Фридберт стоял, недвижим, как мраморная статуя, онемев от восторга и изумления. Было мгновение, когда, улучив благоприятный момент, он чуть было не схватил добычу, чтобы безвозвратно её потерять. К счастью, у него нашлись силы, вовремя вырвавшие его из состояния магического экстаза. Фридберт оставил наконец свой пост и незаметно пробрался сквозь заросли кустарника к месту на берегу, где лебеди оставили свои эфирные одежды. На траве лежали три женских покрывала из незнакомой ткани, которая, казалось, была тоньше паутины и белее свежевыпавшего снега. Верхний край каждого из них был продёрнут в маленькую корону и уложен над ней крупными складками, напоминая плюмаж. Рядом лежало бельё из более плотной ткани, быть может, персидского шёлка цвета морской воды.
Жадной рукой схватил дерзкий похититель первое попавшееся покрывало и радостный, полный нетерпеливого ожидания поспешил с добычей к себе в келью.
Положив добытое сокровище в железный ларь, он уселся на дерновую скамью против входа в грот, чтобы, как римский авгур [175], наблюдая за птицами, по их полёту узнать свою судьбу. Вечерняя звезда только что зажглась, когда Фридберт увидел, как два лебедя, будто напуганные хищным зверем, выпорхнули из камышей и быстро полетели прочь. Сердце шваба усиленно забилось, и радость, готовая вырваться наружу, охватила его, трепеща в каждой жилке. Любопытство побуждало Фридберта идти к озеру, благоразумие – удерживало в келье. После долгой борьбы практические соображения, такие редкие в любви, наконец взяли верх. Хитрый парень подумал, что будет лучше, если он не признается в похищении. Во всяком случае, в его положении выгоднее было оказаться лицемером, чем вором.
Фридберт зажёг лампу, свет которой, как он справедливо полагал, должен был привлечь прелестную ночную пташку, и, взяв в руки четки, принял позу молящегося. Перебирая пальцами бусы, он в то же время чутко прислушивался, нет ли кого за дверью.
Хитрость удалась. Скоро он услышал слабый шум, похожий на шелест робких шагов по песку, будто кто-то боялся обнаружить себя. Лукавый отшельник, почувствовав, что за ним наблюдают, с удвоенным усердием продолжил своё занятие. Наконец, окончив молитву, он поднялся со скамьи и огляделся вокруг. В дверях стояла она – прекрасная пленница, с выражением такой глубокой, чисто женской скорби, что чувствительное сердце Фридберта сразу растаяло, как воск от пламени свечи. Девушка была несказанно прекрасна в своём горе. Она открыла очаровательный ротик и произнесла несколько робких умоляющих слов.
[175]. Авгур – в древнем Риме жрец, гадавший по полёту и пению птиц.