На всех турнирах я был первым, – изнеженные греки уступали мне в силе и ловкости. Тысячью мелких знаков внимания, так легко достигающих женского сердца, не упускал я случая подольститься к прелестной Зое.
Через своих лазутчиков тщательно следил, как она одевается к каждому празднику, и цвета её одежд всегда были цветами моего шарфа и ленты на шляпе.
Зоя любила пение, музыку, весёлые хороводы и сама танцевала восхитительно, как дочь Иродиады [167]. Я посвящал ей серенады, когда вечером она прогуливалась по террасе парка у моря и мелкие серебристые волны у берега, словно доверчивые души, дружелюбно шептались друг с другом у её ног.
Чтобы развлечь Зою, я приглашал танцоров из Морея, а у константинопольских торговок покупал самые последние новинки женских украшений и с помощью разных ухищрений доставлял их даме моего сердца, но так, чтобы она легко могла догадаться, кто уделяет ей столько внимания.
Если бы у тебя был хоть какой-нибудь опыт в любви, сын мой, то наверное ты бы знал, что такие на вид незначительные услуги не что иное, как условные знаки, которые кажутся несведущим пустяками, тогда как на самом деле они таят в себе определённый смысл. Так двое, пользуясь в присутствии третьего воровским жаргоном, могут и предать его и продать, если этот язык ему не знаком. Влюблённые же всегда понимают друг друга и не нуждаются в переводчиках.
Мои немые посредники громко напоминали обо мне, и я с восторгом стал иногда замечать, как прекрасные глаза княгини отыскивают меня в толпе придворных. Тогда я стал смелее в своих домогательствах.
Среди Зоиных служанок мне удалось найти одну, согласившуюся стать моей доверенной. Вскоре последовало взаимное объяснение, и мы условились о тайном свидании, которое, однако, никак не удавалось. Всякий раз какое-нибудь незначительное обстоятельство нарушало план, намеченный Любовью: или я не находил мою принцессу там, где она назначила свидание, или место, где должна была состояться встреча, оказывалось для меня недоступным. К тому же демон ревности удерживал прекрасную гречанку, не давая ей вырваться на волю, и я мог её видеть не иначе, как только на виду у всего двора.
Об эти трудности, словно о железную стену, разбивались все мои надежды и желания, но не страсть, что будто голодная волчица, становилась тем алчнее, чем меньше находила себе пищи.
Жгучее пламя любви пожирало мозг в моих костях, щёки мои побледнели, тело высохло, походка стала неуверенной. От слабости у меня подгибались колени, – так от сильного ветра гнётся камыш.
Мне недоставало верного друга, с кем бы я мог поделиться своим горем, и надеждами, пусть слабыми и обманчивыми, оживить мою истомлённую душу.
И вот, когда я, беспомощный и больной, лежал у себя дома и прощался с жизнью, князь прислал ко мне придворного врача Теофраста, поручив ему заботу о моём здоровье. Я протянул ему руку, полагая, что он первым делом захочет проверить мой пульс, но Теофраст покачал головой и, дружески улыбнувшись, сказал: «Не думаете ли вы, благородный рыцарь, что я, подобно многим невежественным врачам, буду растирать вас мазями и пичкать разными кашками? Ваше здоровье улетело на крыльях любви, и только любовь может вернуть его обратно».
Меня очень удивило, что врач Теофраст так хорошо знает мою тайну и, словно жрец, даёт верные предсказания. Я рассказал ему всё, добавив с горечью: «Как я могу надеяться на выздоровление от любви, если она так коварно сковала меня своими путами. Мне остаётся только покориться судьбе и дать задушить себя обманчивой петле».
«Вовсе нет,– возразил Теофраст,– любовь без надежды, конечно, горше смерти, но не давайте угаснуть вашей надежде. Под солнцем нет ничего нового в сравнении с тем, что уже было, и нет ничего, что не может повториться вновь. Тощий Титон [168] не смел и мечтать о богине Утренней зари, однако в её объятиях он так высох от любви, что в конце концов превратился в саранчу. На горе Ида пастушок [169], сзывая овец звуками свирели, сделанной из сухой былинки, не подозревал, что он как добычу любви похитит прекрасную спартанку у беззаботного царя Менелая. А рыцарь Анхис [170], – чем он лучше вас? Однако прекраснейшая богиня Неба предпочла его сильному богу Войны, и смертный воин одержал верх над бессмертным полководцем».
Так, философствуя, развлекал меня врач Теофраст, изгоняя из моего сердца печаль, и в его словах я черпал силы и услады больше, чем в лекарствах.
Вскоре, после выздоровления, я опять затеял старую игру, и на этот раз счастье, казалось, сопутствовало мне. Теофраст стал моим закадычным другом и посредником в любви. Прекрасная Зоя усыпила-таки бдительность своего стража. Наконец-то мне удалось преодолеть железную стену прежних трудностей и найти давно желанный случай поговорить с ней наедине, в саду, в жасминовой беседке. Когда я увидел так близко предмет моих желаний, восторг охватил мою душу, переполнив её блаженством, недоступным простому смертному. В порыве любви, я бросился к ногам Зои и, схватив её белоснежную руку, в безмолвном благоговении припал к ней губами. Набравшись мужества, я приготовился признаться в своём чувстве… Но хитрый монарх следил за каждым моим шагом, давно вынашивая коварный план, как рассчитаться со мной, заманив в западню. Толпа его телохранителей выскочила из засады и вырвала меня из рук прекрасной Зои. Ужас охватил княгиню при звоне оружия, лишив её сил. Она побледнела и со стеснённым вздохом, без чувств опустилась на скамью.
[167]. Соломея, своим танцем угодившая Ироду Антипе, правителю Галилеи, за что, по наущению матери, выпросила у него голову Иоанна Крестителя.
[168]. Титон – брат Лаомедонта, троянского царя. Эос, полюбившая его, выпросила у Юпитера бессмертия для него, но вместе с бессмертием не попросила вечной юности. В старости, став больным и хилым, он попросил лишить его бессмертия, но, так как она этого сделать не могла, то превратила его в саранчу.
[169]. Парис – пастух, сын троянского царя Приама; с помощью Афродиты похитил Елену, жену спартанского щаря Менелая, что послужило поводом к Троянской войне.
[170]. Анхис – внук троянского царя Ила, возлюбленный Афродиты. За то, что хвастался любовью богини, Зевс покарал его слепотой.