Графиня вновь и вновь судорожно прижимала его к своему трепещущему сердцу, пока наконец оба не нашли в себе силы сказать друг другу:
С этим грустным прощальным приветом нежная пара рассталась. Сев в седло, граф, со всей своей свитой, немедленно выступил в поход. Удрученный горем супруги, он пришпорил покрытого броней коня, торопясь поскорее выехать на простор весенних полей, где можно было свободно вздохнуть и отвлечься от грустных мыслей. А графиня поднялась на крепостную башню и там дала волю слезам, пока султан на шлеме ее мужа совсем не исчез из виду. Потом заперлась в покоях, наложила на себя строгий пост и стала молить всех святых оказать мужу покровительство, а архангела Рафаила [134] просила всюду сопровождать его, как некогда он сопровождал юного Товия, и быть ему верным телохранителем до тех пор, пока рыцарь не вернется на родину.
У графини был красавец паж, по имени Ирвин, который на торжественных празднествах или по дороге в церковь носил за ней шлейф. Она отправила его с мужем, наказав всюду следовать за своим господином, быть ему верным оруженосцем и ни на шаг не отставать от него. Если же граф в пылу сражения вздумает рисковать жизнью, то скромно напомнить ему, что во имя любви не следует забывать о благоразумии и стремиться к опасности, как это делают отчаянные искатели приключений.
Ирвин помнил наказ прекрасной повелительницы и, как тень, следовал за графом. Отважный герой не противился этому, ибо поклялся супруге внимать предостережениям верного пажа, насколько позволит ему честь и рыцарский долг.
Медленно тянулись дни разлуки. Графиня считала каждый удар часов и радовалась, когда на западе солнце опускалось за горные вершины, думая только о том, что каждый прожитый день приближает ее к желанной встрече. Но течение времени подобно маховику, который не будет вращаться быстрее, сколько бы простой смертный не дул на него, но и не задержится в своем равномерном движении, если дерзкая рука схватит его и попытается остановить.
Точно в назначенное время, – ни часом раньше, ни часом позже, – подошла Пасха, однако, как не сетовала добрая графиня на несправедливую медлительность времени, граф Генрих не возвращался. Пришлось продолжить счет до Троицына дня. Еще пятьдесят долгих дней она должна была ждать, – пятьдесят дней, казавшихся вечностью для сердца, полного тоскливого ожидания.
– Ах, – вздыхала графиня, – виноград не цветет, ветер шумит в кустах сухой листвой и суровый Гарц ещё покрыт снежной шапкой. А виноград должен зацвести, леса зазеленеть и Гарц сбросить зимний покров, прежде чем вернется мой господин. Ах, возлюбленный души моей, как медлишь ты, почивая на лаврах своих побед, в то время как я, одинокая, изнываю от горя и тоски.
В этих нежных жалобах протекали дни, уменьшая их счет от пятидесяти. Печаль графини, ее душевное волнение, когда надежда сменялась страхом перед новым разочарованием, мало-помалу сокращали долгое время ожидания. Снег растаял, виноградная лоза пустила побеги, зазеленел лес и в церкви прозвонили «Явись, о Господи!», а от графа Генриха не было никаких известий. Тревожное предчувствие охватило душу тоскующей женщины. Мрачная тревога изгнала радость и веселье из дома, где прежде они так дружно обитали под одной кровлей с красотой и юностью. Молодая графиня целиком предалась печальным мыслям. Она не замечала прекрасной природы в ее чудесном весеннем наряде, не слышала чарующих переливчатых трелей соловья, не ощущала пряного аромата цветов и не любовалась их пестрыми красками. Грустные глаза были неподвижны, и тяжкие вздохи то и дело вырывались из стесненной груди. Девушки не смели утешать или развлекать разговорами свою госпожу и только молча, одними горячими слезами, сочувствовали ее горю. Если же и нарушалось глубокое молчание, то лишь по утрам, когда кто-нибудь из них рассказывал графине сон, в котором выпавший зуб или нитка жемчуга предвещали горькие слёзы или смерть близкого человека, а иногда кому-то доводилось увидеть во сне увешенную гербами и щитами погребальную колесницу среди могил или похоронную процессию.
Случалось, и среди бела дня в графском доме наблюдали знамения. Однажды, во время обеда, когда придворные девушки прислуживали за столом госпоже, раздался вдруг звон разбитого стекла, такой резкий, что графиня, испугавшись, вскочила на ноги. Оказалось, стоящий в буфете бокал, из которого граф обычно пил вино, треснул сверху донизу и рассыпался на куски. Все присутствующие побледнели. Ужас и смятение отразились на их лицах.
– Ах, сохрани нас Боже и все святые! – воскликнула графиня. – Мой супруг даёт знать, что уходит от меня! Он умер! Он холоден и мёртв!
[134]. Один из семи высших ангелов; сопровождал Товия в Раги мидийские с распиской к Гараилу, которому отец Товия, Товит, дал на хранение десять талантов серебра.