— А теперь постарайся как можно аккуратнее опять позапирать все двери. Пусть они думают, что пан Вольский просто улетучился.
Похоже, Рафал перестал чувствовать боли в области желудка, так как к нему вернулась способность соображать, о чем свидетельствовали его слова:
— Теперь мы все никак не поместимся в «малюхе». Пана Вольского надо доставить в первую очередь. Кто остается?
Яночка уже все продумала:
— Павлик со Стефеком. И конечно, Хабр. Потом ты приедешь за ними.
Она обязательно пожертвовала бы собой, но в данном случае просто не имела права. Пан Вольский ехал в машине, пан Вольский был в плохом состоянии, пан Вольский мог в таком состоянии сказать больше, чем в обычном, и такую возможность она просто не имела права упустить.
— Везем в больницу? — поинтересовался Рафал, вставая со стула.
Пан Вольский тоже встал и ответил совершенно нормальным голосом:
— Нет, спасибо, домой. Я вызову знакомого врача, если будет нужно. Но думаю, не понадобится. Чувствую себя хорошо, а потеря сознания... ее не было, я просто притворялся.
Так в этот день и не пришлось обедать Павлику с Яночкой. Зато за поздним ужином они съели и обед, и ужин. В кухне они были вдвоем, и Павлик мог свободно рассказать о том, что же было дальше.
— А дальше — животики надорвешь! Мы и полчаса не прождали, как они снова заявились. На этот раз втроем. Те же двое и третий, в шляпе. Воротник плаща поднят, рожи не видать. А подослать Хабра я побоялся, как бы чего псу не сделали. Там ведь пусто, не только собаку — клопа разглядишь!
Всецело одобрив решение брата и его заботу о Хабре, Яночка просила продолжать. Очень гордый собой, мальчик продолжил рассказ:
— Ну, значит, они в дом все трое вошли, и я рискнул. Через заднюю дверь. Хорошо, в свое время взял несколько уроков у Бартека, как пользоваться отмычкой. Нет, я всегда говорил, очень в жизни...
— Не отвлекайся! — сурово одернула брата девочка. — Что дальше? Что они говорили?
— Лучше я не скажу, что они говорили. Ну, выражались... И головы ломали, куда делся да куда делся? А этот, в шляпе, у них главный, уж он им хвост накрутил! Но, похоже, сам не знал, чего хотел. То горло драл, что надо было утопить ко всем чертям, то с кулаками набрасывался, почему толком не выпытали всего? А те в ответ — как выпытаешь, когда объект без сознания? Это пан Вольский хорошо придумал... И те тоже в долгу не остались: ведь сам же запретил пришить старика, пока не расколется, а теперь вот претензии. И знай одно твердят — из дому он выйти не мог, двери там, оказывается, изнутри не открываются, те самые, в погребе. А мы и внимания не обратили... Вот и не мог он выйти сам, твердили, даже если бы сумел развязаться, даже если бы при нем были сотни ключей и топор в придачу, чтобы дверь вышибить...
— Гляди-ка, соображают, — заметила Яночка.
— Это тот, в шляпе, пришел к такому выводу. И снова накинулся на них — дескать, кретины безмозглые, за вами кто-то следил, а вы и не заметили. Те клянутся и божатся, что слежки не было, а шеф даже в ухо заехал одному — не сам же пленник себя освободил! Больше всего они шумели в том помещении, откуда потайная дверь в погреб, так что слышно было хорошо, и я понял — их больше всего интересовало, что пану Вольскому известно о них, кого из их шайки в лицо знает и кому сказал. И еще какие-то материалы надо было у него отобрать.
— Какие материалы? — жадно спросила девочка. — Не уточнили?
— Нет, не уточнили. Но сдается мне — документы, бумаги и все в таком духе. И вышла у них какая-то застопырка. Они об этом, по всей видимости, еще по дороге в машине рассказали, поэтому сейчас только урывками, так что я всего не понял. Но вроде бы, когда старика сюда забросили, поехали прямиком к нему домой за этими материалами, а в его квартиру войти не могли, хотя и отобрали ключи. Что-то там у него с дверью такое особенное. Вот и насчет этого собирались старика поприжать, он... тю-тю! А вообще-то они считали, что это пан Вольский по всей Варшаве им протыкает шины, потому и сделали порядочный запас. И такие лопухи, представляешь, ведь он у них уже в руках был, когда полетели два последних колеса, так они своими глупыми башками додумались — продырявил он их еще до того, просто воздух выходил понемножку, и они не сразу заметили. Эх, можно было им проколоть в ихнем «мерседесе», когда они в дом вошли возле того кафе на Висле, ведь было время. А сами бы поручику позвонили...
— Времени же не было! — рассердилась Яночка. — Кинулись спасать пана Вольского. Ну ладно, что еще?
— А еще они о каком-то Селере упоминали. Пан Вольский ему тоже проколол баллоны.
— А мы ни про какого Селера и не знаем, — огорчилась Яночка.
— Ничего, зато он куда-то там не поспел вовремя и из-за этого у них теперь большие неприятности. Оказывается, пан Вольский вцепился в этого Селера, как репей в собачий хвост, и проколол ему все на свете: личную автомашину, служебную и вызванное на такой случай такси. И собственно, из-за этого Селера они и вышли из себя и затаились, и поймали пана Вольского, чтобы наконец спросить, чего он к ним привязался и откуда все про них узнал. Слышала бы ты, какую чушь несли насчет того, откуда у него информация! Ни в одну дурацкую башку не пришло и тени мысли, что он их подслушивает. И о явке во дворе тоже не говорили. Не иначе как шпик среди них завелся, твердили, надо гниду придушить... И разные предположения насчет этой самой гниды. А пана Вольского потом собирались в Висле утопить, это мы правильно догадались.
— А о нас что-нибудь говорили?
— Ни словечка. Я так понял, о нас они ничего не знают.
— Чудесненько! — обрадовалась Яночка. — А что же такое мог пан Вольский со своей дверью сделать, что они в его квартиру не сумели войти даже с ключом?
— Не знаю. Наверняка какую-нибудь штучку придумал, ведь он мастер, вспомни хоть «жучок». А дверь у него железная, мы сами видели.
— А с чего ты решил, что утопить его собирались?
— Они сказали. Этот в шляпе еще их спросил — привезли ли ключи обратно, ведь надо покойнику в карман положить, чтобы все было в ажуре, пусть думают — сам утоп. Это еще до того, как они обнаружили, что покойника нет. То есть пана Вольского...
— Понятно. Что еще?
— А тебе еще мало? Вышли, сели в машину и уехали. Ага, еще немного поискали вокруг дома и на берег Вислы смотались поглядеть, не спрятался ли где там пан Вольский.
— А когда в машину садились...
— ...только о том и говорили, кто же ему помог сбежать. И ничего путного. А теперь вы расскажите, что у вас, а я хоть поем немного.
А у нас плохо! — призналась Яночка и выпрямилась на своей табуретке. — Пан Вольский не разрешил даже довезти его до дома. Велел остановиться на площади Унии, сел в такси и уехал. Нам он сказал, что ни в коем случае нас вместе с ним никто не должен видеть, тут он прав. Очень благодарил за то, что мы ему спасли жизнь, понимал, что его собираются прикончить, но ничегошеньки нам не сказал! Представляешь? Так и говорил — понимает, мол, что только нам обязан жизнью, знал, что его прикончат, а как только я задавала какой вопрос — тут же притворялся больным и немощным. И сразу выздоравливал, чтобы самому нас расспрашивать.
— А чего ему рассказывать-то? — с набитым ртом пробормотал Павлик. — Мы и так все знаем.
— Мало ли что! — кипятилась сестра. — Раз так нам по гроб жизни признателен, как говорил, мог бы что-нибудь и сказать! И вовсе мы не все знаем. Хорошо, что ты так много узнал из разговоров бандитов, а то и вовсе бы хоть плачь! Хорош гусь этот пан Вольский! Нет, только подумай! Я разозлилась и прямо спросила — с кем он предпочитает иметь дело, с нами или поручиком? Так этот... этот человек имел наглость заявить, что предпочитает иметь дело со взрослыми! Упрямый как осел. Как сто ослов! Ну его!
Молчавший все это время Рафал проговорил:
— Я вот думал, и сдается мне...
Он сделал такую долгую паузу, что Яночка с Павликом не выдержали. Проглотив кусок вареника, Павлик спросил:
— Ну и что же тебе сдается? Рафал неуверенно сказал:
— Я, конечно, могу ошибаться, но сдается мне, этот ваш пан Вольский так хорошо знает гангстеров потому, что имеет с ними что-то общее. Или имел. Может, одна шайка-лейка? И теперь им мстит за что-то. Ведет такую войну... в личном плане. Я всю дорогу слушал, ничего не говорил, и вот такие мысли приходят в голову.
Брат с сестрой переглянулись.
— Подозрительный субъект, — сказала Яночка. Павлик попытался возразить:
— Тогда почему ж те мафиози все раздумывали, откуда он про них знает? И что хотели выпытать, если он из их же шайки?
— Этого мы не знаем, — ответила Яночка. — Сложно все это. А раз он предпочел поручика, что ж, позвоним поручику и все расскажем. Я уже звонила ему, не застала, обещали передать, что у нас к нему дело. От него мы узнаем больше, чем от этого фрукта...
Беседа с поручиком состоялась в девять вечера, в его машине, которую он дипломатично не стал подгонять к дому Хабровичей, а припарковал среди других машин на некотором расстоянии от него. Не перебивая, с каменным выражением лица выслушал он повествование о пане Вольском и позволил себе пошевелиться лишь после того, как Яночка закончила. Сквозь стиснутые зубы, к большому удивлению Яночки и Павлика, он произнес: — Претензий у меня к вам нет. И в ответ на вопросительные взгляды пояснил: — Все понимаю! И позвонить вам было неоткуда, да и успей я — толку мало. Ну что я мог бы им инкриминировать? Покушение на жизнь человека? Попытку убийства? Ведь допустить до того, чтобы они утопили человека, мы не могли, вмешались бы, и тогда у них готов аргумент: а мы вовсе и не собирались его топить, наоборот, приводили в чувство на свежем воздухе, водичкой сбрызгивали... Спасали то есть. И очень сомневаюсь, что их жертва... Эх, да что там! Наверняка пан Вольский, придя в себя, подтвердил бы версию преступников — дескать, случайно ударился и потерял сознание, а за город, на берег реки, приехал по собственному желанию, добровольно, исключительно для того, чтобы проветриться...
— А почему? — удивился Павлик. Помолчав, офицер полиции решился:
— Так и быть, скажу, а то ведь Бог весть что вы еще можете выкинуть. Этот ваш пан Вольский... Мне о нем приходилось слышать. В свое время он был сотрудником так называемых органов, особые службы, не буду вдаваться в подробности, но он до сих пор располагает и техническими возможностями, и сведениями, приобретенными еще тогда. Вот почему он знает преступный мир. Разумеется, я с ним пообщаюсь, но боюсь, он мне ничего толком не расскажет. Сейчас он лицо неофициальное, ото всего отопрется. Уйдет от ответа, вот как в разговоре с вами.
— Но он же тоже воюет с преступниками!