, когда остаточный адреналин, бурлящий в нем, пытается найти выход.
Я могу лишь надеяться, что моя мачеха подготовилась. Не то чтобы меня это волновало. Селин… ну, это Селин. Американка, какой была и моя мать, но на этом сходство заканчивалось. Селин прокладывала себе путь вверх по социальной лестнице на спине с широко расставленными ногами, пока не привязала свою звезду к моему отцу. Движимая деньгами и властью, она во многом похожа на него, только ее мало волнует что-либо другое и по какой бы причине это ни соответствовало потребностям моего отца.
Обычно я бы вызвал нашу бригаду по уборке прямо сейчас, но не в этот раз. Это способ моего отца заявить о себе. С таким количеством полицейских, политиков и судей в наших карманах, мы могли бы попасть на камеру и все равно в конечном итоге уйти.
Деньги и власть. Это то, на чем построен мир, и никто не застрахован вне коррупции.
Следуя за своим отцом, я смотрю на звезды, омывающие небо своим мерцающим сиянием, освещая огромный белый шатер, который скрывает кровопролитие внутри. На секунду я задаюсь вопросом, почему я не могу вспомнить точный момент, когда смерть стала для меня такой обыденной.
Я не нахожу ответов. Я никогда не нахожу. Возможно, никогда не было определяющего момента. Наверное, это все, что я когда-либо знал. В конце концов, сколько людей могут сказать, что они убили человека за несколько секунд до его рождения?
Миф, окружающий это событие, всегда заставляет людей бояться меня. Я родился в реке крови после того, как выкарабкался из тела моей мертвой матери. Якобы, я не плакал, не суетился. Просто уставился на своего отца холодным взглядом.
Я бы назвал это чушью, если бы меня действительно заботило, что люди думают обо мне, чтобы поправить их, но если страх удерживает их на расстоянии, то кто я такой, чтобы врезать по зубам дареному коню?
Забравшись на заднее сиденье, наш водитель Клинт ждет, пока две другие машины подадут сигнал. Клинт выезжает, когда первая машина отъезжает, а третья машина проскальзывает за нами. Это стратегический конвой, которым мы пользуемся с тех пор, как я был ребенком.
Пуленепробиваемое стекло не так уж плохо, но мой отец — параноидальный сукин сын.
— Адриан приготовил для нас самолет, — говорю я Клинту, когда мой телефон звонит от входящего сообщения, извещающее меня о том, что мы готовы к вылету.
— Ты идешь со мной домой ужинать? Селин спрашивала о тебе. — Мой отец поворачивается ко мне, его вопрос вовсе не вопрос, а приказ.
— У меня найдется время, — хладнокровно отвечаю я. Легче уступить, чем ссориться из-за мелкой ерунды. Мне нравится мудро выбирать свои битвы, а с моим отцом все превращается в битву.
И на этом наша беседа заканчивается. Остаток пути до дома моего отца на окраине Лондона каждый из нас проводит за работой.
Я потягиваюсь, когда вылезаю из машины, мое тело затекло от того, что слишком долго сидел в одном и том же положении.
Ожидая, пока мой отец обойдет машину, я наслаждаюсь теплым светом фонаря на крыльце, создающим атмосферу гостеприимства. Это просто показывает, что внешность может быть обманчивой.
Мы поднимаемся по ступенькам и входим в дом, направляясь на запахи, доносящиеся с кухни. Может, я и не питаю любви к Селин, но это не значит, что я не могу оценить ее стряпню.
Бормотание голосов становится громче, чем ближе мы подходим, и я не обращаю на это внимание, пока отец не останавливается и не смотрит на меня.
Вот тогда я прислушиваюсь к тому, что говорят.
Моя первая мысль, что у Селин роман, но потом я понимаю, что оба голоса женские и знакомые. Я хмурюсь в замешательстве, задаваясь вопросом, почему мой отец остановился, пока не раздается взволнованный голос Эбигейл.
— Но что, если они захотят сделать тест ДНК?
— Не беспокойся об этом. Я знаю кое-кого, кто может подправить его для нас. Тебе просто нужно держать рот на замке и держаться подальше от этого парня, — шипит Селин, заставляя меня нахмуриться еще сильнее.
— Но я люблю Льюиса. У него есть право знать, что он станет отцом… — звучит пощечина, и мое тело напрягается. Я не двигаюсь, и мой отец тоже не шевелится, ему нужно все это услышать.
— Ты начала это, раздвинув ноги для того парня. Если бы твой отец узнал, он бы убил его в мгновение ока, и ты это знаешь. Как думаешь, что он сделает, когда узнает, что ты солгала о Дилане Уолше?
— Но ты велела мне сказать это, — Эбигейл громко плачет.
— Твой отец скоро будет дома. Тебе просто нужно держать рот и ноги на замке, если это на этот раз действительно не принесет нам пользы. Может быть, вместо того, чтобы трахаться с наемной прислугой, ты могла бы вместо этого заняться своим сводным братом. Таким образом, когда твой отец умрет, нас не выгонят.
— О, я бы не беспокоился об этом, дорогая, — мой отец заходит на кухню, достает пистолет и выпускает пулю в лоб своей жены. На мгновение ее глаза расширяются от шока, прежде чем они стекленеют, и ее тело камнем падает на пол.
Эбигейл кричит, падает со стула и отползает в угол комнаты. Она обхватывает себя руками и рыдает.
— Кто он? — рычит мой отец, заставляя ее хныкать.
— Единственный Льюис, который приходит мне в голову, — это чистильщик бассейна. Довольно банально, если хочешь знать мое мнение. — Я апатично пожимаю плечами, но внутри у меня все кипит.
— Нет! Пожалуйста, папочка, не делай ему больно, — она тянется, чтобы схватить его за ногу, но он отталкивает ее руку.
— О, я не причиню ему вреда. Я убью его, — рычит он, берет свой мобильный и звонит Джиму, который приведет Льюиса сюда, брыкающимся и кричащим, примерно через пять минут.
— Пожалуйста, пожалуйста, ты должен что-то сделать. Ты должен остановить его, — умоляет меня Эбигейл.
Я сажусь на корточки перед ней и смотрю на ее заплаканное лицо: — Итак, зачем мне это делать?
— Он не причинил мне вреда, — всхлипывает она, по ее лицу текут сопли и слезы вместе с каплями крови ее матери.
— Я сказала ему, что мне девятнадцать. Он не знал, — шепчет она.
— Похоже, из-за твоей лжи продолжают убивать людей, не так ли, Эбигейл? Ты знаешь, сколько людей я слышал сегодня вечером, умоляющих сохранить им жизнь или жизни их близких, чтобы их пощадили? Слишком многих, и все это было сделано во имя твоей чести. Чести, которой у тебя нет.
Ей нечего на это сказать. Я встаю и позволяю ей сидеть, плача у моих ног, пока она обдумывает мои слова. Через несколько минут появляется Джим, волоча за собой растерянного Льюиса.
В ту же секунду, как мой отец видит его, он хватает парня за горло и прижимает к стене.
— Ты посмел трахнуть мою дочь! — рычит он, когда глаза Льюиса расширяются, и на его лице появляется понимание.
У него нет шанса, чтобы оправдаться. Мой отец отпускает его, прежде чем схватить пистолет со стола, где он его оставил, и выпускает в него оставшиеся пули. Его тело дергается и извивается, как у куклы-марионетки, прежде чем упасть на пол. Крики Эбигейл — единственное, что я слышу после оглушительных звуков стрельбы.
— Заткнись, или, да поможет мне Бог, следующая пуля будет твоей. — Мой отец насмехается над Эбигейл, которая достаточно умна, чтобы понимать, что он имеет в виду каждое слово.
Он разворачивается и выбегает из комнаты, Джим следует за ним по пятам и ждет инструкций о том, что делать дальше.
Я снова сажусь на корточки перед Эбигейл и мягко беру ее за подбородок, запрокидывая ее голову, чтобы заглянуть в глаза. Я вижу момент, когда она осознает, что ее самый страшный кошмар превращается в реальность.
— Действия имеют последствия, Эбби. Ты достаточно взрослая, чтобы знать это. Ты не его дочь и не моя сестра по крови, так что тот факт, что ты сейчас жива, свидетельствует о том, как сильно старик любил тебя. Но теперь все будет иначе. Вот что происходит, когда ты играешь со взрослыми. Приведи себя в порядок и доешь ужин ради своего отца.
Я встаю и разглаживаю лацканы своего пиджака, прежде чем выйти из кухни и подняться по лестнице в кабинет отца.
— Ты, должно быть, издеваешься надо мной! — я слышу его сердитый голос, когда Джим пытается успокоить его.
Ускорив шаг, я стучу в его дверь один раз, прежде чем открыть ее, чтобы увидеть, как он стоит у окна, запустив руки в волосы, его обычное самообладание пропало.
— Покажи ему, — приказывает он Джиму, который кивает, берет со стола свой мобильный телефон и протягивает его мне, показывая фотографию.
Это место кровавой бойни, с которого мы ушли сегодня утром. Кровь, тела, смерть всех тех людей, которые, в конце концов, были напрасны. Разница между прошлым и настоящим заключается в фигуре, стоящей посреди обломков и выглядящей как ангел посреди ада.
Маленькая девочка, которой не больше пяти или шести лет, стоит посреди братской могилы как привидение. Одетая в белое платье подружки невесты, пропитанное кровью, она смотрит на меня через экран, словно может увидеть, отчего волосы у меня на руках встают дыбом.
— Кто она? — я спрашиваю спокойно, но мои глаза не отрываются от образа маленькой девочки, ее испуганное выражение лица врезается мне в память.
— Эмма Уолш, младшая дочь Шона, — отвечает Джим, когда я отправляю фотографию на свой телефон и возвращаю ему.
— Я думал, что его младший был мальчиком.
— Джейми восемнадцать лет, и он младший, но шестилетняя Эмма — незаконнорожденный отпрыск его любовницы Луизы, которая умерла четыре месяца назад. С тех пор она живет у Уолшей, — со вздохом признается Джим.
— Это гребаный беспорядок, — стонет мой отец, отворачиваясь от окна, чтобы посмотреть на Джима. — Отправь Эбигейл к моей сестре в Шотландию. Она может оставаться там до рождения ребенка, тогда его можно будет отдать на усыновление. Я хочу, чтобы к этому времени был подыскан муж.
— Три года — это долгий срок для мужчины, чтобы ждать. Ты планируешь держать ее в Шотландии, пока ей не исполнится восемнадцать и она не вступит в законный брак?
— Ее мать умерла, что делает меня ее законным опекуном. С моего разрешения она может выйти замуж в шестнадцать. Ее муж может делать с ней все, что захочет. Если я еще раз увижу ее, то убью.
Переведя на меня усталый взгляд, он стискивает зубы: — Найди девочку и закончи работу. Последнее, что мы можем себе сейчас позволить, это гребаный свидетель.
— Она не просто свидетель, она единственная наследница трона Уолша, — отмечает Джим.
— И единственный человек, способный нас уничтожить. Либо она, либо мы, — мой отец вздыхает.
Видите ли, у каждого действия есть последствия. С таким количеством крови на моих руках это действительно не должно иметь значения, но когда я достаю свой телефон из кармана и смотрю на экран, я знаю, что это ложь.
Я убью ее, но это может означать и мою смерть тоже.