Под вечер я один отправился в лес на знакомое место. Уже на подслухе (обычно охотники приходят на ток перед закатом солнца, чтобы заранее услышать, где усаживаются вечером на деревьях слетающиеся птицы) я заметил перемену. Глухари слетались лениво и рассаживались осторожно по краям токовища.
Возвращаясь с подслуха, я натолкнулся в темноте на черный предмет. Нагнувшись, я рассмотрел мертвого глухаря. Голова и крылья были целы. С груди и спины мясо было ощипано, торчали голые кости скелета. Я знал, что звери - лисицы, норки, хорьки, - поймав крупную птицу, обычно съедают голову. Осмотрев глухаря, я решил, что его убил хищник пернатый. "Наверное, - подумал я, - это проделки филина, расстроившего мне охоту и уничтожившего глухариный ток".
С большим негодованием на лесного разбойника устраивался я на ночлег. Сидя у костра, я вспоминал прежние удачные охоты. "Только бы мне попался этот разбойник!" - злорадно думал я, и рука тянулась к ружью.
Ранним утром, еще до рассвета, я затоптал костер и, оправив свое охотничье снаряжение, отправился на ток. Я шел тихо, прислушиваясь к звукам, наполнявшим просыпавшийся лес. Иногда я останавливался, думал: "Только, только бы встретить лесного разбойника!"
Я долго бродил по токовищу. Пели всего две-три птицы. Глухарь пролетел над моей головой. Я не вытерпел, выстрелил влет, и огромная птица, ломая ветви, грузно упала на землю. Я поднял птицу, спрятал в мешок и, присев на пенек, закурил трубочку.
Странный, очень громкий, как бы наполнявший весь лес звук поразил мой слух. Я услыхал шум близкой борьбы, громкое хлопанье крыльев. Схватив ружье, я со всех ног бросился бежать. "Филин, это филин поймал и убивает глухаря!" - думал я, продираясь сквозь густую чащобу. Задетая сучком шапка слетела с меня. Не обратив внимания на потерю, я бежал на непрекращавшийся звук борьбы. Я был уверен, что увижу филина. Ружье я держал наизготовку.
На краю раскрывшейся перед глазами лесной зеленой поляны я остановился. То, что я увидел, не соответствовало ожиданиям. Вместо разбойника филина, приканчивающего свою добычу, я увидел дерущихся самцов-глухарей. Это был настоящий рыцарский турнир. Одетые в бронзовые латы лесные рыцари бились на покрытой бархатным мохом арене, а их прекрасные дамы, поквохтывая и ободряя бойцов, сидели вокруг на березах.
Пораженный чудесным зрелищем, едва переводя дух, я остановился. Боясь двинуться, я стоял за стволом дерева, и передо мною продолжался лесной турнир. Я близко видел надувшиеся шеи и красные брови. Громкое хлопанье раскатами наполняло лес.
Не знаю, долго ли продолжался поединок. Лесные рыцари то расходились, следя друг за другом, то вновь сшибались своим оружием. Затаив дыхание, я следил за невиданным турниром. Вдруг один лесной рыцарь не выдержал - я не мог понять причины его поражения - и, опустив голову, пустился наутек. Я видел, как за деревьями мелькает черная его шея. Не переставая рассыпать песню за песней, его преследовал торжествующий победитель.
С большим трудом я нашел в чащобе потерянную шапку и вернулся к своему костру. Разбойника филина увидеть не удалось. От Егорыча, приезжавшего летом в город, я узнал о судьбе знаменитого глухариного тока. Начав разбойничать, филин перевел на току всех глухарей, и богатое токовище совсем запустело.
Однажды, бродя по лесу, Егорыч нашел гнездо филина. Огромная птица взлетела с земли, и, подойдя ближе, Егорыч увидел два больших яйца, лежавших на голой земле под сосною. За поимку и отстрел хищников охотникам полагается награда, и, найдя гнездо филина, любивший выпить Егорыч начал заранее подсчитывать будущие доходы.
"Вот хорошенько примечу сосну и гнездо, подожду, когда выведут детей, тогда прикончу всех, - думал он, рассчитывая побольше заработать. - Будет мне премия тройная. А если доведется всех взять живьем, пожалуй, в десять раз больше заплатят".
В надежде на большую премию и предстоящую выпивку весело возвращался Егорыч домой. Через неделю он решил проведать замеченное гнездо. К его величайшему изумлению, под сосною не оказалось ни филина, ни яиц. Яичной скорлупы тоже не было. Несомненно, почуяв опасность, разумные птицы перенесли на новое место свои яйца, и рассчитывавший на хорошую выпивку Егорыч остался с носом.
СОВЫ
Кто из охотников, проходя в поздний час лесом, не слыхал странных звуков, некогда так пугавших робкого человека, наивно верившего в таинственные недобрые силы природы. Лесным таинственным существам, колдунам, лешим приписывались страшные ночные звуки. Дьявольский хохот филина, зловещее уханье сов раздаются в темном лесу. Даже видалому человеку становится порой в полуночный час жутковато. Воображению представляются сказочные лесные чудовища, пугавшие наших предков. Нередко над головою запоздавшего охотника в ночной темноте бесшумно промелькнет и тотчас исчезнет крылатая легкая тень.
Много огромных ушастых филинов, малых и больших сов обитает в наших лесах. Совы и сычи живут в подгородных парках, в садах и старых усадьбах со старыми, дуплистыми липами и дубами. Нередко совы-неясыти поселяются в больших, многолюдных городах, живут в старых каменных зданиях, на пустующих колокольнях.
Днем редко можно увидеть сову. Застигнутая в своем темном убежище, она неохотно вылетает на солнечный свет. Неуклюже усевшись, взъерошив свои легкие перья, ослепленная дневным светом, ночная птица сидит неподвижно. Не выносят яркого света ее огромные, круглые, беспомощно закрывающиеся глаза. Странно, точно на шарнире, во все стороны поворачивается круглая кошачья голова. При появлении человека птица грозно щелкает клювом, перья на ней шевелятся.
Ночные совы приносят людям большую пользу. Они уничтожают грызунов, причиняющих вред сельскому и лесному хозяйству. Но есть хищные совы, которые убивают ночью сонных птиц и даже охотятся на глухариных и тетеревиных токах. Самым злым разбойником среди крупных сов справедливо считается ушастый филин-пугач. Недаром так ненавидят филина дневные птицы. Стоит страшному ночному разбойнику вылететь днем при солнечном свете, как со всех сторон по какому-то неведомому сигналу слетаются большие и малые птицы судить и наказывать своего лютого врага.
Ночной полет сов так тих и беззвучен, что даже самые чуткие животные его не примечают. О присутствии сов можно узнать по громкому гугуканью, по уханью и хохоту страшного филина-пугача, раздающемуся в полуночный час в темном, глухом лесу.
В прошлые времена мы ловили живых сов в пустых деревенских овинах, где они скрывались от зимней стужи, охотясь на мышей, гнездившихся в обмолоченной ржаной и овсяной соломе. Днем совы прятались в закопченных темных "евнях" и "садках", где сушат зимою снопы. Чтобы поймать сову, мы протягивали в овине пеньковые вожжи или длинную возовую веревку. Усевшись на протянутую веревку, выгнанная из своего темного убежища сова так судорожно-крепко вцеплялась кривыми длинными когтями, что ее можно было брать голыми руками.
Помню, деревенские ребятишки однажды мне принесли пойманную в овине сову. Я смастерил для нее клетку в холодных сенях нашего дома, и скоро она привыкла к новому жилью. В самом начале весны она стала вести себя беспокойно, громко кричала по ночам. Неспокойное ее поведение мешало спать людям, и мне пришлось выпустить ее на волю.
Дня через два или три сова сама вернулась в свою клетку. Она по-прежнему сидела на жердочке и смотрела на меня круглыми глазами. Я угостил ее кусочком сырой говядины. С тех пор она неизменно прилетала в свою клетку. В нашем и соседних домах она ловила мышей, добросовестно выполняя обязанности кошки.
Несколько лет назад мне пришлось путешествовать по Кавказскому заповеднику. Некоторое время мы жили в горах, в глухом, окруженном лесом поселке. Сотрудники заповедника - молодые зоологи - устроили маленький зверинец. Кроме живших на свободе ручных оленят и смешного медвежонка Буки, воровавшего у нас со стола сахар, в клетках жили злые лесные коты и другие мелкие звери. В большой, обтянутой железной сеткой вольере помещались четыре совы. Днем они неподвижно сидели на ветвях сухого деревца, находившегося в самой вольере, и, поворачивая круглые головы, смотрели на проходивших мимо людей.
За этими совами ухаживал сын наблюдателя-лесника, наш четырнадцатилетний приятель Ваня. Он охотился на соек (других птиц в горном лесу водилось мало) и своей скромной добычей кормил сов. Добытые Ваней сойки были единственной их пищей.
Как-то кормилец сов Ваня захворал, долго не мог ходить на охоту. Несколько дней совы оставались без всякой пищи. Голодные птицы все так же неподвижно сидели на ветвях дерева, казалось не проявляя ни малейшего беспокойства.
Рано утром, сойдя с крыльца и остановившись у вольеры, однажды я с удивлением увидел, что в ней осталось три совы. Четвертая сова исчезла бесследно. Я очень внимательно осмотрел вольеру. Кроме старых ссохшихся "погадок", в ней ничего не было. Никаких отверстий, куда могла вылететь ночью исчезнувшая сова, я не обнаружил.
Еще через две ночи в клетке остались лишь две совы. Несомненно, голодные совы в ночной темноте убивали и съедали своих подружек. Трудно представить, что происходило ночью в вольере. Никаких следов борьбы не было заметно, на земле не осталось и одного перышка (известно, что, в отличие от дневных хищных птиц, совы съедают добычу вместе с перьями и мелкими костями, которые отрыгивают потом в виде круглых комочков "погадок"). Живые преступницы сидели спокойно, не шевелясь.
Чтобы прекратить безобразное "самоедство", я посоветовал выпустить птиц на волю.
По моему совету дверь в вольеру на ночь оставили открытой. Утром голодных птиц в вольере не оказалось - они улетели на охоту в лес.
Каково было наше удивление, когда на третий или четвертый день мы обнаружили выпущенных на волю птиц на прежнем месте - в открытой вольере.
Они спокойно сидели на ветвях сухого дерева и так же смотрели на нас круглыми глазами.
С тех пор вольеру мы не запирали, и каждое утро находили в ней сов.
Трудно понять, почему так упорно возвращались птицы в свою тюрьму, где им пришлось пережить жестокую голодовку.
СЫЧ-ВОРОБЕЙ
Ранней весною я возвращался с охоты. Я шел по лесу знакомой дорогою, и в ночной темноте над моею головою послышался странный негромкий звук. Этот странный звук перемещался - было похоже, что меня настойчиво преследует какая-то ночная неведомая птица. Чтобы приманить птицу, я стал подражать странному звуку. Невидимый провожатый охотно стал откликаться.
В темном лесу мне не удалось разглядеть таинственного провожатого, и, выйдя на лесную опушку, я остановился. На фоне звездного неба рисовались черные ветви деревьев. Здесь, на краю леса, я надеялся увидеть незнакомую птицу.
Я стоял под деревьями, продолжая тихо манить. Небольшая тень пролетела над самой головою, бесшумно уселась на ветке. В ночной темноте трудно точно прицелиться. Я зарядил ружье мелкой дробью и, не видя на ружье мушки, выстрелил наудачу.
После выстрела лес примолкает. Я зажег спичку, стал смотреть под деревьями. На засыпанном опавшей хвоей снегу, раскинувши крылья, лежала маленькая серая птичка с круглой совиной головкой. В подстреленной птичке я признал сыча-воробья. В наших лесах эта птичка встречается редко, а днем ее трудно увидеть. Обычно она прячется в дуплах деревьев, а по ночам вылетает на охоту.
Дома я внимательно рассмотрел редкостную добычу. Сыч-воробей был немного больше обыкновенного воробья. Круглой головою, ушами, острым крючковатым клювом он напоминал своего большого собрата - обыкновенного лесного сыча.
Из шкурки сыча-воробья я решил сделать чучело для своего кабинета, в котором хранится множество добытых мною охотничьих трофеев.
Через несколько лет мне пришлось проходить тем же лесом зимою. На краю вырубки, возле только что срубленной и распиленной на дрова толстой осины, теплился огонек: грелись и отдыхали знакомые колхозники-лесорубы.
- Погляди-ка, - сказали они, прикурив от моей трубочки, - и разгадай нашу лесную загадку...
В верхней части лежавшей на снегу распиленной и расколотой осины лесорубы показали выдолбленное дятлом жилое дупло. Узкое круглое отверстие дупла, как крышей, было прикрыто большим грибом-наростом. В глубине этого покинутого дятлом дупла оказался склад продовольствия. Вытряхнув на снег содержимое, я насчитал шесть мертвых клестов и одиннадцать замороженных мышей. Я хорошо знал, что многие животные - птицы и звери - бережливо прячут свои запасы. Не раз в дуплах и под корнями деревьев мы находили наполненные отборными орехами лесные кладовые белок и бурундуков; сороки и сойки на моих глазах прятали в укромных уголках свою добычу. В подземных кладовых мышей хранятся многолетние запасы старательно высушенного сена и зерна. Обнаруженная лесорубами кладовая принадлежала какому-то запасливому хищнику, быть может имевшему в лесу много таких складов.
Редкая находка очень меня заинтересовала. Кто мог убить и спрятать в птичьем дупле этих мертвых клестов и мышей? Злейший лесной хищник куница - не могла пролезть в узкое отверстие дупла. Маленькая ласка, промышляющая на земле под корнями, вряд ли решится забраться под вершину высокой гладкой осины.
Крепко задумавшись над трудной лесной задачей, я направился через лес к дому. Недалеко от поваленной осины слышались тревожные голоса птиц. Я узнал стрекотание сорок и хлопотливый крик соек. К поднятому этими птицами шуму примешивался тревожный свист синиц.
Чтобы узнать о причине переполоха, я свернул с дороги и осторожно приблизился к лесной маленькой полянке. На острой еловой макушке сидел сыч-воробей. Множество лесных птиц его осаждало. На дневном свете он казался беспомощным, круглая совиная головка его хохлилась и медленно вращалась. Наверное, ослепленному дневным светом маленькому ночному разбойнику пришлось бы совсем плохо, но он вдруг расправил крылья и, тихо и бесшумно планируя, нырнул под нижние сучки густой елки, почти у моих ног.
"Так вот кто жил в дупле, вот кто охотился и прятал свою добычу!" подумал я, заглядывая под накрытую снежною нависью густую зеленую елку.
Не сходя с места, я хорошенько высмотрел плотно прижавшегося к стволу елки сыча-воробья и, осторожно протянув руку, быстро накрыл его шапкой.
Пойманного мною живого сыча-воробья, несомненно, выгнали на дневной свет валившие осину лесорубы, и занимавшая меня лесная загадка разрешилась сама собою. Обитавший в дупле маленький разбойник приносил и хозяйственно складывал свои продовольственные запасы. На клестов и мышей он охотился ночью, хватал спящих птичек на ветвях деревьев и убивал их. Разумеется, птицы знали его и ненавидели. Как все хищные совы, он отрывал у пойманных птичек головы и выщипывал крупные перья.