"Слишком много читаешь по вечерам, дорогой мой!" - ласково упрекала меня она и клала свой пушистый хвостик поперек открытой страницы книги. Или деликатно протягивала лапку и задерживала перо, бегающее по бумаге. "Хватит этой писанины, - уговаривала она, - пора уже спать. Утро вечера мудренее!"
У Пуси была одна большая странность. Вы, конечно, знаете, что почти каждый кот или кошка прекрасно умеет ходить по узким карнизам, по крышам. Говорю - почти каждый, потому что Пуся как раз этого сделать не могла. С ней делалось головокружение. И она как камень падала на землю.
Бедное существо, несомненно, не понимало, почему так получается. И мы тоже сначала не знали, отчего наша Пуся падает то с крыши, то с дерева. Падает тяжело, не по-кошачьи - на лапы, а разбивается. И неделями потом не может встать.
Когда мы нашли истинную причину, стали стараться не позволять кошке забираться так высоко, чтобы падение могло причинить ей вред.
И все шло хорошо, пока не пришел этот май. Помню, что сирень цвела в тот год как сумасшедшая. У Пуси были малыши. Три этакие белые пуховочки на красных лапках, с хвостиками, как спички. Пока котята были слепые, Пуся не отходила от корзинки, служившей ей жильем. Но когда котята прозрели и стали поживее, она начала выбираться на охоту. Ну и забралась однажды на самую верхушку ясеня.
И упала. Да так неудачно, что не оставалось ничего другого, как только похоронить ее под белой розой, которая росла у южной стены нашего дома...
На этих похоронах была наша маленькая черная такса, по имени Муха. Она обнюхала кошку и убежала. Никто не обратил на нее внимания. Надо сказать, что Муха была особа капризная, и, особенно когда у нее бывали щенки, мы предпочитали не вмешиваться в ее дела.
Главное, - эта собачонка была ужасно обидчива. Ни с того ни с сего с визгом, лаем, плачем она уходила из дому с таким оскорбленным видом, как будто больше уже никогда не вернется. Но через несколько часов Муха появлялась на дворе как ни в чем не бывало. И начинала с того, что бросалась на первого встречного.
Порой она была слаще сахара, а то вдруг, неизвестно почему, жалила, как оса. Словом, дама с капризами.
Похоронив нашу Пусю, начали мы думать, что же нам делать с сиротами. Кормить из соски? Что ж, можно попробовать. Попытка - не пытка. Правда, маловато было у нас надежды соской выкормить таких маленьких котят.
Но не могли же мы оставить маленьких Пусят на произвол судьбы. Идем в сарай, где стояла корзинка Пусеньки. Заглядываем туда... Пусто! Котятами и не пахнет!
Ай-ай-ай! Скажу вам откровенно, мне стало стыдно. Хорошо же я позаботился о детях моей бедной Пуси, - позволил им пропасть! Вот так так!..
Да еще, признаться, было у меня недоброе предчувствие. Вспомнилось мне, что недавно видел я во дворе Лорда - добермана из дома напротив. Был это пес прожорливый и глупый. Он мог проглотить несчастных Пусят в мгновение ока. Ищем мы на всякий случай котят, перетряхиваем дрова, заглядываем в каждый угол. Ни следа! Гм, что ж делать? Пропали! Решили мы не пускать Лорда даже на порог. И это было все, что мы могли предпринять, правда?
Прошла неделя, а может, и больше. Вдруг на дворе появляется Лорд. И направляется прямо к террасе, где Муха в глубокой нише под полом устроила свою детскую в старом ящике из-под гвоздей.
Муха - к Лорду. Без звука, без предупреждения вцепилась ему в нос. Лордишка исчез, словно его ветром сдунуло! А Муха оглянулась на него раз, другой и с достоинством заковыляла на своих коротких ножках под террасу к ящику.
И только там начался визг. Жалобы, упреки! Напищалась она, наплакалась вволю и, продолжая еще скулить от возмущения, приступила к генеральной уборке в детской. Происходило это всегда так. Сначала она осторожно выносила из ящика малышей. Потом перестилала сено и тряпки, которые отовсюду натаскивала - - вместо простынь и пеленок - для своих ребят.
Вижу, Муха вытаскивает одного пищащего малыша, черногочерного, как и его мама. За ним - второго. Мы знали, что у нее только двое детей. Вот удивился я, когда Муха снова за чем-то полезла в ящик! Осторожно достает еще кого-то... Киска! Белая киска! Пусенок! Один, второй, третий!.. Весь выводок. Выходит, когда мы все позабыли о сиротах. Муха о них вспомнила. И приютила их.
- Мушка, славная ты псинка, - говорю я и подхожу ближе.
А Муха становится ко мне боком, заслоняя собой детей. Смотрит исподлобья.
"Ну? Чего ты хочешь? Не люблю я, когда вмешиваются в мои семейные дела, понимаешь?- ворчит она и на всякий случай показывает мне зубы. Пусть каждый поступает так, как считает нужным!" - буркнула она и принялась перестилать постели своих и приемных детей.
С тех пор никто из нас не заглядывал в Мухин ящик. А через несколько дней семейство Мухи в полном составе уже разгуливало под верандой и в добром согласии пило молоко, которое малышам приносила Крися.
В один прекрасный день Муха вывела всю свою фамилию в свет - на прогулку к колодцу.
И тут только убедилась славная собачонка, что ее собственные дети сильно уступают приемным. Черные ящерицы - Мухины дети - были неловкими, как все маленькие щенята. А котята! Ну, стоит ли вам рассказывать, как подвижны и проворны маленькие котята!
Мухе их кошачьи ухватки не очень понравились. А за рискованное предприятие - попытку забраться на сруб колодца - Пусята даже получили взбучку.
Муха зорко следила за котятами, берегла их как зеницу ока и воспитывала по-своему. И Пусята росли настоящими псами. Пытались даже тявкать, точь-в-точь как маленькие Мушенята, которые были от природы пискливы и облаивали все, что только двигалось. И как же было забавно, когда коты прыгали на развевающуюся в воздухе простыню и орали что есть мочи!
Но все кончается. Мухины таксики выросли и пошли в люди. Пусята тоже нашли себе хозяев. У нас остался только один белый пушистый котик, как две капли воды похожий на маму. Жил он уже своей, кошачьей жизнью. Беспрепятственно разгуливал по крышам, по деревьям, ибо не унаследовал от мамы головокружения.
Не раз пропадал он по целым неделям. Но, возвращаясь, шел спать в старый ящик из-под гвоздей, в котором проживала Муха. Старая, славная Муха. Немножко капризница, но ведь это не такая уж беда, верно?
УНИВЕРСИТЕТ НА ЯСЕНЕ
Перед нашим домом был палисадник. Справа, как войдешь с улицы, росла большая, развесистая липа. Кольцом вокруг нее стояли стол и скамейки. Там мы летом полдничали. Но, если случайно чаепитие затягивалось до захода солнца, надо было, хочешь не хочешь, убираться из-под липы. Почему? Потому что на этой липе ночевали воробьи. Тучи воробьев. Целые воробьиные народы! Все дерево-от верхушки до самых нижних веток - было усыпано ими. И перед сном они так шумно о чем-то совещались, что мы, люди, разговаривать никак не могли.
Эти воробьиные сборища разогнали с липы всех остальных птиц. Не помню случая, чтобы какой-нибудь пернатый смельчак рискнул задержаться на этой облюбованной воробьями липе. А уж о том, чтобы построить там гнездо, и речи быть не могло! Лишь ворона, пролетая, присаживалась порой на верхушку липы - отдохнуть в пути. Но, едва успев оглядеться, с отвращением каркала - и поминай ее как звали!
Зато на ясенях - на тех, которые росли возле террасы, - весной бывало полным-полно перелетных гостей. Они оставались там даже на ночь. Вероятно, потому, что им там никто не мешал: воробьи почему-то не любили этих ясеней и никогда там собраний не устраивали.
И совершенно напрасно. На презираемых воробьями ясенях можно было ночевать, не опасаясь никаких разбойников. На стволе каждого ясеня красовалось широкое жестяное кольцо. Для чего? Для того, чтобы нашей кошке Имке или какому-нибудь из ее милых дружков не пришло в голову залезть на дерево. Ну и, понятно, поохотиться там на наших гостей. С гладкой и твердой жести соскользнет всякий коготь, даже самый острый. О том, чтобы влезть на дерево, нечего и мечтать. Можно только снизу с аппетитом поглядывать на засыпающих пташек и облизываться. А это никому не вредит. Пожалуйста, сделайте одолжение!
На этих-то безопасных ясенях помещались скворечники. Три штуки. По одному на каждом дереве. Почему каждое лето из трех птичьих домиков два пустовали, а только один был заселен, - этого я никогда не мог понять.
Зимой в эти скворечники обязательно вселялись воробьишки. Тут они квартировали до весны.
Прилетали скворцы. И та пара скворцов, которая намеревалась у нас поселиться, начинала с того, что без церемоний выселяла из домиков непрошеных жильцов. Причем не из одного, а обязательно из всех трех. Ну, был тут, понятно, шум, писк, крик. Воробьи не так-то легко уступали!
Но наконец все утихало. Из двух скворечников свешивались наружу прядки побуревшего сена, натасканного туда за зиму воробьями. Эти-то клочья и были вернейшим признаком того, что скворцов в этих скворечниках нет. Ведь скворцы большие чистюли и ни за что не потерпели бы такого беспорядка у себя в детской, не говоря уже о гостиной или спальне.
Поэтому, кстати сказать, советую вам: никогда не садитесь под деревом, на котором висит скворечник. Спросите: отчего? Оттого, что пани Скворчинская не пользуется пеленками для своих младенцев. Но, так как она очень заботится о том, чтобы ее детишки были всегда в чистоте и в доме было хорошо прибрано, она все время наводит порядок: все ненужное, грязное выкидывает за дверь. А ведь трудно требовать от захлопотавшейся птичьей мамаши, чтобы она следила, куда упадет то, что ей нужно выбросить из гнезда, не так ли?
Птичье детство проходит быстро. Скворчата растут не по дням, а по часам. И наступает наконец такой день, когда молодежи пора выходить из тихого домика на вольный простор большого мира.
Первый скворчиный шаг в жизнь всегда совершался одинаково. Тут же, возле самого скворечника, росла большая ветка, росла почти совеем горизонтально. Папа-скворец выскакивал на эту ветку. Он ходил по ней взад и вперед, потом начинал топтаться на месте, все время что-то приговаривая. А в круглом отверстии скворечника показывалась то одна, то другая головка с клювом, обрамленным желтой каймой, - неоспоримый признак нежного возраста его владельца. Потом мальцы-скворцы по очереди выходили наружу и усаживались на палочке, укрепленной у входа. Папа-скворец что-то объяснял им, доказывал, убеждал. И наконец первый, самый отважный скворушка с отчаянным писком, трепыхая крылышками, спрыгивал на ветку.
Ему, по всей вероятности, было страшновато. Иначе - зачем бы писк и трепыхание?
Но зато сколько нового, неведомого, интересного открывалось взгляду с этой ветки! И это было только началом. Ведь папаскворец вскоре перескакивал с этой ветки на другую, с другой - на третью, и птенцы следовали за ним до самой верхушки ясеня!
Тесная, душная комнатка в скворечнике и огромный, светлый мир, которым любуешься с вершины ясеня, - какое тут может быть сравнение!
Не приходится, стало быть, удивляться тому, что скворушки порядком шумели. Они пищали, кричали от радости. Голосили до хрипоты!
Что ж, какой с них спрос! Бывают ведь даже и ребята, которые умудряются охрипнуть в первый теплый весенний день, когда можно вволю набегаться по саду. По крайней мере, могу назвать некую девицу, по имени Крися. Других не упоминаю. Думаю, и вы без труда найдете таких "хрипунов" среди ваших знакомых.
После того как первый шаг в жизнь совершался, начинались занятия самым важным предметом - наукой полета. Вначале скворчата обучались на родном ясене, перепархивая с ветки на ветку. Затем папа-скворец назначал своим ученикам более трудные задания. Наконец ставилась задача - перелететь на крышу нашего дома. Туда переносились и занятия. Все семейство скворцов усаживалось рядком. Отец что-то растолковывал молодежи, объяснял, показывал на примере, а порой и стукал клювом какогонибудь озорника, который, вместо того чтобы внимательно слушать и все выполнять как полагается, глазел по сторонам, пропуская мимо ушей слова старика отца. И в результате взмахивал крылом позже, чем следовало!
Через неделю... О, позанимавшись неделю, скворчата летали уже так хорошо, что нам приходилось срочно привязывать полотняные ленточки и вешать пугала на поздних вишнях в саду, иначе прилежные ученики не оставили бы нам ни единой вишенки.
Так шло из года в год. Наблюдая за скворцами, я был уверен, что старики учат своих детей только летать. Ну, может быть, еще каким-нибудь птичьим наукам, которые им, скворцам, нужны, но о которых я, человек, не имею представления.
Но вот однажды - был это прекрасный знойный день в разгаре лета слышу: кто-то щёлкает, точь-в-точь как соловей. "Почудилось", - думаю.
Известно ведь - даже и пословица такая есть: "Придет святой Вит соловейка замолчит". Иными словами, в начале июня соловей перестает петь. Да и вообще соловей поет только ночью.