Я хотел сейчас перейти к моей фамилии, но раз я уже начал рассказывать про день рождения, то я ещё немножко расскажу об этом.
В один прекрасный день выхожу я во двор. Это было в прошлом году зимой, когда я ещё не учился в первом классе.
Выхожу и вижу — ребята делают снежную бабу.
Конечно, Вовка Макарычев тут как тут и пытается всеми командовать. А сам совсем даже не работает. Ходит себе с новой шпагой, то начнёт вынимать её из ножен, то снова вставляет и всем отдаёт разные приказания.
А шпага у него не какая-нибудь самодельная, а самая настоящая. Только кончик у неё почему-то не острый, а такой, кружочком.
Я начал помогать ребятам делать бабу, а на Вовку Макарычева и на его приказания нарочно не обращаю никакого внимания: подумаешь, если у тебя настоящая шпага, значит, ты можешь распоряжаться и всеми командовать?..
А он подходит ко мне и говорит:
— Делай, Пробка, скорей голову для снежной бабы, а я два раза проткну шпагой, и в этих местах сделаются круглые глаза!
Конечно, я не стал делать поскорей голову, а Макарычев опять вынимает шпагу и говорит:
— Это мне мой дядя из Новосибирска привёз. Ко дню рождения. Он папин брат. А в Москве у меня другой дядя — мамин брат. Он мне другую вещь подарил. Тоже ко дню рождения.
И как ни в чём не бывало вынимает из кармана автоматический карандаш. Не простой, с чёрным грифелем, а такой, что к нему полагаются разные цветные грифели.
Макарычеву всего этого мало, и он опять спрашивает:
— А когда мне прийти?
— Ну, вечером...
— В котором часу? Подумайте только, какой привязчивый...
— В котором?.. В семь часов!
Мы стали снова играть, и я совсем про это забыл.
А когда мама пришла с работы, оказалось, что она купила два билета на советскую кинокомедию «Полосатый рейс».
Сначала мама думала, что я пойду в кинотеатр с Мишкой. Но бабушка сообщила, что её младший внук вёл себя отвратительно — не застелил свою постель, отказался чистить зубы и заявил, что будет питаться одной жареной картошкой — утром, днём и вечером.
— И после этого ты ещё собираешься доставлять ему удовольствие? _ спросила бабушка.
Конечно, было решено не доставлять Мишке удовольствия, и в кинотеатр я пошел с мамой. Но сначала мама повезла меня в магазин «Детский мио» Там она купила мне брюки — 32-ой размер, первый рост.
Я, конечно, хотел, чтобы она мне купила школьные брюки. Но мама сказала:
— До школы ты их ещё десять раз изорвёшь. А одна тётя, которая стояла рядом, сказала:
— И не говорите.
— А чего не говорить? Что, я их нарочно рву?
Потом мы смотрели кинокомедию. Все кругом смеялись и хохотали, особенно, когда тигры бегали по палубе. Один я не хохотал, не смеялся и даже не улыбался: я вспомнил, что Макарычев обещал прийти вечером на «день рождения». А что, если он действительно придёт?
Когда я об этом подумал, я так расстроился, что совсем перестал смотреть на экран.
— Мама, а когда кончится сеанс? В котором часу?..
Обернулся сосед, сидевший впереди, и мама шепнула:
— Ты мешаешь... Тихо...
— Мама... Ну в котором часу?..
— Около семи, не мешай людям смотреть...
Хорошо ей так говорить, а в каком я оказываюсь положении? Около семи окончится сеанс. Пока дойдём до дома, будет ровно семь. И тут как раз явится Макарычев. Куда я от него денусь?..
— Почему ты не смотришь? — шёпотом спросила мама.
— Неинтересно, потому и не смотрю.
Когда в зале зажёгся свет и все зрители стали выходить на улицу, я попросил маму:
— Давай останемся ещё на один сеанс!
— Какой ты сегодня странный. Костя! Тебе же не понравилось, а ты хочешь остаться ещё на один сеанс...
«Станешь странным, когда тебя ожидает дома такое...» — подумал я, не выдержал и всё рассказал маме.
Я думал— она будет меня ругать: какой маме понравится, что её сын начинает заниматься обманом. Но хотя мама расстроилась — я это ясно видел по её глазам — ругать меня и говорить «ах, ты такой-сякой, зачем ты так поступил!» она не стала.
Она некоторое время шла молча, думая о чём-то своём, а потом сказала:
— Будем надеяться, что Макарычев забыл и не придёт.
Конечно, он пришёл. Пришёл в тот самый момент, когда я примерял новые брюки.
Услышав его голос в передней, я так заволновался, что и вторую ногу засунул в ту самую штанину, в которой уже была одна нога...
Пока я возился со штаниной, Мишка приволок в комнату какой-то большой альбом.
— Это тебе Макарычев принёс подарок). Он тебя поздравляет с днём рождения!..
В комнату вошёл Макарычев. Сейчас он был совсем не похож на себя: какой-то весь чистенький-чистенький, причёсанный, в новой куртке с молнией — я её ни разу не видел...
— Можно, я в этом альбоме немножко порисую? — спросил Мишка у нашего гостя. Гость сказал:
— Это сейчас не мой альбом, а Костин.
— Рисуй, — согласился я. Но тут вдруг Мишка запоздало обиделся:
— А почему ты мне не сказал, что у тебя день рождения? Макарычеву сказал, а я твой родной брат, а ты мне не сказал...
— Отстань, бери альбом и рисуй.
— Почему ты мне не сказал? — не унимался Мишка: — И мама не сказала, и папа не сказал, и бабушка — никто не сказал...
— Потому что у тебя было плохое поведение!
— Ну и ладно. Не мне, а тебе будет хуже. Я бы тебе подарок приготовил, а так не приготовил и ничего тебе не дам!
— Очень мне нужен твой подарок!..
— А мне не нужен твой альбом, рисуй сам, жадина! — окончательно обиделся Мишка и, швырнув альбом на стул, выбежал из комнаты.
Ему-то что... Выбежал из комнаты и всё. А я остался с Макарычевым и даже не знал, куда девать глаза. А тут, как назло, за дверью тихо, и мама не приходит мне на помощь — наверное, совещается на кухне с бабушкой...
— Ты садись, — сказал я Макарычеву, указывая на диванчик. Макарычев послушно сел.
— Если хочешь, ты можешь сесть на этот стул или вот на этот — на какой хочешь, на тот и садись, на любой...
— Я уже сижу, — сказал Макарычев. Разговор у нас не клеился.
И всё-таки мама меня выручила. И бабушка тоже. Они вошли в комнату и стали угощать этого недогадливого Макарычева. Конечно, ничего такого, что бывает на день рождения, не было — например, мороженого или фруктовой воды «Крюшон». Мы просто ели разные бутерброды и котлеты и пили чай с обыкновенным сахаром и вареньем.
Мишка забыл о своей угрозе питаться одной жареной картошкой. Вместе с нами он уплетал бутерброды и пил чай с вареньем. Он как-то неожиданно перестал обижаться на меня: наверно, мама успела поговорить с ним тихонько на кухне. Напившись чаю, он изрисовал с удивительной быстротой почти все страницы макарычевского альбома и вдруг сказал:
— А у Кости сегодня день рождения!
И протянул мне альбом:
— Вот эти все рисунки, — произнёс он с гордостью, — это я тебе нарисовал. И я тебе их дарю. Это тебе от меня подарок!
Какие это были отвратительные рисунки! Покосившиеся домики — в них даже собакам было бы неуютно, не то что людям; какие-то странные человечки, похожие больше на мышей; даже солнце мой младший брат умудрился изобразить в виде жёлтого паука...
— Правда, хорошо? — спросил Мишка.
Пришлось сказать, что хорошо. Иначе Мишка
стал бы это доказывать весь вечер. А мне ещё хотелось специально для Макарычева поставить пластинку «Петя и волк» в исполнении оркестра. А когда пластинка перестала играть, я показал Макарычеву свои книжки, а одну «Приключения Чиполлино» дал ему — не просто почитать, а насовсем: ведь он же мне подарил большущий альбом, хотя никакого дня рождения у меня не было.
Тут пришёл с работы папа. Мишка ему с удовольствием сообщил, что у меня день рождения. Но папа не успел удивиться: мама быстренько отвела его в сторону, что-то зашептала, и папа ничего не стал говорить, только посмотрел на меня странными глазами.
Если бы они все отругали меня при Макарычеве — и папа, и мама, и бабушка, и Мишка, — мне было бы гораздо легче. Но они меня не ругали, делали вид, что у меня действительно день рождения, и от этого мне было гораздо тяжелее.
Не везёт же человеку!