Лишь когда Катина мама уходила, до них отчётливо донеслась её фраза:
- Имейте в виду, это всё улица. Вы ещё будете проливать горькие слёзы.
Валерка выкрутил лампочку в ванной. Он поступил осмотрительно, потому что в коридоре раздались шаги отца, затем послышался стук в дверь.
- Валерий, открой.
- Не могу, - сказал Валерка, - мы карточки печатаем.
- Хорошо, - сказал отец с многозначительной интонацией. - Когда кончишь печатать, зайди ко мне.
- Хорошо, - откликнулся Валерка.
Рэмка молчал - чего ж тут хорошего. И ещё не известно, в какую квартиру пошла Катина мама - в свою или в Рэмкину.
- Что будем делать? - прошептал Валерка, наклоняясь к его уху.
- Терпеть. Тебя первый раз дерут, что ли?
- Да я не о том. - Валерка сдержанно засопел. - Я спрашиваю: что теперь с Катей делать? Теперь она к нам и близко не подойдёт. Давай знаешь что? Давай напишем ей письмо. Ты стихи умеешь сочинять?
- Ещё чего? Тебе нужно, сам и сочиняй. Ты влюблённый.
Валерка покорно уселся на край ванны, закатил глаза и зашевелил губами.
"Надо же, - усмехнулся про себя Рэмка. - Я бы ей написал, я бы сочинил: "Повернись пять раз винтом, подавись своим бантом!" Рэмка засмеялся.
Валерка поёрзал на ванне.
- Перестань, с мысли сбиваешь. - Он ещё больше закатил глаза. Наконец сказал: - Вот. Слушай.
Здравствуй, Катя!
Шлём к тебе с приветом
И с поклоном низким до земли.
Мы тебя всё время звали Катька,
А теперь вот Катериной назвали.
Валерка снова наклонился к Рэмкиному уху.
- Это только начало. Самое главное будет дальше.
Рэмка фыркнул.
- Я ей так поклонюсь, что все банты растеряет. Сам можешь кланяться, а меня не припутывай! И вообще стихи твой барахло.
- Ты и таких не можешь, - обиделся Валерка. - Я классик, что ли?
- Не классик, так и не берись.
Валерка вспылил. Он вскочил с ванны и закричал:
- Ты виноват, ты! Ты Катьку за косу схватил...
- Так, значит, - прошипел Рэмка. - Ну и ладно, ну и катись к своей Катерине и кланяйся ей в ножки!
Рэмка в сердцах хлопнул дверью и ушёл домой.
* * *
Рэмка дал себе слово ни за что не подходить к Валерке первым, не искать примирения, не здороваться даже. Ему казалось, будто отняли у него что-то важное и ценное и отдали другому.
Рэмка сидел на барабане с бронированным кабелем и старался отколупнуть кусочек изоляции. Электрики тянули кабель к исследовательскому институту, а может быть, к новой станции метро; может, к строительству кинотеатра с круговой панорамой. Куда - никто из ребят толком не знал. Кабель был обвит толстой стальной лентой, а сверху покрыт смолой.
"Проколупаю дырочку, тогда Валерка сам ко мне подойдёт и прощения попросит", - думал Рэмка, хоть и знал отлично, что кабель не расковырять даже ножом.
Задумает мальчишка: "Если увижу, как падает звезда, будет мне удача".
А звёзд на небе много. И вдруг одна задрожит, замигает и покатится вниз, прямо в мальчишкину шапку.
Нужно только очень хотеть.
Дружили они с первого класса, сказав за сараями клятву: "Небо, земля и честь. Хук".
Последнее слово значило по-индейски, что сказано всё и к сказанному добавить нечего.
А слово "любовь" они до сего времени употребляли лишь применительно к котлетам, боксу и компоту.
Рэмка колупал смолу на бронированном кабеле, сосал пальцы, стёртые в кровь, и не видел, что его друг Валерка кружит около барабана.
- Рэмка!
Молчание.
- Рэмка, ты что, язык прикусил?
Молчание.
- Рэмка, я знаю, что делать.
- Ну и знай. Я с тобой разговаривать не хочу.
Но слово было сказано.