- Это война... это с Германией... Они всю прошлую ночь бомбили... Город горит...
И в это время вошла Таня.
Краска постепенно сползла с ее лица, и девочка прислонилась к косяку.
- Пинюшка,- сказала Анна Михайловна вдруг жалким просящим тоном,- а Ольга Павловна где же?
Василий Игнатьевич опустил глаза.
Как трудно ответить на этот вопрос!
- Город бомбили...- забормотал он,- и станцию...
- А ее-то нашли? - по-детски упорствовала Анна Матвеевна.
- ...и завод горит.
Тут Таня оторвалась от косяка, подошла вплотную к Василию Игнатьевичу и, глядя ему прямо в глаза, спросила тихо:
- Где моя мама?..
- Не знаю...
Вот она, война, уже положила железную свою лапу на плечо девочки.
Пинька неуклюже пытался успокоить Таню.
- Танечка, ты не волнуйся... понимаешь, вокзал горит... Но это еще ничего не значит... Мы будем ее искать... Мы найдем... Мы обязательно найдем. Хотя там все горит...
И тут Таня не выдержала, бросилась к Анне Матвеевне и, обливаясь слезами, закричала:
- Мама!.. Мамочка моя!
Отчаянный крик ее разнесся по всему дому и поднял на ноги проснувшихся детей. Юра вбежал в комнату.
- Что Тут? Что случилось? - в испуге спросил он.
Ему никто не ответил. Все старались успокоить Таню, Василий Игнатьевич прижимал ее к себе, Анна Матвеевна наливала воду в стакан, а слезы капали и капали на ее дрожащие руки.
Пинька подошел к Юре и, отведя его в сторону, шепотом рассказал все, что случилось. Губы у Юры побелели: война не в книжке, не в кино, а вот тут рядом.. и вот Таня плачет... Это уже из-за воины. Юра подошел было к Тане, но она вскочила, оттолкнула стакан с водой и выбежала из комнаты.
И все замолчали, боясь посмотреть друг на друга.
Тихо стало в комнате. Слезы ведь катятся беззвучно...
- Анна Матвеевна,- спросил Василий Игнатьевич,- что мы делать-то будем? В сельсовете никого нет, связь с городом прервана.
- Ума не приложу.
- По проселку народ идет все на восток... Из города бегут... Шоссе, говорят, обстреливают. А как же мы?
- Ой, не знаю я, не знаю, Василий Игнатьевич... Что мы с вами понимать можем? В такое время без главврача остались. И восемь ребят на руках.
Анна Матвеевна плакала и раскачивалась на стуле.
- Что нам с ними делать, Василий Игнатьевич? Куда прятать? Кому жаловаться идти?
Лиля вышла из спальни девочек; за ней, стараясь не стучать сапогами,Гера. Более мягким тоном, чем обычно, Лиля сказала:
- Анна Матвеевна, голубушка, не надо так громко причитать. Напугаете малышей.
И вдруг над домиком в первый раз с ужасающим, неслыханным воем пронеслись вражьи самолеты.
- Скорей! - кричит Лиля.- Свет!
Она выключила большую люстру в столовой и приказала Гере:
- Рубильник!
Гера помчался в переднюю.
О, эта ленинградка уже знает, что такое война, что такое затемнение... Полтора года тому назад она уже занавешивала окна, когда во всей стране мирно горел свет.
Гера выключил рубильник.
Вот и пришла темнота...
- Завесим окно,- приказала Лиля, держа в руках одеяло.- Дай стул, Гера!
Гера покорно придвинул стул и помог Лиле занавесить окно.
- Пинька, проследи, чтобы случайно не включили свет,- продолжала Лиля строго,- да и здесь лучше бы зажечь свечу.
Вот и появилась на столе свеча - первая спутница военных дней. Будут нанизываться дни, сгорит свеча, и только фитилек, плавая в масле, коптящим огоньком станет озарять комнату.
- Герушка, Герушка, что делать-то будем? - спросила Анна Матвеевна мальчика, понимая, что на него одного можно положиться; стар Василий Игнатьевич и не знает здешних мест, а остальные - ребята.- Что делать нам?
- Уходить нужно отсюда, тетя Аня. Туда, где народ, а там уж скажут, что делать. А сейчас в Синьково уходите.
Как рассердился Василий Игнатьевич:
- Глупости какие! Скажешь тоже еще! Чего это детям ночью по лесам бродить? Мы не военный объект, не армейская часть, не с ребятами же война идет?! Надо дома сидеть и распоряжений ждать.
- Но ведь они могут наш дом бомбить! - говорит Пинька.
- Ну что ты болтаешь! У нас лечебное учреждение. Вывесим флаг с красным крестом,- никто нас не тронет.