Два месяца спустя
Неоновый свет освещает толпу тесно танцующих под музыку. Даже в моем кабинете в воздухе витает запах алкоголя и различных ароматов. Я подхожу к стеклянной стене от пола до потолка и, скрестив руки на груди, наблюдаю за толпой на танцполе внизу. Еще не наступила полночь, но в клубе уже полно народу и практически нечем дышать.
Я замечаю суматоху в дальнем углу танцпола. Владимир, один из вышибал клуба, схватив мужчину за грудки, тащит его к лестнице, ведущей на верхний этаж. Начни парень затевать драку, охрана бы его вышвырнула. Видимо, это что-то более серьезное, если его ведут ко мне. Спустя пять минут дверь за мной открывается.
— Морозов. — Владимир заталкивает мужчину в кабинет. — Мы поймали наркоторговца перед туалетом.
Я подхожу к лежащему на полу мужчине и наступаю каблуком на его руку.
— Ты распространяешь наркотики в моем клубе?
Мужчина хнычет и пытается свободной рукой убрать мою ногу, но я вдавливаю каблук сильнее.
— Говори.
— Это просто таблетки, их дал мне друг, — пытается оправдаться он и поднимает на меня взгляд. — Он сказал, что это что-то новенькое, взял на своей работе.
Не веря, я качаю головой.
— На своей работе? Чем он занимается?
— Не знаю. Он никогда не говорил. — Парень снова пытается освободить свою руку, но у него ничего не получается. — Простите меня. Этого больше не повторится.
Я прошу Владимира передать мне небольшой пластиковый пакет, который тот держит в руках, и рассматриваю его. Внутри дюжина белых таблеток.
— Ты их пробовал?
— Нет… Я… я не употребляю наркотики, — говорит мужчина и хнычет, когда я сильнее давлю на его руку.
— Значит, ты принес их сюда для продажи. Очень умно. — Я бросаю полиэтиленовый пакет обратно Владимиру. — Отнеси их доку. Нужно проверить, что в этой дряни.
— Что делать с дилером? — Владимир кивает в сторону лежащего на полу человека.
Судя по ужасу в глазах и трясущейся руке, его не трудно будет сломать.
Я мог бы приказать отвести его в кладовую и допросить. Но у нас в Чикагской Братве свои правила, и в мои обязанности не входит извлечение информации.
— Думаю, он будет не прочь немного поболтать с Михаилом. Убери его с глаз моих, — говорю я и отхожу к стеклянной стене, открывающей вид на танцпол.
За спиной слышны крики и шумная перепалка, пока Владимир тащит дилера к выходу. Шум прекращается, когда за ними закрывается дверь. Я обвожу взглядом танцующих людей и останавливаюсь на кабинке в дальнем левом углу. В центре сидит Юрий, командир солдат братвы, рядом с ним светловолосая женщина. По другую сторону от него, смеясь над чем-то, расположились братья Костя и Иван, которые занимаются финансами в нашей организации. Похоже, у ребят выдался свободный вечер.
В кармане звонит телефон. Я достаю его и вижу на экране имя Юрия.
— Что-то случилось? — спрашиваю, принимая звонок.
— Нет, — отвечает он, глядя на меня из кабинки. — Спускайся, выпей с нами.
— Я на работе.
— Паша, ты всегда на работе. — Он качает головой.
Он прав. Я всегда нахожусь в одном из клубов «Братвы», если только не сплю или не занимаюсь спортом. Проводить время в своей пустой квартире после того, как я съехал из особняка Петрова, а его жена родила ребенка, всегда тяжеловато. Но в последние несколько лет стало еще тяжелее. По идее, то, что я последние семь лет руководил двумя ночными клубами, проводя почти все свое время в окружении людей, должно было бы заставить меня искать уединения. Но это не так. На самом деле это напоминает мне о том, что мне не к кому возвращаться домой.
— Давай, хотя бы по одной рюмке, — снова уговаривает Юрий.
В трубке раздается задорный смех Кости. Похоже, он опять валяет дурака. Он всегда хитрит.
— Давай как-нибудь в другой раз, Юрий.
Я завершаю разговор, но не отхожу от стеклянной стены, наблюдая за веселящимися приятелями. Наверное, мне стоило бы присоединиться к ним. Иногда хочется расслабиться и поболтать о всякой ерунде, но никогда не получается. Проблема в том, что в тех редких случаях, когда я с ними кутил, в итоге чувствовал себя еще более одиноким.
Братва — самая близкая семья в моей жизни. Каждый из них ради меня готов получить пулю. Как и я за них. И все-таки спустя десять лет жизни в Братве, я не могу сблизиться со своими товарищами. Думаю, с моим прошлым это вполне ожидаемо. Когда тебя бросают люди, которые должны были стать твоей тихой гаванью, трудно с кем-то сблизиться, потому что в какой-то момент они тоже уйдут.
Рано или поздно все уходят.
Я долго стою, смотрю, как веселятся ребята, потом отворачиваюсь и возвращаюсь к работе.
Зайдя в офис, я останавливаюсь посреди комнаты. Долли, отвечающая за девочек, сидит за столом, сосредоточившись на небольшом блокноте в кожаном переплете.
— Сегодня ты будешь развлекать мистера Миллера, — объявляет она, записывая что-то в свою бухгалтерскую книгу. — Он предпочитает не спешить. Начни с массажа и далее по наитию.
— Да, Долли. — Я киваю.
— И никаких минетов. Мистеру Миллеру это не нравится. — Она закрывает блокнот и обходит стол, цокая каблуками по линолеуму. Я склоняю голову и смотрю в пол, чтобы она не видела моих глаз. Ее розовые блестящие туфли на каблуках попадают в поле моего зрения, когда она останавливается напротив меня.
— Он очень важный клиент, поэтому постарайся удовлетворить все его желания. Если ты ему понравишься, он может снова тебя запросить. У него очень мягкий характер. Он не часто бьет девушек, что, как ты уже знаешь, редкость. И не забудь про презерватив. Ты знаешь правила.
Я снова киваю и поднимаю руку ладонью вверх. Долли кладет мне на ладонь белую таблетку.
— А что с остальным? — спрашиваю я. — Мне нужно больше. Пожалуйста.
— Вечно вы, девчонки, поете одну и ту же песню, — рявкает она. — Остальное получишь, когда закончишь с клиентом. Ты же знаешь.
— Прошу еще одну, — умоляю я.
— Я сказала, после работы! — кричит она и бьет меня по щеке. — Возвращайся в свою комнату и будь готова через час. Ты и так неделю не работаешь. Мы теряем деньги.
— Да, Долли, — говорю я тоненьким голоском и поворачиваюсь к двери.
— О, и не забудь снять очки. Мистеру Миллеру они не нравятся.
— Конечно.
Выйдя из кабинета Долли, я сворачиваю налево и спешу по коридору, минуя двери в другие комнаты. Сейчас я здесь одна из пяти девушек. Раньше нас было шестеро, но два дня назад одна из девочек исчезла. Поскольку стараюсь держаться особняком, я ее не знала, только видела мельком. Помню, что у нее были длинные светлые волосы, которые она заплетала в косу. Никто не знает, что произошло, но я слышала, как другие девушки сплетничали о ее встрече с клиентом, который известен своей жестокостью.
Дойдя до последней двери в конце коридора, захожу в комнату. Быстро оглядевшись, чтобы убедиться, что моей соседки нет, я бросаюсь к ванной комнатке. Закрываю дверь и поворачиваюсь к унитазу.
Разжав ладонь, я смотрю на белую таблетку на ней. Такая маленькая. Безобидная на вид. Кто бы мог подумать, что такая крохотная пилюля может держать человека в рабстве, в тюрьме без решетки? Так просто положить ее в рот и… забыться.
Схема всегда одна и та же. Одна таблетка перед встречей с клиентом. Еще три — после. Первая таблетка — для того, чтобы я была под кайфом и, следовательно, более послушной. Она не уменьшает боль, но делает меня безразличной. Кроме того, она вызывает сильное привыкание. Если я приму таблетку, то гарантированно вернусь за тремя последующими, чтобы удовлетворить тягу, вызванную первой. Цикл повторится. И снова, и снова. Поддерживая разум в тумане, постоянно находясь под кайфом, каждый раз требуя большего, не в состоянии думать ни о чем другом.
Я стала наркоманкой. Как и все остальные девушки здесь.
Бросаю таблетку в таз и смываю. Она делает два круга, после чего растворяется в канализации, а я продолжаю стоять, глядя вниз.
Вот уже шесть дней, как я перестала принимать наркотики. Это произошло случайно. На прошлой неделе я подхватила кишечный грипп, и в течение трех дней меня рвало без остановки. Я не могла удержать в организме ничего, включая таблетки, которые Долли продолжала запихивать мне в глотку. К тому времени, когда мне стало лучше, я впервые за два месяца избавилась от дурмана, вызванного наркотиками.
Тот день был самым тяжелым. Несмотря на то что мне было жутко холодно, — Боже, я ни разу в жизни не чувствовала такого холода — я потела. Все тело болело. Голова, ноги, руки. Создавалось впечатление, что каждую косточку в моем теле раздробили. А потом пошла дрожь. Я пыталась ее сдержать, боясь, что у меня сломаются зубы, но не могла. Долли думала, что лихорадка, наконец-то, пошла на спад, но она ошибалась. Это оказалась ломка. Желание проглотить таблетки, которые она мне дала, было слишком сильным, и только чистое упрямство не позволило мне поддаться.
Потом стало легче. Меня все еще периодически бил озноб, но уже не так, как в тот первый день без наркотиков, а кости и голова болели значительно меньше. Я сделала вид, что проглотила таблетки, и стала вести себя так же, как и раньше, постоянно умоляя о добавке, а таблетки тайком выбрасывала. Удивительно, но мой обман сработал. Теперь вопрос в том, как долго я смогу притворяться, пока кто-нибудь не заметит.
Я снимаю очки и кладу их рядом с раковиной. Они даже не соответствуют рецепту, просто Долли купила мне их, чтобы я перестала спотыкаться и щуриться. Свои я потеряла во время последней ночи в Нью-Йорке.
Я отстраняюсь от воспоминаний, снимаю одежду и захожу в душевую кабинку. Включив горячую воду, встаю под струю и закрываю глаза. На полочке справа от меня лежит мочалка. Взяв ее, я тру кожу до покраснения, но это не помогает. Я все еще чувствую себя грязной.
Не понимаю, почему я не боролась. Да, наркотики затуманивали мой разум, но я всегда осознавала, что происходит. И все же я просто… сдалась. Позволила им продавать меня ночь за ночью богатым мужчинам, готовым платить огромные деньги за то, чтобы трахнуть красивую, отполированную куклу. Поскольку именно ими мы и являемся. Нас обрабатывают воском, делают маникюр и прически, следят за тем, чтобы на нас была дорогая одежда. Всегда с макияжем, который очень красиво размазывается, когда девушка плачет после секса. Многим мужчинам нравится видеть, как мы ломаемся.
Я ни разу не плакала. Наверное, что-то сломалось во мне в ту первую ночь. Миллион частичек моей сломленной души смешались со снегом и кровью. Мне было уже все равно.
Водитель приехал за мной через час, и во время поездки я безучастно смотрела в окно на людей, спешащих по незнакомым тротуарам. Поначалу, когда меня похитили, я думала, что меня держат где-то на окраине Нью-Йорка, но теперь знаю, что оказалась в Чикаго. Наблюдая за тем, как «нормальная жизнь» проходит мимо меня, впервые за два месяца я испытала искушение схватиться за ручку и попытаться сбежать. Меня тошнит от мысли, что я так долго не задумывалась о побеге. Но сейчас я о нем думаю. Хочу снова почувствовать себя чистой. Возможно, этого никогда не случится, но хочу попробовать.
Я слышала, что делают с девушками, которые пытаются сбежать. Пока мы послушны, нам дают таблетки, потому что высокооплачиваемым клиентам не нравятся девушки со следами уколов на теле. Но как только девушка создает проблемы, переходят на шприц. И все кончено. Неужели именно это произошло с исчезнувшей девушкой?
Откинувшись на спинку сиденья, я закрываю глаза и выдыхаю. Я продолжу притворяться, что все еще послушная шлюшка, готовая терпеть все, и подожду удобного случая. У меня будет только один шанс, так что мне никак нельзя его упустить.
* * *
Они всегда в костюмах.
Я рассматриваю мужчину, сидящего на краю кровати в шикарном номере, куда меня проводил водитель. Мужчине около пятидесяти лет. Редеющие волосы. Безупречный серый костюм, дорогие часы на запястье. На тумбочке два телефона. Наверное, банкир. Снова.
В номере все как подобает такому клиенту как он. Тяжелые роскошные шторы насыщенного красного цвета — цвета крови, кровать с балдахином и черными шелковыми простынями, скрывающими пятна крови. В углу торшер и деревянный передвижной бар, заставленный всевозможными алкогольными напитками. Разумеется, только лучшие марки. Я уже бывала в этом номере, но помню, что ванная комната не менее шикарна, с большой ванной и душевой кабиной. Под раковиной стоит аптечка. Водитель тогда воспользовался ею, поскольку клиент, с которым я была в тот вечер, нанес мне неприятный порез на губе.
Мистер Миллер приглашает меня подойти. Я преодолеваю расстояние между нами и встаю между его ног, стараясь отстраниться от того, что последует дальше. С таблетками это было гораздо проще.
— Красивая, — говорит он и кладет ладонь мне на бедро, чуть ниже подола моего короткого белого платья. Похоже, это любимый цвет всех клиентов. — Сколько тебе лет?
— Восемнадцать, мистер Миллер.
— Такая юная. — Он проводит рукой вверх, задирая мое платье. — Зови меня Джонни.
— Хорошо, Джонни, — бормочу я.
— Долли сказала, что тебя зовут Дейзи. Маленькая и милая. Подходит. По телу пробегает дрожь, когда слышу имя, которое мне дали, потому что мое собственное показалось слишком необычным. Я презираю это имя. От одного его звучания мне хочется блевать.
Мистер Миллер снимает мое платье через голову и бросает его на пол. Оно падает белой кучкой возле моих ног. Не знаю почему, но то, что клиенты снимают с меня платье, всегда поражало меня сильнее, чем то же самое с трусиками. Каждый раз, когда это происходит, мне кажется, что с меня сдирают последний слой защиты. Я вздрагиваю.
— Ты находишь меня привлекательным, малышка Дейзи? — Он охватывает руками мою талию.
— Конечно, нахожу, Джонни, — автоматически отвечаю я. Это было вбито в меня кулаками в первый же день обучения.
— Хм… — Он сжимает мою талию, затем стягивает кружевные стринги, тоже белые, с моих ног. — Обычно мне нравится, когда все происходит медленно. Но ты слишком сладкая. Не думаю, что смогу ждать.
Как только он снял с меня трусики, то сразу же повалил меня на кровать. Я лежу, не шевелясь, и смотрю, как он избавляется от пиджака. Затем Джонни берется за галстук, и я дрожу всем телом, когда он ослабляет узел. Один из моих предыдущих клиентов обмотал галстук вокруг моей шеи, когда трахал меня сзади, и тянул за него каждый раз, когда входил в меня, перекрывая мне воздух. Я закрываю глаза от облегчения, когда мистер Миллер бросает галстук на пол. Он начинает расстегивать рубашку, но только первые две пуговицы, и переходит к брюкам. Дыхание у меня учащается. По крайней мере, он снял галстук. С рубашкой я справлюсь.
— Раскрой ножки пошире, милая пчелка, — говорит он, надевая презерватив. Парень, который руководит организацией, очень строго следит за предохранением, но он больше заботится о безопасности клиентов, чем о безопасности девушек.
Мистер Миллер ползет по кровати, возвышаясь надо мной. Вена на его шее пульсирует. Он смотрит на меня широко распахнутыми глазами, затем опускает голову и лижет мою обнаженную грудь. Я стискиваю зубы, стараясь не двигаться. Когда я отшатываюсь, это ничем хорошим не заканчивается. Надеюсь, что зазвучит музыка, и мне будет легче отвлечься. Но она не приходит. Последний раз я слышала музыку в ту снежную ночь. Иногда, лежа в постели и пытаясь заснуть, барабаню пальцами по спинке кровати, как будто это поможет вызвать мелодию. Но я не слышу ее, как раньше.
Мистер Миллер хватается мясистыми руками за мои бедра, разводя ноги шире. В следующее мгновение он резко вонзается в меня членом.
Больно… Всегда больно, но без наркотиков, притупляющих мысли, это в тысячу раз хуже. Я откидываю голову и смотрю в потолок, когда клиент снова входит в меня. В такие моменты пытаюсь отключиться, мысленно отстраниться от него и погрузиться в счастливые воспоминания, надеясь отвлечься от очередного изнасилования.
Слава Богу, в памяти всплывает одно воспоминание.
Летние каникулы перед школой. Я сижу в саду, читаю, а моя сестра-близнец гоняется по лужайке за своей мальтийской болонкой. Бедное животное. Сестра даже нацепила ему на голову желтый шелковый бант. Когда Сиенна заявила, что хочет собаку, я была уверена, что Артуро откажет. Наш брат не любит держать животных в доме. Я не представляю, как ей удалось убедить его разрешить ей завести собаку.
— Ася! — кричит Сиенна. — Иди сюда!
Я машу ей рукой и продолжаю читать. Тайна убийства вот-вот раскроется, и мне не терпится узнать, кто же виновник. Уверена, что это…
Брызги холодной воды попадают мне на грудь. Я вскрикиваю и вскакиваю со стула, глядя на сестру. Она держит в руке поливочный шланг и хохочет, как сумасшедшая.
— Тебе конец! — Я смеюсь и бросаюсь к ней. Когда добегаю до нее, она еще корчится от смеха. Я хватаю шланг, тяну за горловину ее топа и пускаю струю воды по ее спине.
Сиенна вскрикивает, затем выхватывает шланг, пытаясь направить его на меня, но в итоге он просто брызгает ей в лицо. Моя рука покраснела. Я смотрю на шланг, который держу в руке. Из него на землю вокруг моих ног льется красная жидкость. Кровь.
Я открываю глаза и смотрю на белый потолок над собой, а в ноздри проникает запах пота. Мда… Фокус со счастливыми воспоминаниями никогда не срабатывает хорошо.
Мистер Миллер продолжает вколачиваться в меня, обдувая мое лицо своим прерывистым дыханием, и его пот капает на меня. Он громко хрипит, и этот звук напоминает мне рычание яростного животного. Внезапно он останавливается и выходит из меня. Его тяжесть исчезает. Подняв голову от подушки, вижу, как он опускается на колени у изножья кровати, схватившись за грудь. Он тяжело дышит. Его лицо покраснело, он смотрит на меня широко распахнутыми глазами.
— Таблетки, — задыхается он. — В… пиджаке.
Я несколько мгновений смотрю на него, потом встаю с кровати и бегу к его пиджаку, который он оставил на спинке стула. Нахожу в левом кармане оранжевую бутылочку. Мистер Миллер опускается на четвереньки, пытаясь отдышаться.
— Дай мне… — хрипит он, поднимая руку в мою сторону
Я опускаю взгляд на пузырек в руке и снова вглядываясь в перекошенное лицо и покрасневшие глаза клиента. Медленно отступаю назад. Мистер Миллер смотрит на меня огромными глазами. Я отступаю еще на несколько шагов, пока не чувствую за спиной стену.
И оттуда наблюдаю.
Все длится меньше двух минут. Хрипы. Неглубокие, затрудненные вдохи. И, наконец, удушливый звук. Мистер Миллер заваливается набок на кровать, его голова повернута в мою сторону, глаза на выкате. Похоже, он пытается что-то сказать, но слова путаются. Я не могу разобрать, что он говорит, но вижу это по его лицу. Он умоляет. Я остаюсь на месте, сжимая в ладони бутылочку с лекарством, и смотрю, как на моих глазах умирает человек. С каждым его вздохом я чувствую, как во мне умирают остатки души. Пока не остается ничего, кроме черной дыры.
Слева от меня с грохотом открывается дверь, и в номер врывается водитель. Он подбегает к неподвижно лежащему на кровати мистеру Миллера и прижимает пальцы к его шее.
— Твою мать! — выкрикивает водитель и поворачивается ко мне. — Что ты наделала, сука?
Я не обращаю на него внимания. Я почему-то не могу оторвать взгляд от тела на кровати. Глаза у мужчины все еще открыты, и хотя не могу их разглядеть, кажется, что они смотрят прямо на меня. Пощечина обрушивается на мое лицо.
— Очнись, сука! Нам нужно уезжать, — кричит водитель.
Когда я не двигаюсь, он хватает меня за руку и начинает трясти. Мгновение спустя я чувствую укол иглы в руку.
Нет!
Укол пробудил во мне все остатки самосохранения. Бутылочка с таблетками выпадает из моей руки. Я отдергиваю руку и выбегаю в коридор.
Уже глубокая ночь, и в коридоре безлюдно. Две широкие желтые полосы, тянущиеся по всей длине ковра, помогают мне сориентироваться, и я следую за ними, пробегая по нескольким коридорам в поисках выхода. Зрение затуманивается, и у меня начинается головокружение. Каждый шаг дается тяжелее предыдущего, и кажется, что к ногам прикованы гири. Я поворачиваю за угол и продолжаю бежать, пока не вижу в конце дверь. Над ней висит табличка с зеленой подсветкой. Я не могу разобрать буквы, но это может быть только одно. Выход.
Как только добегаю до двери, хватаюсь за ручку и выскакиваю наружу. Это пожарная лестница. В глазах двоится, голова кружится с каждой секундой все сильнее, но с третьей попытки мне удается ухватиться за перила. Цепляясь за холодное железо, я спускаюсь по ступенькам, чудом не падая. Как только босыми ногами ступаю на землю, бегу налево, в темный переулок. Справа от меня раздается автомобильный сигнал, и я поворачиваюсь как раз вовремя, чтобы увидеть слепящие огни, бьющие в лицо, а затем меня поглощает темнота.
— Черт!
Открываю дверь машины и подбегаю к капоту автомобиля. На дороге, в метре от бампера, лежит совершенно голая женщина. Я ее точно не сбивал. Я успел остановить машину, но, похоже, с ней что-то не так. Ее трясет, как будто у нее высокая температура.
Я поднимаю ее на руки. В ноздри врывается запах прогорклого мужского одеколона. Кожа девушки необычайно холодная, и она так дрожит, что, если бы не прижимал ее к груди, она бы выскользнула из моих рук. Я несу ее к своей машине. С девушкой на руках, мне каким-то образом удалось дотянуться до ручки и открыть заднюю дверь. Осторожно опустив ее на сиденье, я снимаю пиджак и накидываю его на обнаженное тело незнакомки. Она тут же сворачивается в позу эмбриона, а дрожь по-прежнему сотрясает ее стройную фигурку. Как только снова сажусь за руль, нажимаю быстрый набор на телефоне и завожу машину.
— Док! — рявкаю я, как только он отвечает на звонок. — У меня в машине девушка, у которой, похоже, приступ. Мне стоит что-нибудь сделать или сразу ехать в больницу? Или лучше привезти ее к тебе? Я в пяти минутах езды.
— Симптомы?
— Ее очень сильно трясет, и подергиваются руки. — Я бросаю взгляд через плечо. — Не похоже, что она в сознании.
— Пена у рта? Рвота?
Я снова оглядываю девушку.
— Нет. В данный момент нет.
— Вези ее ко мне, — говорит он. — Если ее вырвет, нужно остановиться и убедиться, что она не захлебнулась. Возможно, это эпилептический припадок или передозировка.
— Хорошо. — Я бросаю телефон на пассажирское сиденье.
К счастью, дорога свободная, и я доезжаю до здания, где у доктора на первом этаже, чуть ниже его квартиры, расположена небольшая клиника. Поскольку он в основном выезжает на дом к Братве, то пользуется клиникой только тогда, когда кому-то нужно сделать УЗИ или рентген.
Я паркуюсь у входа и поднимаю девушку с заднего сиденья. Ее руки и ноги все еще неконтролируемо дергаются, но рвоты нет. Держа ее на руках, все еще укутанную в пиджак, я бегу к стеклянной открытой двери, которую придерживает врач.
— Положи ее на каталку, — говорит он и бросается к медицинскому шкафу. — Почему она голая?
— Без понятия. Она выбежала из здания, дезориентированная, и упала посреди улицы. Я чуть не сбил ее на своей машине.
Док подходит со шприцем, наклоняется над девушкой и оттягивает ей веко.
— Передозировка. Отойди.
Я отхожу на пару шагов и наблюдаю, как он делает ей какой-то укол, затем подключает к руке капельницу с физраствором.
— Я возьму образец крови, чтобы мы знали, что она приняла. Но результаты будут не раньше завтрашнего дня. Предполагаю, что это был один из распространенных препаратов, поэтому подключил противодействующее. Оно нейтрализует наркотик. — Док берет одеяло и накрывает им девушку. — Если она не наркоманка, то через пару часов будет в порядке. Отвези ее в приют и оставь там, чтобы о ней позаботились.
Я смотрю на девушку. Длинные темно-русые пряди ниспадают на ее лицо, скрывая его от посторонних глаз. Она все еще дрожит под одеялом, но уже без судорог. Дыхание тоже стало полегче. Что с ней случилось?
— Я заберу ее к себе на ночь, — заявляю, не отрывая взгляда от девушки. — Когда утром ей станет лучше, отвезу ее домой.
— Ты серьезно?
— Да. — Я поднимаю глаза и вижу, что Док смотрит на меня.
— Ты не можешь забрать к себе наркоманку.
— Я не подброшу ее в приют, словно бездомное животное, док. — Одна рука девушки свисает вниз. Я беру ее и укладываю под одеяло. — Это только на одну ночь.
Док вздыхает и качает головой.
— Если она наркоманка, а я уверен, что так оно и есть, то у нее будет ломка. С тем лекарством, которое я ей дал, ломка, скорее всего, начнется сразу же. В зависимости от того, что она принимала и как долго, ломка продлится от нескольких дней до двух недель.
— Если не брать во внимание то, что она голая, волосы у нее чистые, а ногти ухоженные. Скорее всего, кто-то накачал ее наркотиками, когда пытался совершить сексуальное насилие, или она сбежала от жестокого партнера.
Док наблюдает за мной, затем кивает.
— Хорошо. Я посмотрю, есть ли у меня нужные лекарства. Я также проведу первичный осмотр. Подожди снаружи.
Я кидаю взгляд на девушку, которая, кажется, спит, и иду к выходу. Начался снегопад. Я прислоняюсь спиной к стене и смотрю на улицу перед собой, думая, что же, черт возьми, случилось с этой девушкой.
Через пятнадцать минут док выходит и встает рядом со мной.
— Ну что? — спрашиваю я.
Он сначала ничего не говорит, глядя в ночь.
— Док?
— Они не «пытались» ее изнасиловать, — говорит он наконец. — Они ее изнасиловали, Павел.
Я резко поворачиваю голову в его сторону.
— Объясни.
— Кто-то жестоко ее изнасиловал. Определенно есть следы насильственной травмы. Судя по всему, это было не единожды. У нее имеются старые рубцы. Я взял пробы на венерические заболевания и сделал тест на беременность. — Он вздыхает и снимает очки. — Я сделал все, что мог, но ей понадобятся обезболивающие. Я проверю, есть ли у меня что-нибудь, не вызывающее привыкания, что не вступит в противодействие с препаратами, которые дал ей для снятия передозировки. У нее также по телу синяки, но, похоже, им несколько дней. На предплечье только один след от иглы, и он свежий. Вероятно, ей вкололи то, что вызвало передозировку.
— Пришли мне результаты анализов, как только их получишь, — говорю я сквозь стиснутые зубы.
— Ты все-таки решил забрать ее к себе?
— Да. — Я возвращаюсь в дом.
— Павел, — окликает меня док. — Я не знаю, в каком психическом состоянии она будет, когда очнется. Не спрашивай, что случилось, просто отвези ее к семье. И скажи им, что ей понадобится психологическая помощь.
— Хорошо. — Я киваю.
* * *
Я сажусь в кресло и смотрю на спящую девушку, свернувшуюся калачиком посреди моей кровати. Сначала подумал, не переложить ли ее в одну из гостевых спален, но передумал. Лучше находиться рядом, если ее состояние ухудшится.
Кажется, ей лучше. Дыхание нормальное, а дрожь совсем прекратилась. Я склоняю голову, разглядывая ее фигурку под толстым одеялом. Она все еще голая под одеялом. Я не хотел рисковать, пытаясь засунуть ее руки и ноги в свою пижаму. А вдруг она проснется и подумает, что я пытаюсь причинить ей боль?
Я хватаюсь за подлокотники кресла и глубоко вдыхаю. Какой больной ублюдок мог так издеваться над девушкой? Особенно над такой миниатюрной. Я закрываю глаза и пытаюсь побороть желание броситься к машине, вернуться туда, где я ее нашел, и искать того ублюдка, который ее обидел. Но не могу оставить ее одну. Что, если у нее снова случится приступ? Но я отыщу того, кто посмел избить и изнасиловать ее, и подвергну такими же пытками, какими мучил ее этот больной ублюдок. И я заставлю его заплатить. Я крепче цепляюсь в подлокотники, и раздается тихий скрип дерева. Спящая девушка шевелится на кровати, и я отпускаю кресло, не желая ее будить.
Не знаю, что на меня нашло, и почему решил привезти ее к себе. Я мог бы легко оставить ее в больнице и попросить прислать мне счет за услуги. Ничего не понимаю, но я не мог заставить себя оставить ее где-то. Прошло много лет с тех пор, как я чувствовал какую-то связь с человеком, даже с самым близким. Но вид этой девушки, такой хрупкой и ранимой, всколыхнул что-то в глубине моей души. Желание оградить ее от всего, что может попытаться причинить ей боль, возникло само собой, но вместе с этим появилось и стремление к убийству. Странно, что спустя столько лет во мне снова поднялась жажда насилия.
Девушка переворачивается на другой бок, и одна ее нога выскальзывает из-под одеяла. Я встаю и укладываю ее обратно под одеяло.
Пока что она, похоже, крепко спит, и я решаю быстро принять душ. В гардеробной на другой стороне комнаты я с помощью фонарика на телефоне нахожу черные пижамные штаны и трусы-боксеры. Я уже подхожу к двери ванной, когда меня осеняет мысль, и возвращаюсь к шкафу, чтобы взять еще и футболку. Дома я обычно хожу в одних пижамных штанах, но девушка может испугаться, если увидит все татуировки на моем теле. Скорее всего, она ужаснется, когда проснется в незнакомом месте, и не стоит тревожить ее больше, чем нужно.
Я включаю холодную воду в душе, надеясь, что это поможет мне избавиться от настойчивого желания кого-нибудь убить. Не очень-то помогает. Прижав ладони к кафельной стене, я подставляю лицо под холодные брызги. Пока ледяная вода стекает по телу, я пытаюсь разобраться в себе, вызывая воспоминания об одном из последних боев. Самого жестокого, поскольку мне нужно как-то справиться с желанием кого-нибудь убить. Мой противник пронес на ринг нож и успел дважды ударить меня в бок, прежде чем я одолел его. Я постарался донести до него все, что думаю о его поступке, сломав ему спину и вогнав его же нож по самую рукоять в основание черепа. Мне не доставляет удовольствия насилие, но когда выхожу на ринг, я неизбежно становлюсь тем самым зверем, с которым сражаюсь. Нет ничего более важного, кроме выживания. Повторное воспроизведение этой сцены помогает мне насытить жажду убийства. По крайней мере, в какой-то степени.
Я провожу в ванной не больше пяти минут и предполагаю, что девушка еще крепко спит. Но она ворочается в кровати, ее сотрясает дрожь. Я подбегаю и прижимаю ладонь к ее лбу — он горячий. Она что-то бормочет, я не могу разобрать, потому что ее зубы слишком сильно стучат. Наклоняю голову, пытаясь уловить, что она говорит.
— Холодно… — хнычет она тоненьким голоском. — Так очень холодно.
Я хватаю одеяло, сложенное у изножья кровати, набрасываю его на нее, затем беру с тумбочки телефон.
— Док, — говорю я, как только он берет трубку, — у девушки жар, ее трясет, как осиновый лист, и говорит, что ей холодно.
— У нее ломка, — объясняет он. — Это нормальная реакция.
— Что мне делать?
— Ничего. Ей нужно пройти через это. Через пару часов ей станет лучше. Но ломка может повториться в ближайшие несколько дней. Не забудь сказать об этом семье завтра.
— Хорошо. Что-нибудь еще?
— Вероятно, завтра ей будет плохо, но ей нужно побольше пить жидкости. Дай ей воды, как только она проснется, — говорит он. — И еще, Павел, я, наверное, не должен тебе это говорить, но будет лучше, если ты не станешь к ней прикасаться или вторгаться в ее личное пространство. Если она утром будет психовать, позвони мне, и я позову Варю. Она может посидеть с девушкой, пока ее не заберут родственники.
— Спасибо.
Я убираю телефон и снова наблюдаю за девушкой. Она все еще дрожит, но не думаю, что стоит накрывать ее дополнительным одеялом. Ей будет слишком жарко. Снова раздается бормотание, но она лежит ко мне спиной, поэтому ее трудно расслышать. Я ставлю колено на кровать и наклоняюсь ближе, пытаясь понять. Она плачет. Плачет очень тихо, прерывисто, и этот звук чертовски бередит душу.
Доктор сказал, что я не должен к ней прикасаться, но она сейчас в бреду и, вероятно, не понимает, что происходит вокруг. Я больше не могу бездействовать. Я кладу ладонь ей на спину, поверх одеяла, и легонько поглаживаю. Она не отшатывается, и я перебираюсь на кровать позади нее, стараясь не прикасаться к ней всем телом, и продолжаю гладить ее по спине. Спустя некоторое время плач прекращается. Я убираю руку, собираясь встать, как вдруг девушка поворачивается и зарывается лицом мне в грудь. Я лежу, не смея пошевелиться, не решаясь дотронуться до нее, но и не в силах отодвинуться. Ее горячее дыхание обдает мою грудь, когда она лежит, сжав руки в кулаки и зажав их между нашими телами. И все еще дрожит.
До меня доносится едва слышный шепот:
— Еще.
Я смотрю на нее сверху вниз, не понимая, что она имеет в виду.
— Пожалуйста.
То, каким шепотом она это произносит, опустошает меня. Словно крик о помощи от утопающего. Медленно кладу ладонь туда, где, как мне кажется, находится ее спина. Не могу сказать точно, так как она укрыта одеялом. Я провожу рукой по ее спине, вверх, затем вниз. Девушка вздыхает, прижимается ближе и зарывается носом в мою шею.
Наверное, уже рассвело, но не уверен, потому что задернул тяжелые шторы на окнах. Надо бы поспать. Сегодня днем у меня встреча с паханом, после которой я буду торчать в клубе по меньшей мере до трех часов ночи. Вместо того чтобы сделать так, как посоветовал доктор, — уйти в другую комнату — я остаюсь на месте, с девушкой, имени которой даже не знаю, и глажу ее по спине, пока ее дыхание не выравнивается и она снова не засыпает.