Даже сейчас, несколько часов спустя, стоя под прохладными струями душа, от слов Атласа у меня сжимается желудок. Я сопротивляюсь желанию просунуть пальцы между ног и потрогать себя, даже если это просто для того, чтобы успокоить потребность моего внутреннего бунтарства, доказать, что Атлас неправ.
Он может быть старше и мудрее, но этот мужчина будет иметь власть надо мной, только если я позволю ему. Каждое невинное прикосновение, каждое грязное слово действует как еще как одна кувалда, пробивающая защитное стекло вокруг моего сердца. Я не знаю, кто он, и я избегаю гуглить его, зная, что лишь малая часть того, что напечатано в Интернете, соответствует действительности. Несмотря на это, я инстинктивно знаю, что этот мужчина опасен, по крайней мере, для моего рассудка и, безусловно, для моего нижнего белья.
Я достаточно умна, чтобы понимать, что мне следует держаться от него подальше, но мое сердце пока отказывается сдаваться без боя. Со вздохом я выхожу из душа и вытираюсь полотенцем, прежде чем вернуться в свою спальню, чтобы найти что-нибудь из одежды.
Сегодня один из немногих дней, когда мне не нужно работать ни на одной работе, поэтому я планирую провести его, бездельничая, поедая нездоровую пищу и смотря криминальный канал.
Я натягиваю мягкие серые штаны для йоги, которые так поношены, что у меня дырка чуть ниже левой ягодицы. Я надеваю его со светло-фиолетовой майкой без бюстгальтера, прежде чем порыться в поисках пары ворсистых носков. У меня всегда мерзнут ноги. Не имеет значения, зима сейчас или лето, мои ноги всегда как ледышки.
Я заплетаю волосы в две косы викингов вместо того, чтобы высушить их, и направляюсь на кухню посмотреть, что у меня есть, из быстрого и легкого в приготовлении.
— Хм… не из чего выбирать, — размышляю я про себя, прежде чем в конечном итоге выбираю сэндвич с сыром на гриле и томатный суп.
Я как раз все убираю, когда раздается легкий стук в дверь.
Нахмурившись, я смотрю на дверь, словно теперь каким-то образом обладаю способностью видеть сквозь дерево, но когда я вспоминаю, что у меня нет такого дара, я неохотно направляюсь к ней. Никто не стучится в мою дверь. Я не разговариваю со своими соседями, больше из чувства самосохранения, чем из-за чего-либо еще, и я никогда не приглашала своих друзей по работе домой, по большому счету, потому что меня смущает то, где я живу, хотя я знаю, что мне не следует так думать
Выглядывая в глазок, я никого не вижу, что заставляет меня на минуту задуматься, не почудилось ли мне это. Схватив свой зонтик с крючка для одежды рядом со мной, я откидываю цепочку и распахиваю дверь, готовая избить кого-нибудь своим менее чем смертоносным оружием, если они выскочат на меня. Но, кажется, путь свободен.
Пожимая плечами, я собираюсь закрыть дверь, когда мой взгляд падает на прекрасный букет фиолетовых цветов, стоящий на моем пороге.
Отбрасывая зонт, я наклоняюсь и хватаю цветы, удивляясь их весу, и несу их в свою квартиру.
Я кладу их на стол рядом со своим супом и ищу карточку.
Просовывая палец под клапан конверта с напечатанным на нем моим именем, я вытаскиваю маленькую матовую карточку и читаю надпись.
Прекрасные цветы для красивой женщины, но ты пахнешь гораздо слаще.
Бабочки порхают у меня в животе, когда улыбка расползается по моему лицу, моя решимость быть сильной растворяется в одно мгновение. Никто никогда раньше не присылал мне цветов. Черт возьми, никто и раньше не называл меня красивой. Сексуальный, горячий, даже симпатичный, но никогда не красивой. Я должна быть зла, что ему все-таки удалось узнать мой адрес, но я также не могу сказать, что я так уж удивлена. Большинству людей в этом жилом комплексе было бы наплевать на мою личную жизнь.
Решив поесть перед отправкой сообщения Атласу, я ловлю себя на том, что постоянно поглядывая на яркие фиолетовые цветы.
Тьфу, это всего лишь цветочки, Айви. Возьми себя в руки. Наверное, я придаю этому слишком большое значение. Черт возьми, он мог бы посылать цветы всем женщинам, с которыми хочет переспать.
Ладно, мне совсем не нравится эта мысль.
Заканчивая обед, я ставлю миску и тарелку в раковину, прежде чем взять свой телефон с кровати. Я возвращаюсь в гостиную, где падаю на диван со всей грацией кита.
Найдя номер Атласа, я отправляю ему сообщение, просто написав "Спасибо". Я все еще не уверена, должна ли я быть польщена, что он подумал обо мне, или злиться, что он нашел меня.
Бросив телефон на кофейный столик, я включаю телевизор и переключаюсь на криминальный канал, по которому показывают документальный фильм о женщинах-серийных убийцах. Я настолько поглощена этим, что выпрыгиваю из своей чертовой кожи, когда звонит мой телефон.
Я изображаю бьющегося осьминога, когда тянусь к нему, пытаясь ответить на звонок, а не упасть с дивана, и напоминаю себе, что я слишком молода, чтобы у меня был сердечный приступ.
Когда я, наконец, нажимаю кнопку ответа, я стараюсь говорить ровным голосом, чтобы никто не догадался, что моя душа только что пыталась покинуть мое тело.
— Алло?
Ответа нет. Я отнимаю телефон от уха, чтобы посмотреть, не прервался ли вызов, но этого не произошло.
— Алло? — Я говорю снова, прежде чем голос, который я узнаю, рычит на меня по телефону.
— Что ты делаешь?
— Смотрю телевизор. А что? — спрашиваю я, сбитая с толку тем, почему он звучит раздраженным.
— Похоже, у тебя действительно охуенно перехватывает дыхание от просмотра телевизора.
Я сажусь, нахмурившись, не уверенная, что мне нравится то, на что он намекает.
— Ну, да, но как еще я могу успокоиться после горячего потного секса? Я же не курю, так что о сигарете не может быть и речи.
— Я собираюсь убить его, — рычит он, прежде чем телефон отключается.
Неужели это только что произошло? Я имею в виду, ладно, мне не следовало тыкать медведя палкой, но меня бесит, что он думает, что у него есть право голоса по поводу того, с кем я и что я делаю. Мы не вместе. И ладно, я также немного зла, что он думает, что я буду целоваться с ним, а потом прыгну в постель с кем-то другим несколько часов спустя. Я не осуждаю тех, кто это делает, у них больше власти, но предположение, что он что-то знает обо мне или моем характере, вызывает у меня желание написать ему и сказать, что я закончила то, что мы еще даже не начинали. Было бы лучше пресечь это в зародыше прямо сейчас, особенно если он собирается стать собственником так рано. Это больше, чем красный флаг. Это море из них, машущих мне своим предупреждением.
Выбросив его на время из головы, не желая ничего предпринимать, пока у меня не прояснится голова, я возвращаюсь к своему шоу.
Мне не требуется много времени, чтобы снова погрузиться в жизнь Сьюзен. Сорокасемилетняя женщина превратилась из жертвы в убийцу. Пережив годы жестокого обращения, она, наконец, срывается и убивает своего мужа, что я понимаю. Я аплодирую ей. Проблема в том, что то, что сломалось, осталось сломанным, и Сьюзен вышла замуж и убила еще пятерых мужчин после этого. Я не знаю, как ей это сходило с рук так долго. Думаю, это еще один классический случай, когда люди игнорируют эти надоедливые красные флажки.
Стук в мою дверь отвлекает мое внимание от Сьюзен, закованной в наручники и одетой в оранжевое. Я нажимаю на паузу и поднимаюсь на ноги, направляясь к двери.
Глядя в глазок, я замираю, когда вижу явно разъяренного Атласа, стоящего там.
— Я знаю, что ты там, Айви. Открой эту чертову дверь, пока я ее не выломал.
— Да, этого не произойдет. Ты зол, и я недостаточно хорошо тебя знаю, чтобы предположить, что буду в безопасности, когда ты в таком состоянии, — говорю я ему, направляясь к кофейному столику, чтобы схватить свой телефон, готовая набрать копов, если понадобится.
— Айви, я не шучу. Открой эту дверь прямо сейчас, или я открою ее сам, черт возьми! — кричит он.
Блядь.
Я оглядываюсь в поисках оружия и снова хватаюсь за зонтик. Хуже всего то, что он может убить меня прямо сейчас, и никто из моих соседей не вызовет полицию. Крики, выстрелы и звуки шлепков кожи о кожу — здесь норма.
— Блядь, — ругается он, пока я вожусь со своим телефоном, отступая от двери, надеясь, что его проклятие означает, что он покончил со мной.
После нескольких минут тишины я облегченно вздыхаю, поклявшись на некоторое время отложить криминальные сериалы.
Чувствуя себя глупо, я кладу зонт на кухонную стойку, но держу телефон в руке, когда делаю шаг к двери. Дверь, которая распахивается с такой силой, что ударяется о стену, заставляя меня нащупать телефон, и он с грохотом падает на пол у моих ног.
Я даже не успеваю схватить его, как Атлас оказывается на мне, отрывая меня от пола и швыряя на диван.
— Обыщи это место, — рявкает он кому-то, но его разъяренный взгляд не отрывается от моего.
— Убирайся! — я кричу на него, или, по крайней мере, таково было мое намерение. Это больше похоже на хныканье, когда я пытаюсь встать с дивана.
— Либо ты остаешься там по собственному желанию, либо я тебя прижму. Выбор за тобой, Айви.
— Все чисто, босс, — кричит Кензо из моей спальни.
— Уходи. Я позвоню Питу, когда меня нужно будет забрать. И купи новую дверь для этого места, что-нибудь, что не разлетится в щепки от одного гребаного пинка.
— Понял, босс, — больше он ничего не говорит. Он просто оставляет меня с сумасшедшим мудаком.
— Ты должен уйти. Что бы это ни было, с этим покончено. Это не нормально, Атлас, — выпаливаю я, сердито вытирая слезы.
Он подходит ко мне и хватает за лодыжку, дергая за нее, пока я не оказываюсь на спине. Он наваливается на меня, позволяя своему весу удерживать меня на месте, но удерживая достаточно, чтобы я не была раздавлена.
— Кто он? — его голос похож на шепот, но совсем не спокойный. С его вспыльчивостью его слова с тем же успехом могут быть выпущенными пулями.
— Никого «он» нет. Никого нет. И если это то, что все имеют в виду, когда бредят альфа-самцами, я думаю, что мне такой не нужен. Вместо этого я собираюсь стать старой девой-кошатницей, — лепечу я, ощущая его твердую длину, зажатую между нами.
— Ты сказала…
— Я солгала, хорошо! — кричу я. — Ты вел себя как придурок! У меня перехватило дыхание, потому что я смотрела дурацкий криминальный канал, когда зазвонил телефон. Это заставило меня подпрыгнуть и упасть с дивана.
Моя грудь вздымается. Моя кожа горит, частично от смущения, частично от гнева, а частично от чего-то еще, что я отказываюсь признавать.
Его руки обхватывают мою голову, когда он смотрит на меня сверху вниз, ища мою ложь, но, конечно же, он ее не находит.
— Какая опасная игра, — бормочет он, наклоняя голову и проводя носом по моей челюсти, вдыхая мой запах.
— Я не играю ни в какие игры. Ты сделал предположение, и мне это не понравилось. Повесив трубку, ворвавшись сюда и выбив мою дверь, ты не получишь никаких «очков». Я знаю, что некоторым девушкам нравится вся эта атмосфера плохого парня, которая царит в тебе, но я не одна из них. Я не хочу проснуться в ванне со льдом без почек или на коленях в мексиканском борделе, обслуживающая членов картеля, которым ты меня продаешь.
Он замирает на секунду, прежде чем запрокинуть голову и рассмеяться, удивив нас обоих до чертиков.
— О, Айви, у тебя такое богатое воображение. Я думаю, возможно, тебе стоит завязать с криминальным каналом, не так ли? — он усмехается, прежде чем снова наклонить голову и посасать точку моего пульса.
Я издаю хриплый стон и чувствую, как мои глаза закрываются, когда его язык прокладывает дорожку вверх по моему горлу, прежде чем его губы оказываются в сантиметре от моих.
— Кроме того, никто не прикоснется к тебе, кроме меня. Единственный раз, когда ты становишься на колени перед мужчиной, это когда я просовываю свой член тебе в горло, понимаешь? — Приказывает он спокойным тоном, как я могла бы заказать курицу с лимоном и рисом в "Истерн Гарденс" на углу.
— Я… уже сказала тебе, что ты меня больше не интересуешь. Вместо этого я заведу кошку, — я хнычу, когда он трется о меня своим членом.
— Хм… ну, мне действительно нравятся киски, — он ухмыляется, моему мозгу требуется больше времени, чем следовало, чтобы понять его намек. Прежде чем я успеваю что-либо сказать, его рот накрывает мой.
В его поцелуе нет мягкости или утонченности — это дикое притязание. Жестокий урок, показывающий мне, что любая сила, которой, как я думала, я обладаю, была плодом моего воображения.
Один вкус, и я разрушена. Опустошена. Враждующая часть моего разума, говорящая мне прекратить, исчезает, заменяясь ничем, кроме низменных инстинктов желания.
Когда он отстраняется, часть меня испытывает удовольствие от того, что его дыхание такое же неровное, как и мое.
— Господи, что ты со мной делаешь, — бормочет он.
— Атлас, — умоляю я, нуждаясь в том, чтобы он был сильным прямо сейчас, потому что его чары надо мной не позволяют мне уйти.
— Ты моя. Возможно, ты не понимаешь этого прямо сейчас, Айви, но поймешь. Я нехороший человек, но я могу быть добр к тебе.
— Мы как огонь и бензин, Атлас. Это взорвется нам в лицо.
— Несомненно, но теперь слишком поздно поворачивать назад.
— Мы будем гореть и сгорим дотла, Атлас. Никто из нас не уйдет без шрамов, — предупреждаю я его в последний раз, чувствуя, что капитулирую.
— Глупышка. Выхода нет, не сейчас.
Хуже всего то, что я знаю, что он прав.
И я спускаюсь в кроличью нору.