— Две-енадцать! — просипел я, из последних сил выпрямляя руки и елозя босыми пятками по стене, — Всё!
Закончив отжимания в стойке на руках, приземлился в позу гордого льва, то бишь на четвереньки, и, сев по-турецки, размял ноющие плечи. Отец, хмыкнув, задумчиво почесал подбородок, глядя на меня.
— Турник нужен, — подаю голос, — я тебе потом нарисую варианты, подходящие для нашей комнаты, а ты у себя в мастерской потом глянешь, что там удобней делать. Да! Я на первом этаже видел у соседей гири! В коридоре стоят, уже не то что пылью покрылись, а ржаветь начали.
— На пару бутылок можно будет обменять, — покивал отец, не чуждый железному спорту, и, кажется, слегка застоявшийся.
— Мужчины! — закатила глаза мама, — Всё бы вам мышцы побольше, да кулаки потвёрже!
— Угу… — пропыхтел я в ответ, становясь в планку, — а что делать? Жизнь такая!
— Я полнеть начала, — тут же, будто и не было этого замечания, пожаловалась мама, — Здесь же всё рядом! Я вот думаю, может мне не эту парикмахерскую устроиться, а в ту… Ну, Вань, я же говорила! Подальше которая!
— В бассейн начни ходить, — посоветовал я, чувствуя, как руки начинают подрагивать, — уф-ф… а работать, если по деньгами и благам разницы нет, лучше поближе к дому.
Пока я отрабатывал челнок и уклоны, отец, хмыкая, слушал маму с её очень женскими выкладками и перескоками с темы на тему, то и дело поглядывая в мою сторону.
— Тоже, что ли… — еле слышно пробормотал он и задумался.
— Ва-ань! — возмутилась мама, моментально поняв, что супруг мысленно не с ней, — Ну ты как всегда!
Пикировка, впрочем, скорее шуточная, привычная, призванная добавить соли и перцу в отношения, что я не сразу понял, переживая поначалу при каждом подобном споре. А оказалось, что у каждого из них есть свои расписанные роли, которые родители с удовольствием и отыгрывают, подыгрывая друг другу и по мере необходимости, объединяясь против кого-то третьего.
— Пробегусь, — без особой нужды сообщаю родителям, обувая кеды и подхватывая скакалку.
— Доброе утро! — это уже соседям, выстаивающим утреннюю очередь в туалет, бурчащими и переругивающимися. Картина, ставшая, увы, уже привычной…
— Да сколько можно! — страдальчески морщась, Павел Игнатьич, главный засранец нашей коммунальной квартиры, замолотил в дверь кулаками, — С вами тут обосраться можно!
Задержавшись на миг, на корню давлю желание дать непрошенный совет…
Я не гастроэнтеролог, а ветеринар, но одна из основных проблем всех домашних питомцев заключается в «Доктор! Он снова что-то сожрал!» Попутно нервничающий хозяин норовит поделиться аналогичными проблемами у себя, родственников или знакомых, воспринимая поход к ветеринару, как внеплановое посещение врача, делясь методами лечения и требуя (!) советов. В общем, соображаю…и уж всяко не хуже местных терапевтов!
… но принять совет от сопляка⁈ Мальчишки⁉ Никогда! Что взрослые, заслуженные люди…
Здесь вообще многое иначе, и возраст, как аргумент, один из главных козырей в любом споре.
— Да блять… — сдавленно ругаюсь, непроизвольно сжимая кулаки, — опять лампочку разбили!
В подъезде, несмотря на утро, лёгкий полумрак, и можно наступить в оставленную гостями столицы лужу, а то и того похлеще. Собственно, и лампочки нам, если верить коммунальным старожилам, бьют серийные ссыкуны… чтобы ссать, как я понимаю, удобнее было.
Почему они не пользуются общественным туалетом, расположенным прямо через дорогу, я уже и не спрашиваю. Для одних это что-то вроде спорта с нотками азарта, отзывающегося, в случае неудачи, синяками по всему телу, а другие, полагаю, просто-напросто принципиальные ослы, которые таким образом мстят кому-то и за что-то. Сами уже толком не помнят, кому и за что, но вот мстят!
Благополучно выйдя из подъезда, достал было прыгалку, и, покрутив запястьями, начал прыгать, не стараясь частить.
— Да блять… — почти тут же раздалось сзади, и я остановился.
— Простите! — извиняюсь, только сейчас соображая, что здесь, действительно, не самое лучшее место для скакалки.
— Да не тебе… — в сердцах отмахнулся мужик, поворачиваясь.
— Здрасьте, дядь Саш! — тут же отреагировал я.
— Здорово! — пожав руку, бригадир ГУМовских грузчиков, не спешит её отпускать, — Спортсмен, да? Подмогнёшь по-соседски?
— Да… — спохватившись, обрезаю «конечно», — что случилось-то?
— Да вот… — снова заматерившись и оглядываясь на взъерошенного мрачного мужика, стоящего рядом и затягивающегося вонючей папиросой так истово, будто от этих затяжек зависит если не вся Пятилетка, то как минимум — выполнение плана в этом году, дядя Саша поделился проблемой.
Если отпустить многочисленные «Да ёб…» и «А эти опездолы…», то проблема заключается в том, что в ГУМе что-то там прорвало. Не канализацию, и то счастье, и даже не сам водопровод, а что-то более локальное, но вполне неприятное.
Сейчас, кровь из носу (!), нужно срочно таскать, перетасовывать товары и спасать жопы, а рабочих рук, как назло — нету!
—… да это я тут по соседству, — спешно делится дядя Саша, — вот и сбегал человек. А остальные? Пока придут… До смены далеко, а так…
Он махнул рукой так безнадёжно, что я спрятал скакалку в карман.
— Ну пошли, что ли…
— Вот спасибо! — просиял дядя Саша, тряся руку и тут же подхватывая меня под локоть, увлекая к заднему входу в ГУМ, — Рук не хватает — во! Позарез! Ты не думай, тяжестей особых нет, просто руки нужны!
— Вот, привёл пополнение! — хлопнув меня по спине и толкнув вперёд, сообщил дядя Саша женщинам, трудящимся во влажном и несколько душноватом хаосе склада, — Принимайте!
— Сопляк какой-то… — проворчала замотанная грузная тётка лет под пятьдесят, вытирая со лба пот рукавом. Смерив меня взглядом, она, впрочем, чуть подобрела.
— Спортсмен? — и, не дожидаясь ответа, определила фронт работ. Следующие полтора часа я, взмыленный, весь в поту, таскал рулоны ткани, коробки «Осторожно! Оно хрупкое!», держал под задницу молоденькую продавщицу, переставлявшую что-то на верхних стеллажах, и несколькими минутами позже, тоже под задницу, немолодого мужика, крутящего вентиля и попёрдывающего от натуги.
' — Тетрис какой-то…' — мелькнула мысль, и пропала, погребённая под лавиной ежесекундных дел. Но да, мы и правда занимаемся чем-то похожим…
Как это бывает в любом магазине, по крайней мере — российском и советском, со складами там вечная проблема. Заставленные всяким хламом проходы, товары, лежащие не там и не так, и, конкретно здесь, разного рода неучтёнка, которую нужно перетасовать вот прямо здесь и сейчас так, чтобы неизбежная комиссия не нашла, не поняла и не придралась.
Собственно, если бы я по студенчеству не подрабатывал, в том числе, и в магазинах, то наверное, и не понял бы ни черта…
А так… да, интересно! За эти полтора часа я понял о магазине больше, чем мог бы понять за месяц обычной работы, и главное, я стал в коллективе не то чтобы своим, но…
— Шустрый мальчонка, — пробурчала давешняя грузная тётка, устало усаживаясь на рулон ткани, — с Севера, говоришь? Рядом живёшь теперь?
Скромно кивая, немногословно отвечаю, остывая от напряжённой работы. В голове — туман… и я не то чтобы так уж сильно устал от такой работы, но постоянные окрики, натянутые нервы и стресс работников магазина, каким-то образом передавшийся мне, умотали меня психологически.
— Посиди… — приказала тётя Тоня, тяжёло встав и зашаркав на варикозных ногах куда-то в коридор. Минут десять я сидел, отвечая на вопросы девчонок-продавщиц, которые, хихикая и перешёптываясь, смущали меня своими разговорами, и откровения порой были — ого…
… так что есть в СССР секс! Есть!
— На вот, — вернувшаяся тётя Тоня сунула мне, без лишних разговоров, бумажный рубль и авоську, в которой виднеются два свёртка из промасленной бумаги, и две бутылки лимонада, — заработал!
— Спасибо, — не стал отнекиваться я, чем, кажется, заслужил пару очков, — И это… если что, я буквально через дорогу живу!
— Да уж поняли, — пробурчала она, — ступай!
А потом, уже в спину…
— Завтра к Саше подойди, он тебя на четверть ставки оформит! Ну всё… ступай!
Дома, развернув пакеты, я обнаружил в них полпалки полукопчёной колбасы и грамм четыреста сыра, а ещё — чек, согласно которому, я всё это оплатил. Ну… кажется, неплохо вышло!
Глянув на часы, сдавленно выругался, и чуть поколебавшись, сделал выбор в пользу ванной, а не остывающей на подоконнике овсянки, заботливо прикрытой крышкой. Жрать охота, как не в себя… Тренировка, потом работа… а я организм молодой, растущий!
В посёлке, наверное, я бы сделал выбор в пользу пожрать, а здесь, в Москве, в новой и не самой простой школе, ко мне присматриваются и… да, принюхиваются. Девочки уж точно!
Стоит один раз показать себя как-то не так, и всё. Подростки безапелляционны, а уж как легко в этом возрасте навешиваются ярлыки, я знаю не понаслышке.
— Да сколько можно! — визгливо обрушилась на меня престарелая мегера, караулящая у двери в ванную комнату, — С вами, Савеловыми, никакого счётчика…
Дверь в комнату захлопнулась перед её носом, и, опешив, через пару секунд бабка разразилась проклятьями, мешая в одну кучу мою и нашу невоспитанность, еврейство, счётчик и почему-то — неустройства в экономике. Здесь, как я понимаю, классическое «Если в кране нет воды — воду выпили жиды…», помноженное на склочный характер и неустроенную личную жизнь.
Сразу, по примеру одноклассников, одевшись в рабочее, выскочил из комнаты и запер её на ключ, с трудом игнорируя вопли соседки. Из двери квартиры я выскакивал под классическое…
— Я на вас жаловаться буду! Участковому! И в школу твою напишу, что ты старших не уважаешь! Я вас выведу на чистую воду! Всё про вас…
Чёртыхнувшись про себя, и понимая прекрасно, что эта, вероятнее всего, напишет, а в школе, если я правильно понимаю советские реалии, просто обязаны будут отреагировать. Ну там… педсовет, на вид поставить…
— Карга старая… — негромко облегчил душу, выскочив на улицу, и, снова поглядев на часы, припустил было бегом, но через несколько десятков метров остановился, чертыхаясь. Рабочие ботинки, чтоб их… это может и безопасно, но, сука, в них не побегаешь! Чёрт его знает, по каким меркам их кроили…
В животе настойчиво буркнуло, и я решил пойти через Третьяковский проезд, где в это время как раз выкатывается тележка с пирожками, а тамошняя подательница благ, ко всему, тётка очень чистоплотная. Последнее, несмотря на декларируемые лозунги и часто встречающиеся плакаты, призывающие мыть руки и соблюдать гигиену, встречается не везде.
Несмотря на утро, у вкусно пахнущей тележки уже небольшая очередь из пенсионера, неторопливо и вкусно выбирающего себе перекус, советуясь с продавщицей и сомневаясь, и компании молодых, чуть за двадцать, лохматых парней, модно одетых и негромко переговаривающихся между собой на сленге.
—… на хату никак — шнурки в стакане, — делился наболевшим паренёк с жидкими усиками, чьё лицо показалось мне смутно знакомым, — ну и два часа хиляли по Бродвею, а побараться так и не вышло[i]!
— Факмен! — засмеялся второй, — А я просто надринчился до крейзы[ii]!
— Ну и кто факмен? — огрызнулись усики, — Я не в этот раз, так в следующий, а ты…
— Два с повидлом, — сообщаю продавщице, раз уж подошла моя очередь, и, взяв пирожки, пошёл дальше, силясь понять — показалось мне, или эти неопрятные парняги, действительно, в будущем кто-то там… с именами?
Впрочем, сдался я быстро! А какая, собственно, разница?
— Хотя… — оглянувшись ещё раз, я хмыкнул, и, укусив наконец пирожок, пошёл дальше, развлекая себя мыслями о том, что, зная, пусть даже нетвёрдо, имена будущих знаменитостей русского рока и эстрады вообще, можно очень легко влиться в эту тусу.
Не так, чтобы очень надо… а просто, чтобы потом, лет через двадцать-тридцать, можно было небрежно пожимать плечами при разговорах о них. Дескать, ну да, знаю… с этим пил на квартирнике, и этим, и с этим… да, приятельствовали…
… а эту вообще — того… в разных позах!
— Не то, чтобы мне это очень надо… — проговариваю я, задумываясь — а почему бы, собственно, и нет? Бегать за ними специально я, пожалуй, не стану, а так… Сведёт судьба, так и хорошо, а нет, тоже не расстроюсь!
Это всё пока андеграунд, и пусть не все они, но добрая половина — вот… Не каждый день и даже не каждый месяц здесь бывают, но Третьяковский проезд собирает лабухов всей Москвы. В основном джазовые, но вообще, как меня просветили одноклассники, всякие бывают.
А совсем уж всякие — на Арбате, что как бы тоже не слишком далеко!
Настроение стало чуть получше, и дальше я пошёл, так и этак прикидывая свои возможности по вливанию в тусовку, ну и, самое главное — по возможности стать в ней достаточно заметной фигурой. Ну… иначе-то и не интересно!
Просто так? Так я от них не фанатею ни разу… но вот возможность вписать своё имя в историю музыки греет душу. Да, греет! Себе-то чего врать?
Культовой фигурой и историческим персонажем я хочу стать совсем не в музыке, но если можно вот так, едва ли не походя, то почему бы и не да? Да и потом, кто знает, может быть, эти знакомства пригодятся мне в будущем⁉
Чёрт его знает… с одной стороны, я ни разу не музыкант, а электронная музыка, альтернатива или рэп, которые я слушал там, вряд ли зайдут в шестьдесят седьмом! Это, чёрт бы его… даже не андеграунд, а что-то, что по нынешним меркам — вообще за гранью!
С другой стороны — то, что я принципе слушал музыку и имею хотя бы самое общее представление о её развитии, уже в плюс. Да и пусть обрывочно, кусками, но знаю биографии некоторых музыкантов, и наверное, смог бы, при некоторых усилиях, так же из кусков, собрать то, что будет… или станет?
А, не суть… В общем, потенциальные хиты. Правда…
Я аж замедлил шаг.
… всё больше англоязычные! А это как минус, в реалиях Советского Союза, за полной бессмысленностью и невозможностью нормально монетизировать воровство интеллектуальной собственности, так и в плюс — за пределами страны.
Вряд ли на этом получится заработать очень уж серьёзные деньги, ибо к хитам, как я понимаю, должна прилагаться немалая толика удачи, и конечно же — исполнители. Но в принципе…
А ведь я, пусть так же, кусками, знаю немало важной информации, на которой можно сделать деньги! В теории в основном… не понимаю, как, например, можно сделать деньги на Уотергейте[iii], не будучи банкиром и политиком, и не засветившись до состояния рентгеновского снимка перед всеми спецслужбами разом.
Засветиться же я не хочу ни в коем случае, по крайней мере — не в Союзе! Оно и в США сейчас можно хорошо влететь, если ты слишком выделяешься из толпы, и выделяешься не в ту сторону, а Союзе, где нет ни оппозиции, ни такого понятия, как «независимая пресса», всё намного жёстче.
А вот потом… если я, пусть даже очень примерно, смогу вспомнить и зарегистрировать на своё имя с полдюжины таких (потенциально!) хитов, как InThe ArmyNow, то какую-то копеечку, и надеюсь, немалую, это принесёт. Да и вообще…
Я далёк от мыслей, что стоит только переписать сюжет «Гарри Поттера», и успех, вкупе с миллионными тиражами, гарантирован, но что-то же из моих знаний о будущем должно выстрелить⁈ Не песни, так, к примеру, знание о грядущем политическом кризисе в какой-то стране, и, если будет такая возможность, сыграть в это время на бирже. Да мало ли⁈
— Ага… — мысли о будущем величии, миллионах и нобелевке вылетели из головы
— Здрасть… а это деревце вам нужно? — интересуюсь у работяги, только-только допилившего засохшее деревце.
— Да с хуя ли? — поразился пролетарий, — А тебе чего, малой, дрова, что ли, нужны? А-ха-ха!
Хохотнув вместе с ним, сообщил, что вот это вот, кривое и разлапистое деревце, пригодится мне для поделок. А пару минут спустя, обпилив ненужные мне ветки, водрузил кривой ствол с несколькими оставшимися ветками, на плечо, попрощался с дружелюбным гегемоном, угостившего папиросой будущего нобелевского лауреата, и отправился в теперь уже свою школу.
Мысли, послушно перескочив, приняли совсем другой оборот, и в голове — не миллионы и речь на вручении, а обустройства быта и мебельный дизайн в отдельно взятой комнате.
— Зараза… — дерево не тяжёлое, но, сука, кривое! Неудобное! Смотреться оно будет, мне кажется, неплохо, но нести чертовски неудобно! А ещё я с ним выгляжу, как, мать его, ПТУшник на практике!
Перекинув деревце на другое плечо, поймал взглядом бытовую сценку со шпаной и ботаником. Нагловатого вида троица, чуть старше меня по виду, обступив парнишку лет двенадцати и придерживая его за отворот рубахи, что-то втолковывала.
А тот, нет бы вырваться и уйти — стоит, как зачарованный… а потом и вовсе — пошёл за ними в подворотню, и вид такой…
— А ну бля, — вырвалось у меня, — стоять, суки!
Суки, что, что характерно, остановились…
… а потом, увидев бегущего на них меня, с деревом наперевес, побежали, и что характерно — быстро! И, суки, убежали…
— На, подержи! — вернувшись после безрезультатной (а жаль!) погони, вручил деревце мальчишке, за каким-то чёртом всё ещё стоящему возле злополучной для него подворотни с видом потерявшегося щенка.
— Да поставь ты его! — продолжая отряхиваться, закатываю глаза, — На плечо зачем? Просто на асфальт класть не хочу, очень уж он тут…
Не продолжаю, выразительным взглядом обводя асфальт, который здесь, и вправду, какой-то особо загаженный, со следами свежих и засохших харчков, окурков и бутылочных осколков, не выметенных дворником из трещин в асфальте. По-видимому, для местных гопников, это, если можно так выразиться, место силы.
— П-прости… — пискнул мальчишка, спешно скидывая деревце с плеча, роняя и подбирая, — Я… я отряхну!
— Да брось! — отбираю у него ствол, пока он, и в самом деле, — Сам вон, гляди, запачкался! Отряхнись.
— Д-да… — старательно не глядя на меня, он начал отряхивать плечи и руки, подрагивая от запоздало нахлынувшего адреналина.
— Местный? — спрашиваю для порядка, — Чего эти-то привязались? В одной школе учитесь?
— А? — не сразу понял он, — Я в сто семидесятой учусь, а эти так, ПТУшники! П-простите…
— За что? — не сразу въехал я, — А… да не боись, малой! Я не ПТУшник, в школе практика! Кстати, в сто семидесятой, так что пересечёмся ещё.
— А вы… ты сейчас туда? — робко поинтересовался он, краснея, и, по-видимому, сам на себя злясь за эту красноту, робость и всё на свете разом.
— Угу, — киваю я, взваливая на плечо стволик, — но если ты рядом живёшь, могу проводить, чтобы эти не докопались.
— Нет-нет, спасибо! — вспыхивает тот, — Просто мимо шёл! Теперь вот другим путём буду…
— А, ну давай, — киваю ему.
— Я Лев! — отчаянно крикнул он мне в спину, и кто бы знал, чего мне стоило в тот момент — смолчать… а ведь напрашивались шуточки! Соответствующие…
— Михаил, — повернувшись, жму руку, — очень приятно. Ну всё… ты извини, но я и так опаздываю.
— Да я тоже в школу зайду! — решает он внезапно, — В библиотеку нужно, и вообще…
— Ну если нужно, — киваю я, старательно держа лицо кирпичом, — тогда давай вместе пойдём.
Он закивал отчаянно, и некоторое время мы шли молча.
— А вы давно переехали? — поинтересовался он, и я открыл было рот, чтобы поправить, не сразу поняв, что он имеет в виду не моё конкретное величество, а нашу семью вообще.
— Несколько дней буквально. Знаешь дом за ГУМом?
— Ну да, — несколько неуверенно ответил Лев.
— Дали комнату в коммуналке, — сообщаю ему, — а так всю жизнь по задворкам.
— Здорово… — не слишком уверенно говорит мальчишка, — Москва всё-таки!
— Так себе, на самом деле, — дёргаю плечом, не без труда удерживаясь от болезненного желания поделиться деталями коммунального быта. Жители нашей квартиры люди яркие, выпуклые, характерные… прямо таки персонажи Зощенко.
Не уверен, правда — действительно ли они так уж выделяются на фоне прочих коммунальных приматов, или это моё обострённое отношение выделяет их особенности, подмечая всякую мелочь из тех, что человек привычный пропустит, не обратив никакого внимания. Вероятнее всего, второе… и наверное, я смог бы со временем привыкнуть, притерпеться, сжиться…
… вот только не хочу.
Обронив несколько фраз, и каждый раз краснея и стесняясь неведомо чего, Лев быстро разговорился, вываливая на меня информацию. Не то чтобы мне это очень интересно, да и, мать его, время!
Вот только чувствую — надо. Своих детей у меня не было, но есть, или вернее, были, племянники и знание основ психологии. А сейчас, я хорошо это вижу, пацану надо выговориться, поделиться наболевшим.
Ну, опоздаю… но если его сейчас заткнуть, оборвать, напомнить о времени, то он может замкнуться, и не здесь и сейчас, со мной, а вообще и надолго. Может быть, я и не прав, но что такое несколько минут опоздания и толика не слишком фальшивого раскаяния перед Таней, по сравнению с тем, что вот этот мальчишка, излишне чуткий и эмпатичный, погрузится в себя?
Замедлив шаг, слушаю Льва, а тот рассказывает с жаром, перескакивая с тему на тему, и раз за разом возвращаясь к несовершенству окружающего мира.
— Прости, перебью! — останавливаю его монолог, — Я полностью с тобой согласен! Но! Вспомни, как ты сказал «Эти так, ПТУшники!» Понимаешь?
Остановившись, заглядываю ему в глаза, и Лев, будто споткнувшись, часто моргает.
— Не буду читать тебе лекции о гегемонии пролетариата, — чуть усмехаюсь я, — но неужели ты не можешь быть умнее этих самых гегемонов?
— Я… — задохнулся Лев, — в шахматы… и учусь нормально, а не как эти…
Он не находит должных слов, чтобы описать «Этих», но видно, и видно хорошо, что относится он к ним хоть и опасливо, но всё ж таки доминирует презрение и пожалуй, брезгливость.
— Я тоже, — чуть передразниваю его, — в шахматы, и учусь. Но есть ещё и социальный интеллект[iv], понимаешь? Нет? Подумай!
— Если ты вот так вот, — продолжил я после короткой, но проникновенной пазы, — в случайном разговоре со случайным… не перебивай! Со случайным человеком говоришь «Эти», то подозреваю, при общении с «Этими», подобных раздражающих моментов — воз и маленькая тележка!
— Да я не хочу подстраиваться под них! — взорвался Лев, — Половина — животные, которые могут только срать, жрать и размножаться, выполняя самые примитивные работы!
— Не подстраивайся, — согласился я, продолжив идти в сторону школы, — но и поводов не давай!
— Легко говорить… — пробурчал он.
— Да? — отзываюсь, вложив в слова толику иронии.
— Я еврей, понимаешь? — он забежал вперёд, останавливаясь и заглядывая мне в лицо. Вид у Льва при этом такой, будто он совершил каминг-аут о своей гомосексуальности в прямом эфире.
— Ну, — кивая я, — вижу, и что?
— Это ты нормальный! — закатил тот глаза, — Ну и в школе ребята в основном тоже… А эти, примитивные, они же всех, кто не похож…
— А ты повода не давай, — перебиваю его, — и, думаю, дело не только в твоём еврействе, и даже, наверное, в первую очередь не в нём!
— Легко тебе… — горько усмехнулся он, растравляя душевные язвы, и, замолчав, начал замыкаться, а чуть погодя и вовсе замедлил шаги.
Остановился и я… вздохнул, и протянул ему руку, представляясь ещё раз.
— Моше, как Даян[v], — представляюсь ещё раз, — Но в паспорте Михаил.
— А… — открыл он рот.
— А как угодно, — пожимаю плечами, — не стесняюсь.
Я и в самом деле не стесняюсь. Отчасти — потому, что… а что, собственно, в этом такого? Отчасти это проверка на вшивость, и если человек триггерится на национальность, то лучше выяснить это сразу.
А отчасти — потому, что Те, Кто Надо, и без того знают о моём еврействе, и, полагаю, поступление в университет мне будет осложнено вне зависимости от того, как я буду представляться. Засветились уже… поздно.
— А-а… — начинает тянуть Лев, — Ладно в школе! А на улице? Это ты сейчас, ну, с палкой…
— Да, — вздыхаю я, — надо было бросить, тогда бы, наверное, убегать не стали…
Лев открыл было рот, но покосился на мои кулаки с намозоленными костяшками, и заткнулся.
— Ну всё, давай! — невесть почему я подставил кулак, как после тренировок, и Лев не сразу, но сообразил, осторожно коснувшись его своим, — Пересечёмся ещё!
Кивнув ему ещё раз, взбежал по лестнице, придерживая на плече ценный груз.
— Та-ань… — осторожно сказал я, просовывая голову в приоткрытую дверь и обозревая повернувшихся на скрип одноклассников, — ты не поверишь!
Сделав нарочито завиральную рожу, я начал врать по то, что заблудился на дороге жизни, переведённых через дорогу старушек и снятых с дерева котят, которых скоро, как лётчики-истребители, буду отмечать, выцарапывая на руке их силуэты чернильной ручкой.
Через минуту я, отшучиваясь и выдавая на-гора бородатые шутки из интернета и древнего (для меня!) КВН, вдохновенно отскребал оставленную строителями грязь, чувствуя себя так, что лучше — не бывает! Здесь и сейчас мне плевать на время, страну и эпоху, есть только смеющиеся лица моих одноклассников и беззаботное веселье, пузырящееся в крови пузырьками шампанского.
[i] Домой никак, родители дома, ну и два часа погуляли по главной улице, а заняться сексом не вышло.
[ii] Неудачник! А я просто напился до беспамятства!
[iii] Уотергейтский скандал(англ. Watergate scandal) — политический скандал в США1972—1974 годов, закончившийся отставкой президента страны Ричарда Никсона.
[iv] Социальный интеллект(англ. social intelligence) — это совокупность способностей, определяющая успешность социального взаимодействия.
[v] Генерал-лейтенант (рав-алуф). Министр обороны Израиля (1967—1974) во время Шестидневной войны, Войны на истощение и Войны Судного дня.