Тут уж и солдаты, свободные от постов, стали подходить поближе, из-за спины заглядывать.
Но вот Рослый размахнулся фигуркой, шлёпнул о палубу и подмигнул:
- Хватит!
Пароход подходил к отвесным горам. Начинались тропические леса. Нужно посмотреть!
СКВОЗЬ ДЖУНГЛИ
Я побежал на мостик. Оттуда всё видней.
Канал быстро сужался. Казалось, горы вот-вот стиснут наш пароход.
Сверху с шумом летели водопады, но они не давали прохлады. От духоты запотели даже скалы. Майка на мне промокла, хоть выжимай. Правду говорил боцман: здорово здесь пришлось строителям "повкалывать". Такую махину прорубить!
Слева, на выступе горы, в честь строителей канала высилась бронзовая памятная доска. На ней были изображены двое рабочих: один поднимал молот, а второй рубил киркой скалу. С бронзовых фигур струился пот, словно это были живые люди и не переставали работать до сих пор.
Вдруг откуда-то послышалось:
Бу-ух! Бу-ух!
Или мне показалось?
Нет, снова:
Бу-ух! Бу-ух!
Скалы расступились, и я увидел впереди, у заболоченного берега канала, чёрную баржу, на которой работало несколько панамцев. Мокрые их спины сверкали под ослепительным солнцем, как зеркала. Рабочие поднимали и опускали на тросе какую-то кувалду, а внизу, рядом с баржей, по колено в грязи копошились негры. Наверное, расчищали канал. На барже трепыхал красный флажок: "Опасно!" Наш пароход прошёл мимо баржи, негры оглянулись, посмотрели нам вслед и снова принялись за свою унылую работу.
Вскоре баржа пропала из виду, а справа от канала показался и медленно потянулся перед нами удивительный цветной городок. Пароход двигался словно по одной из его улиц, и все городские шумы сбегались к нам. На ветру трепыхали своими широкими листьями банановые пальмы, оглушительно трещали попугайчики, с шелестом катились по сверкающему асфальту цветные автомобили. И совсем, казалось бы, рядом, под навесами домов, сидели, наблюдая за нами, люди в белых костюмах.
Хотел было я всё это сфотографировать, но, пока сбегал в каюту за аппаратом, городок уже остался позади, а впереди раскинулось большое озеро, со всех сторон окружённое буйным, непроходимым лесом.
Джунгли. Я много про них читал, видел их в кино. На экране среди лиан клубились змеи, ревели хищники. Теперь джунгли были рядом.
Я с волнением вглядывался. Вот-вот, казалось, покажутся звери. Но из зарослей, как удавы, выползали реки. Корневища деревьев опускались прямо в воду.
Рядом со мной стоял американец, солдат. Руки у него рабочие, лицо симпатичное, простое. Думаю: можно и заговорить с ним.
- А крокодилы здесь есть? - спрашиваю я его, как умею, по-английски.
- Есть крокодилы, аллигаторы!
Хотелось мне ещё у него кое-что спросить, но тут впереди снова послышались удары: бу-ух! Бу-ух! - и показалась ещё одна баржа и рядом с ней негры. Стоят в крокодильем болоте, гнутся, грязь вычерпывают и что-то кирками долбят. А на барже красный флажок качается: "Опасно!"
Ничего, думаю, они ещё поймут, что не годится под красным флагом на хозяев гнуть спину.
ПРИВЕТ, ГАВАНА!
Пароход всё двигался по каналу. Я стоял на корме, а рядом со мной сидел на поручнях толстый панамец-швартовщик, тот самый, которого Рослый лепил. Он курил толстую сигару, мурлыкал какую-то забавную песенку и в такт ей покачивался.
Как только подходили к нам тепловозики, панамец прятал в карман сигару, надевал рукавицы и тянул со всеми мани-лу - толстый канат. Мускулы у него вздувались, как у штангиста. Он расторопно двигался, кричал, шумел. А кончив дело, снова торжественно доставал сигару и важно курил.
На этот раз он вынул из кармана газету, развернул её и стал просматривать. К нам подошли другие швартовщики.
- Американская? - спросил я, показывая на газету.
- Но! Нет! - загудели швартовщики. - Панамская! Но - янки!
А толстяк, отложив газету, вдруг спросил у меня:
- Пароход идёт на Кубу?
- В Гавану, - ответил я.
- О! Гавана - хорошо! Фидель молодец! Салюд Фиделю! - зашумели швартовщики.
Вот и кончился канал. Впереди уже зарокотал Атлантический океан, показалось Карибское море, и к нашему борту заторопились два катера. Подошли они к пароходу, на один молча спустились солдаты, а на второй стали шумно сходить панамцы. Они что-то кричали, даже пели. Толстяк спускался последним. Прежде чем встать на трап, он поднял руку и потряс в воздухе сигарой: - Салюд, Гавана!
ЗДРАВСТВУЙТЕ, ТОВАРИЩИ!
Днём справа по борту сверкнула жёлтая полоска кубинской земли, но идти было ещё далеко. К вечеру в незнакомых звёздах над Кубой загорелся один, потом второй маячок. Значит, завтра будем в Гаване.
Я побежал к себе в каюту. Надо было приготовиться к встрече с кубинцами. Нагладил брюки и рубашку, вытащил из чемодана значки и, захватив матрац, отправился спать на палубу. Чтобы не проспать Гавану.
Улёгся, уснул. И кажется, тотчас же открыл глаза. Будто и не спал! Прямо передо мной в утреннее небо поднимались небоскрёбы. Виднелись маленькие улочки с белыми, будто из сахарных кубиков, домиками. В глубине города среди пальм возвышался купол уже знакомого мне по фотографиям Капитолия. С набережной махал нам рукой негр в военном.
Гавана!
Я вспомнил, что мне заступать на вахту, быстро оделся и только закрепил на рукаве красную повязку, как услышал голос боцмана:
- Трап, трап подавай!
К нам подходил лёгкий кубинский катер, и на нём стояли настоящие барбудос! Я опустил трап. Быстро и немного торжественно к нам поднялись несколько человек. Они протягивали руки и улыбались:
- Буэнос, камарадос! Здравствуйте, товарищи! Навстречу им вышел наш капитан и сразу повёл их в кают-компанию. Один из барбудос, самый молодой, положил мне руку на плечо - такая, видно, у них привычка - и стал рядом, на пост. Он был в синей форме с лёгкими погончиками, на голове - оливковый берет, а на боку - кобура. Вокруг нас сразу собралось полкоманды.
Пароход медленно двигался по бухте, и справа от нас проходили всё новые дома, площади, поднимались башни.
Молодой кубинец обвёл их рукой, будто открывал нам город, и гордо сказал:
- Хабана.
Так кубинцы называют Гавану. Кто-то спросил:
- А где Фидель? Парень развёл руками: