Папа и мама много работают, а у бабушки — много дел дома, она тоже устаёт.
Поэтому мне приходится помогать им воспитывать Мишку.
Когда все дома, я немножко помогаю его воспитывать. Но когда мы с Мишкой остаёмся совсем одни, тогда я его воспитываю сильно.
Вот однажды все взрослые пошли в гости к тёте Вере, а нам велели запереть дверь, закрыть её на цепочку и никому-никому не открывать, кто бы ни звонил. Даже если кто-нибудь позвонит и скажет: «Откройте, я из домоуправления!» — тоже не открывать. Если даже нас по имени назовёт, например: «Откройте, Костя и Миша!» — всё равно не открывать...
Может, он нарочно скажет «из домоуправления» или у кого-то узнал во дворе, как нас зовут, чтобы мы сразу открыли, а на самом деле это будет какой-нибудь бандит.
Так сказала бабушка.
А мама ей говорит:
— Ну что ты пугаешь детей?
Папа говорит:
— Скорее уж бандиты испугаются этих детей. Верно, дети?
Я говорю:
— Конечно, верно — станем мы пугаться.
И Мишка говорит:
— Конечно!.. Как бандит войдёт, я его сразу стулом как трахну по голове!
Папа говорит:
— Стулья ломать не нужно.
Все посмеялись. Потом мама велела, чтоб я не забыл дать Мишке молока и чтоб я сам тоже выпил. И она сказала, что если Мишка будет вести себя на пятерку, то она разрешает, чтоб я ему показал какую-нибудь передачу по телевизору.
Мишка тут же наобещал, что он будет вести себя на пятерку с плюсом, потому что он очень любит смотреть телевизор, а ему разрешают смотреть нечасто.
Я отвёл маму в сторону и сказал, что пока их не будет дома, я буду воспитывать Мишку.
Она сказала, что пожалуйста, но только, чтоб я старался говорить с ним спокойно. Совершенно спокойно. А если я не выдержу и буду на него кричать, то никакого воспитания не получится.
Наконец все ушли. Мы заперли дверь и ещё закрыли её на цепочку. Тут я остроумно пошутил. Я говорю Мишке:
— Давай выбирать стул.
— Какой стул?..
— Которым ты трахнешь бандита!
Мишка говорит:
— Да ну тебя!..
И сразу бросился к телевизору и стал требовать, чтоб я его включил.
Я вспомнил, что говорила мама, и говорю ему совершенно спокойно:
— Сразу включать я не буду, и ты не настаивай. А когда будешь вести себя на пятёрку, тогда, пожалуйста. Пускай без плюса, но на пятерку.
Он говорит:
— А я как веду себя?..
— А ты пока ещё никак не ведёшь.
— Почему никак?
— Потому.
— А я тебя оскорбляю? Не оскорбляю...
Я говорю:
— Ещё не хватало, чтоб ты меня оскорблял. Тогда сразу пару схватишь или кол. В общем, отойди от телевизора, ты ещё рычажок случайно не так покрутишь и поломаешь. А начнёшь себя вести, как полагается, выпьешь молоко и вообще не будешь возражать, тогда, пожалуйста, я включу телевизор и смотри себе на здоровье, что мне жалко что ли?..
Он обиделся, ушёл в нашу маленькую комнату и стал что-то рисовать в альбом — какие-то каляки-маляки...
Я его зову:
— Мишка! Иди, пей молоко! А он рисует и не отвечает. Я ещё раз зову:
— Мишка! Опять не отвечает.
Тогда я решил начать его воспитывать. Вхожу я в комнату и говорю:
— Когда человека зовут, он должен сразу сказать или крикнуть: «Что?» А он всё равно рисует и не обращает на меня внимания.
Я совершенно спокойно опять говорю:
— Когда к тебе обращаются старшие и зовут, это очень некультурно так молчать. Надо сказать: «Что».
Он опять не обращает внимания. Тогда я говорю:
— Конечно, ты можешь на мои слова не обращать внимания. Но учти, что телевизор ты смотреть не будешь!
Как только я сказал про телевизор, что он не будет смотреть, тут он сразу перестал рисовать и стал соглашаться: :— Ладно. Позови меня ещё... Я позвал:
— Мишка! Он как закричит:
— Что?!
Я вижу, что воспитание моё действует, и решил дальше воспитывать. Я говорю:
•— Мишка, иди сейчас же и выпей молоко.
Он опять молчит. Я говорю:
— Мишка!.. Он говорит:
— А что ты, Коська, надо мной командуешь? Как Макарычев, всегда любишь командовать... Сам воспитываешь, а сам всё «Мишка! Мишка! Мишка!». Подумаешь, старше на два года, значит, ты можешь меня оскорблять и грубо называть?
(Это он слышал, как однажды мама сказала, чтоб я его называл не Мишка, а Миша или Михаил...)
Я говорю:
— Пожалуйста. Я могу называть тебя Миша. И даже Михаил. Тогда, во-первых, называй меня не Коська, а Константин, и когда ты разговариваешь со старшими, ты должен вставать, а не сидеть на своём стуле, как помещик-
Мишка хмыкнул и говорит: . — Буду я вставать... Я ему опять говорю совершенно спокойно:
— Миша! Сейчас же встань. Он сидит и не встаёт.
Я говорю:
— Михаил! Встань! Он говорит:
— Вот ещё... Я чувствую, что скоро не сумею говорить совершенно спокойно, и обдумываю, что мне дальше делать...
Но тут Мишка вдруг спрашивает:
— А что такое «помещик»? Я говорю:
-— Сейчас не время объяснять. Он говорит:
— Время. Я говорю:
— Нет, не время. Он говорит:
— Нет, время. А если не объяснишь, буду вот так до самого сна сидеть.
— Ну и сиди.
— Ну и сижу.
— Хоть до утра!
— И до утра могу! Ну и сиди до утра!
— Ну и буду!
Я вижу, что он может вправду просидеть так до утра, и говорю:
— Ты можешь подумать, что я такой же упрямый, как ты. Так ты не думай — я не такой упрямый, как ты, и я тебе объясню.
И я ему объяснил, что помещики — это такие богатые капиталисты, которые...
Он меня прерывает и спрашивает:
— А кто такие капиталисты?
— Да ну тебя!.. Про кого тебе объяснить, про помещиков или про капиталистов?..
Мишка подумал и говорит:
— Про капиталистов.
— Ну... капиталисты — это такие богачи-буржуи...
Мишка опять перебивает и спрашивает:
— А кто такие буржуи?
Я говорю:
— Если ты меня всё время будешь перебивать своими вопросами, я тебе ничего не буду объяснять! Ты меня нарочно раздражаешь.
— Пожалуйста, не объясняй... Я тебя не нарочно раздражаю...
— Тогда молчи и слушай. Помещики, буржуи и капиталисты — это такие богатые люди. И жадные. Они накопили себе много разных богатств, а сами сидят и ничего не делают.
— Ничего-ничего?
— Ну, конечно, ничего.
— Потому что они старые? Как бабушка?
— Потому что они эксплуататоры! — Я чувствую, что Мишка вот-вот спросит, а кто такие эксплуататоры, и быстро говорю дальше: — На них работают бедные люди, а они их эксплуатируют, просто издеваются.
— Над неграми?
— Не обязательно над одними неграми.
Мишка говорит:
— Я знаю. Эти помещики и буржуи живут в Америке.
Я ему и говорю, что сейчас они живут в Америке, а раньше они жили у нас тоже.
— А когда они жили у нас?
— Давным-давно.
— А когда «давным-давно»?
— Ну, при царе.
— А когда? В каком году?
— Ты бы лучше пил молоко. А то мама придет и увидит! что ты не выпил…
— А ты сначала скажи, в каком году...
— Вот пристал, так пристал!... Ну, в таком году, когда тебя и на свете не было!
И зачем только я ему так сказал?.. Просто я забыл, что он такой впечатлительный...
Смотрю — Мишка замолчал, И так долго молчит. А потом спрашивает:
— Меня не было?.. Меня?
— Конечно, не было.
Он ещё задумался и спрашивает:
— Вообще на свете не было?
— Ну, а где же?.. Конечно, на свете.
— Совсем-совсем не было?
— Ясно, совсем.
— Меня?..
— А кого же? Конечно, тебя!..
Я вижу, у него губы дрожат, а глаза наполняются слезами. Ну, думаю, сейчас заревёт. А он удержался, но говорит тихо, но со своим упрямством:
— А я всегда был на свете.
Я говорю:
— Это же просто смешно!.. Помещики и буржуи были ещё при царе, когда по улицам ходили городовые с усами и саблями. А это было совсем давно, до революции... 50 лет назад. А тебе-то всего 5 лет, в 10 раз меньше. Как же ты мог быть на свете?.. Конечно, тебя тогда не было!..
А он кусает губы и говорит:
— Был.
Тут я стал смеяться, а он начал плакать.
Я всё-таки не думал, что он будет из-за этого плакать, да ещё так громко... Я говорю:
— Эх, ты! Мальчишка называется! Плачешь из-за такого... Что тут обидного, что тебя раньше не было на свете? Даже меня, и то на свете тогда не было, а я старше тебя.
Он плачет и говорит:
— Тебя не было, а я был!..
— Пойми, может, мамы и папы и то не было. И даже бабушки.
Мишка плачет всё равно, даже ещё громче, и говорит:
— А я был! Был! Был!.. Я всегда был на свете!..
И так громко плачет, просто рыдает!..
А у меня какое положение? Я же не могу согласиться и сказать ему, что он всегда был: когда я поступал в октябрята и надел звёздочку, я дал торжественную клятву всегда говорить одну правду.
А с Мишкой в это время такое творится, что вы себе даже представить не можете. Он бледный стал, голос совсем хриплый и всё продолжает настаивать, что он всегда был...
Я чувствую, что придётся ему прямо сейчас разрешить смотреть телевизор. Поведение у него, ясно, не на пятёрку, но нельзя же, чтобы он так сильно переживал...
Я ему говорю:
— Мне что-то захотелось посмотреть что-нибудь по телевизору. А тебе не хочется?
Он немедленно стал плакать тише.
Я достал телевизорскую газету и говорю:
— Сейчас посмотрим, что идёт...
Он стал плакать ещё тише.
Я начинаю смотреть газету и говорю:
— Давай, выбирай: мы будем первую программу смотреть или вторую? Какую ты хочешь?
Он совсем перестал плакать и говорит:
— Я хочу и первую и вторую.
— Ладно. Давай немножко посмотрим первую. А после неё — вторую.
Мишка говорит:
— Нет. Я хочу сначала вторую, а потом первую.
— Ладно. Давай сначала вторую, а потом первую.
Мишка подумал и говорит: - Нет. Не надо «сначала» и «потом». Я хочу сразу смотреть и первую и вторую.
У меня внутри всё начинает нервничать, и я говорю:
— А ты не хочешь, чтоб я тебя стукнул?
Мишка говорит:
— Не имеешь права меня стукать.
— А я без права тебя стукну.
— Не стукнешь: я маленький. Я слышал, как мама тебе тихо говорила, чтоб ты со мной обращался совершенно спокойно.
— Вот я тебя и стукну совершенно спокойно — и за то, что ты издеваешься, и за подслушивание.
Мишка захныкал:
— Я не подслушивал... У меня просто такой слух, что я виноват? Да? Сам сказал, что включит, а сам не включает...
Я испугался, что он опять начнёт плакать,
и говорю:
— Ладно. Вот смотри. Тут написано так: 18-30 по первой программе передача для женщин «Шейте сами»... Ну, это тебе неинтересно...
— Интересно!
— Это же для женщин! Как шить разные платья и кофточки... Неужели ты хочешь это смотреть?
— Хочу.
— Пожалуйста! Это будет через пять минут. А после этого «Шейте сами» по первой программе будет новый киножурнал «Новости сельского хозяйства» № 2, тоже хочешь?
— Конечно, хочу.
— Ладно. Значит, это по первой программе...
Мишка спрашивает:
— А по второй?
Я смотрю газету и говорю:
— А по второй... в это самое время, через пять минут будет передача «10 лет» — десятилетие театральной студии Дома комсомольца Бауманского района... А после этого будет беседа врача из цикла «Коронарная недостаточность и атеросклероз». А теперь подумай и выбирай, какую ты передачу хочешь?
Мишка пожал плечами и говорит:
— Костя! Ну, как ты не понимаешь!.. Я все передачи хочу — и склероз хочу, и новости хозяйства хочу, и шейте сами хочу. И из цикла тоже! Я, знаешь, как люблю по телевизору смотреть!.. Я всё люблю смотреть!.. Ну, включай. Костя! Ну, Костя!..
Я так рассердился, что когда включил, повернул рычажок не туда: надо влево, а я стал поворачивать вправо. А он не поворачивается. А я его всё-таки изо всей силы как повернул, и внутри у телевизора что-то хрустнуло и сломалось... Это Мишка меня довёл до такого состояния, что я так повернул.
Я вижу, что я испортил телевизор и прямо чуть не плачу, а тут ещё этот Мишка всё требует:
— Включай!.. Ну, включай!.. Ну, Костя!.. Пять минут уже прошло, а ты не включаешь — там уже передача идёт...
Тут я уже не мог говорить совершенно спокойно. Я как закричу на него:
— Передача идёт, да?!.. Включать, да?!.. Ты ещё скажи, что ты всегда был на свете!.. Вот сейчас мама и папа придут. Они увидят поломанный телевизор, — я из-за тебя его поломал... Они увидят, и тебя тогда уже не будет на свете!..
Мишка говорит:
— Нет, будет. Не я ломал телевизор, это ты крутил...
— А кто довёл меня до такого состояния?.. Может, я сам себя довёл?..
Вдруг за дверью, на лестнице мы услышали чьи-то голоса. Мы оба сразу замолчали. Стоим, молчим и не двигаемся с места. Только на дверь смотрим. Мишка говорит тихо:
— Иди спроси, кто это... Только не открывай.
А сам прячется за мою спину. Я, конечно, тоже испугался — как Мишка. А потом думаю: он же младший брат, я же его воспитываю, а сам пугаюсь. И опять прислушался, взял Мишку за руку и говорю:
— Никогда не надо бояться. Лучше пойдём и вместе спросим, кто это...
Мишка говорит:
— Ты спрашивай, а я не буду...
— Ладно, я спрошу сам, пойдём...
Мы тихонечко подкрались к двери и слышим, как там за дверью кто-то негромко переговаривается.
А Мишка опять спрятался у меня за спиной и толкает меня в бок, чтоб я спросил. Я разозлился и говорю ему шёпотом:
— Ну, что же ты не берёшь стул, чтоб трахнуть бандита?.. Бери, вон он стоит... — А потом подхожу ближе к двери и громко так, и очень строго, как будто я не ребёнок, а взрослый, спрашиваю:
— Кто там?!
За дверью кто-то говорит незнакомым хриплым голосом :
— И куда это ключи запропастились?!
Мишка как задрожит, вцепился в мои брюки и говорит :
— Не открывай, Костя! Не открывай!
Я говорю Мишке:
— Отцепись от моих брюк... — И потом опять говорю громко: — Мы вас не боимся... И мы не одни. Но я открывать не буду. Приходите завтра утром, когда будут папа и мама или бабушка.
Я так волновался и так старался говорить, как взрослый, что даже сам не слышал, что я говорю.
За дверью засмеялись. А потом мы услышали, как там зазвенели ключи.
Дверь открылась.
Оказывается, это были папа, мама и бабушка. И они все вошли и стали смеяться. А я думаю: вот вы сейчас смеётесь, а как только узнаете про телевизор, сразу перестанете смеяться.
Мама спрашивает:
— Ну как? Воспитал Мишку?
Я отвечаю:
— Воспитал...
— А почему же ты, Костик, такой невесёлый?..
Бабушка говорит:
— Вообще он, Оля, в последнее время ходит такой мрачный, как туча.
Тут я не выдержал и говорю:
— Хорошо вам всем так говорить. А что мне веселиться?.. По какой причине?.. Пусть мой младший брат веселится: ему всегда в жизни везёт. А я всегда оказываюсь виноватым. И я не могу быть весёлым, потому что мне в моей жизни не везёт, а особенно в последнее время...
И я напомнил им обо всех историях, о которых я вам рассказал в этой книжке.
Мама послушала-послушала и говорит:
— А не кажется ли тебе, мой друг, что везение или невезение — это чепуха? И что во всех твоих так называемых «невезениях» ты сам виноват. Не кажется?..