Изабелла
Мне хочется сказать ему, чтобы он оставил меня в покое, что нам не о чем говорить, но угроза позвонить в полицию пугает меня до чертиков.
— Ладно. Уже иду, — кричу отцу, а затем поворачиваюсь к Кайлеру, чувствуя себя неловко. В отличие от Кая, Кайлер не отрицал, что называл меня неудачницей за моей спиной в компании Ханны и ее друзей. Я не знаю, что с этим делать. — Думаю, придется позавтракать в другой раз.
— Я могу подождать тебя, — предлагает Кайлер. — Мне все равно сегодня нечего делать.
— Ты уверен? — удивленно уточняю. — Это может занять некоторое время.
Он кивает, засовывая руки в карманы своих темных джинсов.
— В любом случае, мне нужно поговорить с тобой кое о чем.
— Хорошо… — Интересно, о чем именно? — Я вернусь после разговора с отцом. — Машу ему рукой, направляясь к нашей подъездной дорожке.
Кай идет в ногу со мной, шагая рядом. — Может быть, тебе не стоит туда идти.
— Думаю, я должна это сделать. — Останавливаюсь перед забором. — Хотя бы для того, чтобы забрать вещи, прежде чем они решатся их выбросить.
Ветер поднимает пряди его волос, и он проводит рукой по голове, чтобы пригладить их, глядя на противоположную сторону улицы.
— Мне это не нравится.
— Кай, со мной все будет в порядке. Уверена, что он просто хочет сказать мне, что я должна съехать. Напряжение читается в его глазах, когда он переводит взгляд на меня. — Я беспокоюсь о тебе… что… что они попытаются тебя сломать. Зачем ему нужно было угрожать полицией?
— Я считаю, что это было просто для того, чтобы заставить меня прийти без лишних уговоров, — говорю я ему, хотя сама не совсем верю в эти слова. — Не то, чтобы я сделала что-то не так. Со мной все будет в порядке. — Я напрягаю мышцы. — У меня кожа из стали, детка, — пытаюсь пошутить я, но терплю неудачу, мой голос срывается, как сдутый воздушный шар. — Я позвоню тебе после разговора, хорошо? Тем более нам все равно нужно кое-что обсудить. — Например, почему этот парень Ти избил тебя.
— Хорошо, — ворчит он, затем несколько раз качает головой, бормоча что-то о плохом предчувствии.
Я начинаю уходить, но затем останавливаюсь, когда появляется непреодолимая потребность.
— Кай, спасибо за все, что ты сделал там с Ханной. За то, что заступился за меня. Никто никогда такого не делал… Это очень много значит для меня.
— Я просто делал то, что друзья должны делать друг для друга. — На этот раз при слове «друзья» его голос звучит совершенно серьезно, как и напряженность в его глазах.
Я ухожу с сотней бешено порхающих бабочек в животе и торнадо замешательства, проносящимся в моем сознании. Такое чувство, что я падаю в неизвестность, вниз, вниз, в кроличью нору, в безумие, где больше ничего не имеет смысла. Я понятия не имею, кто я, кем я хочу быть и чего хочу.
Это чувство только усиливается, когда я вхожу в свой дом, а моего отца нет на кухне. Вместо него за столом сидит Линн со стопкой бумаг перед ней и высокомерной улыбкой на лице.
— Иза, присаживайся, — говорит она, указывая на стул рядом.
Я остаюсь у двери.
— Где папа? Он сказал, что ему нужно поговорить со мной, а не с тобой.
— Твой отец наверху и он не будет участвовать в этом разговоре, потому что не хочет иметь с тобой дела. Однако я настолько любезна, что готова добровольно взять на себя инициативу. — От ее спокойного голоса у меня по спине пробегает холодок. — Так что… Садись.
Я на мгновение замираю, прежде чем сесть на самый дальний от нее стул. Прячу руки под стол, чтобы она не видела, как я ерзаю в ожидании ее слов.
Она затягивает молчание как можно дольше, как будто знает, что это сводит меня с ума.
— Вчера, после того как ты подняла на меня свои руки, мы с твоим отцом сели, чтобы обсудить, насколько ты стала жестокой.
— Насколько я стала жестокой? — Изумленно качаю головой. — Я всего раз толкнула тебя, Линн, и это мягко по сравнению с тем, что вы с Ханной делали со мной на протяжении многих лет.
Ее колючий взгляд впивается в меня.
— Никто в этом доме никогда не поднимал на тебя руку.
— Я говорю о словесных оскорблениях, Линн. Слова иногда могут быть так же вредны, как и действия, — механически повторяю то, что Кай сказал мне прошлой ночью.
Ее пальцы сжимаются в кулаки. На какое-то ужасное мгновение мне кажется, что она собирается ударить меня. Но она прижимает костяшки пальцев к краю стопки бумаг и пихает бумаги через стол ко мне.
— После того, как мы с твоим отцом обсудили твое поведение, — продолжает она свою речь, — мы решили, что для всех будет лучше, если ты пойдешь в школу-интернат, которая специализируется на трудных подростках.
Мое сердце колотится в груди, когда я читаю верхнюю строчку на одной из бумаг.
— Ты отправляешь меня в Монтану! — Я отодвигаюсь от стола. — Ни за что. Я не поеду.
Она сидит со своей идеальной осанкой и тошнотворно довольным выражением лица.
— Ты все еще несовершеннолетняя и так как я твой опекун, у тебя нет другого выбора, кроме как делать то, что я говорю.
— Ты не единственный мой опекун, — говорю я и выбегаю из кухни. — Папа! — Мои ноги топают по ступенькам, когда я бегу наверх. — Папа, ты не можешь позволить ей отослать меня. — Я спешу к двери его спальни и стучу в нее кулаком. — Папа, пожалуйста. Не позволяй ей этого делать.
— Я не позволяю ей, — отвечает он через закрытую дверь. — Я согласен с Линн. Тебе нужно уехать, Иза. Так будет лучше.
— Лучше для кого? — хватаюсь за дверную ручку и дергаю дверь, но она заперта.
Еще несколько раз стучу в дверь, прежде чем сдаться и сбежать в свою комнату. Я пытаюсь позвонить бабушке Стефи, но она не отвечает. Оставляю ей сообщение, а затем отправляю сообщение Индиго, хотя вероятность того, что она прочитает его, пока она на работе, составляет всего один процент. Когда она не отвечает, я хватаю несколько вещевых мешков из шкафа и начинаю бросать внутрь все, что попадается: одежду, обувь, свой альбом для рисования, художественные принадлежности, ноутбук. Набив полные сумки, я достаю свою заначку наличных из верхнего ящика комода и засовываю ее в задний карман. Затем я закидываю сумки за плечи и выбегаю из своей комнаты.
Когда я добираюсь до подножия лестницы, Линн ждет меня, преграждая путь к черному ходу.
— Ты никуда не пойдешь. — Она скрещивает руки на груди, ее чересчур выщипанные брови выгибаются дугой. — Ты останешься здесь до завтрашнего утра, а потом мы с твоим отцом отвезем тебя в Монтану. И если ты проявишь хоть какие-то признаки насилия, мы без колебаний вызовем полицию.
У меня тревожное чувство, словно она надеется, что я снова попытаюсь ее толкнуть, дам ей повод позвонить в полицию.
— Я здесь не останусь, — говорю я самым спокойным голосом, на который только способна. — И я не собираюсь в школу в Монтане. Через пару месяцев мне исполнится восемнадцать. До тех пор я могу жить с бабушкой Стефи.
— Пока тебе не исполнится восемнадцать, мы с твоим отцом будем говорить тебе, что делать, а не наоборот. Ты не будешь жить со своей бабушкой. Ты будешь жить в Монтане, далеко-далеко, где никому не сможешь причинить вреда. — Ее губы изгибаются в улыбке. — И где ты не сможешь превратиться в свою грязную шлюху-мать.
Я чуть не падаю прямо там, но в последнюю секунду мне удается разглядеть истину сквозь ослепляющий гнев. Она хочет, чтобы я разозлилась. Она хочет, чтобы я причинила ей боль. Хочет, чтобы я была именно той, о ком она мне говорит.
— Так вот почему ты так дерьмово обращалась со мной, — огрызаюсь я, шокируя ее и себя. — Потому что отец изменил тебе с моей мамой.
Ее губы изгибаются в злобной усмешке, когда ее рука устремляется вперед. Она хватает меня за руку, и ее пальцы впиваются в мою плоть.
— Ты неблагодарное маленькое отродье. Если бы ты только знала, чем занималась твоя мать… Как сильно она на самом деле разрушила нашу семью. Какая она на самом деле больная и извращенная… Я могла бы тебе рассказать. Смотреть, как ты ломаешься. Но я пока не буду этого делать. Гораздо веселее наблюдать, как ты страдаешь. Видеть, как твой собственный отец разрушает твою жизнь. И он делает это так легко, потому что втайне презирает тебя и все, что ты из себя представляешь.
Мои легкие сжимаются, высасывая кислород. Я едва могу дышать. Пятна перед глазами. Если я не наберу воздуха в легкие, то потеряю сознание.
Не падай в обморок. Не падай в обморок. Если ты потеряешь сознание, Бог знает, где ты очнешься. Просто убирайся отсюда. Сейчас.
Сделав глубокий вдох, я отдергиваю руку. Затем хватаюсь за перила и перелезаю через них, как долбаный крутой паркурщик. Я на нижней ступеньке, так что падение мне не грозит, но мое движение ниндзя сбивает ее с толку. Она в шоке смотрит на меня, когда я бегу к входной двери. Проходит секунда или две, прежде чем я слышу звук ее шагов, преследующих меня. Я не медлю, вырываясь через парадную дверь. Затем бегу по тротуару прямо к дому Мейерсов, скрестив пальцы, что Кай будет там, чтобы подвезти меня до дома бабушки Стефи, где, я знаю, я буду в безопасности.
Бросив свои сумки на заднюю веранду дома Мейерсов, я стучу в дверь, бросая быстрый взгляд на свой дом. Слава богу, Линн еще не вышла. Надеюсь, она сдастся и просто позволит мне уйти. Хотя я сильно в этом сомневаюсь. Что бы ни произошло между моей настоящей мамой, моим отцом и ней, это заставило ее начать миссию по моему уничтожению. Хотела бы я знать, проистекает ненависть Линн исключительно из-за этого или есть тут что-то большее.
Каждая кость в моем теле мучительно болит, когда я прокручиваю ее слова снова и снова. Я всегда знала, что не была любимицей своего отца, но услышать, как она говорит это вслух, было мучительно… Так ядовито… Жжение растекается по моим венам. Я смотрю на запястье, где она схватила меня. Красные отметины усеивают кожу. Как она может говорить, что моя жестокость — это проблема после того, как сама такое сделала? Однако, зная Линн, она, вероятно, соврет и скажет моему отцу, что это была самооборона. Когда я думаю об этом, то понимаю, что на протяжении всей моей жизни она часто так делала. Выдумывала извращенные истории, чтобы выставить меня плохой. И мой папа так легко в них верил.
К тому времени, как открывается дверь Мейерсов, я проваливаюсь в яму жалости к себе и отвращения. Но я выкарабкиваюсь из нее, когда вижу в дверном проеме Кайлера, который смотрит на меня, запыхавшуюся, с дикими глазами, и беспокойство отражается на его лице.
— Ты в порядке? — спрашивает он.
Я еле сдерживаю слезы.
— Эм… Кай здесь? — Мне неловко, что он выглядит обиженным, но сейчас я хочу поговорить с Каем, ведь он знает, что происходит.
— Только что ушел. — Он смотрит на меня с беспокойством. — Что ты хотела? Что бы это ни было, я могу тебе помочь. Просто доверься мне, хорошо?
Я прячу руки в карманы куртки.
— Ты можешь отвезти меня к бабушке? Мне нужно с ней поговорить. — Это все, что я могу ему сейчас сказать.
Он не колеблется ни секунды.
— Конечно. Дай мне пару минут.
Он бросается обратно в дом, оставляя дверь открытой. Возвращается через две минуты, одетый в синюю толстовку с капюшоном и держа в руках связку ключей. Ничего не говоря, он берет мои сумки и трусцой спускается по задней лестнице в гараж. Я следую за ним, то и дело оглядываясь на свой дом. Вокруг тихо. Слишком тихо. Я беспокоюсь, что Линн может что-то замышлять, например, объявит меня беглянкой. Я подумываю о том, чтобы вернуться домой, но от одной мысли об этом у меня сводит живот.
После того, как мы с Кайлером садимся в его машину, он выезжает на дорогу.
— Ты помнишь, где она живет? — спрашиваю я, пристегиваясь ремнем безопасности.
Он кивает, увеличивая температуру в салоне.
— В сообществе Саннивейл-Бей, верно?
Кивнув, я откидываюсь на спинку сиденья.
— Да. И спасибо, что помогаешь.
Он открывает рот, чтобы что-то сказать, но мой телефон звонит, прерывая его. Я нащупываю его в кармане. Пожалуйста, пусть это будет бабушка Стефи. Пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста.
— Слава Богу, — говорю я вслух, когда вижу, как ее имя высвечивается на экране. Я нажимаю кнопку ответа и подношу телефон к уху.
— Что, черт возьми, они с тобой сделали? — спрашивает она, прежде чем я успеваю даже поздороваться.
Я думаю рассказать ей, что объясню все, когда приеду к ней домой и рядом не будет Кайлера, но она объявляет, что уехала из города в поездку с Гарри.
— Но не волнуйся, дорогая. После того, как я получила твое сообщение, я запрыгнула в машину и отправилась прямо в аэропорт. Гарри сейчас разговаривает по телефону в поисках рейса домой. — Гнев наполняет ее тон. — Черт бы побрал этих двоих. Я не могу поверить, что они делают это с тобой.
— Я тоже. — Но как только я это произношу, понимаю, что это ложь. Я совсем не удивлена, что это происходит. На самом деле, оглядываясь на свои отношения с отцом и Линн, я удивляюсь, что они не попытались отослать меня раньше.
Слезы наворачиваются на мои глаза, когда каждое болезненное воспоминание и обидное слово возвращаются ко мне. Внезапно все выливается из меня в беспорядке. Я рассказываю бабушке Стефи о том, как Линн сказала, что моя мама умерла и что она была плохим человеком. Как я оттолкнула Линн и выбежала из дома. Как они обещали вызвать полицию, если я не поеду в Монтану. К тому времени, как я заканчиваю лепетать, я запыхалась и прекрасно понимаю, что Кайлер наблюдает за мной краем глаза.
— Будь проклят мой сын и эта глупая стерва, которую он называет своей женой, — говорит она, когда я заканчиваю. — Я не позволю им сделать это с тобой. Они никуда тебя не отправят. Ты останешься со мной.
— Но что, если они вызовут полицию? — Я поворачиваюсь к окну, не желая видеть выражение лица Кайлера прямо сейчас. Если раньше он не считал меня ненормальной, то теперь, наверное, считает. — Что, если они скажут, что я сбежала?
— Я сильно в этом сомневаюсь. — Ее голос звучит довольно уверенно. — Линн важна ее репутация. Вероятно, это одна из причин, по которой она приняла тебя как свою собственную дочь, чтобы скрыть интрижку твоего отца. Я собираюсь позвонить твоему отцу и убедиться, что его тупая задница не позволит ей это сделать.
— Что мне делать до тех пор? — спрашиваю я, вытирая глаза рукавом куртки.
— Где ты сейчас находишься?
— Эм… — я украдкой бросаю взгляд в сторону Кайлера. Он возится со стереосистемой, притворяясь, что не замечает этого сумасшедшего разговора, происходящего прямо рядом с ним. — Эм, на самом деле я сейчас с Кайлером. Кайлером Мейерсом. Помнишь, ты пекла для него печенье.
— О, тот парень, в которого ты была влюблена целую вечность, — говорит она слишком громко.
Мой взгляд снова скользит по Кайлеру, задаваясь вопросом, слышал ли он то, что она только что сказала. Его руки на руле, он смотрит прямо перед собой на дорогу, но, клянусь, уголки его губ подергиваются.
— Нет… Точнее, да, это он. Но это не так… — Я прикусываю язык, чтобы не сказать ничего лишнего. Во всяком случае, что-нибудь еще.
— Хорошо, я избавлю тебя от неловких разговоров. Но когда я вернусь домой, мне нужны подробности, — поддразнивает она меня. — Он может отвезти тебя ко мне домой?
— Мы уже направляемся туда, — говорю я, прислоняясь головой к окну.
— Хорошо. Под ковриком у входа есть запасной ключ. Индиго вернется около десяти, но отправь ей сообщение, чтобы она знала, что ты там и сразу ехала домой.
— А как насчет Линн и моего отца? — Я спрашиваю. — Что, если они появятся там?
— Позволь мне разобраться с ними. — То, как она это говорит, заставляет меня содрогнуться. Я до смерти люблю бабушку Стефи, но мне жаль человека, который станет ее врагом.
Однажды она ругалась с одним из своих соседей о высоте кустов у нее во дворе. Он угрожал вызвать полицию, говоря, что они отвратительны на вид и должны быть ниже, чтобы их не было видно.
Когда он, наконец, подал официальную жалобу, она срубила свои кусты, а затем, посреди ночи, пробралась в его двор и вырвала все розы парня, которые были его гордостью. Чувак был одержим своими розами до такой степени, что проводил все выходные, ухаживая за ними.
После того, как она уничтожила их, она сложила свои кусты и розы в бочку, поставила ее посреди его двора и подожгла. Он выбежал из своего дома, взбешенный, и все, что сказала моя бабушка, было:
— Вот так. Теперь обе наши проблемы решены. Тебе больше не нужно смотреть на мои кусты и мне не придется смотреть, как ты возишься со своими розами.
Мужчина пришел в ярость и вызвал полицию. Полиция составила рапорт, но я думаю, что они сочли это забавным, потому что они продолжали шутить о фетишах розового куста, когда делали записи.
— Ты позвонишь мне после того, как поговоришь с ними, правда? — спрашиваю я ее.
— Конечно, — обещает она. — Дай мне немного времени и я тебе сразу перезвоню.
После того, как мы прощаемся, я заканчиваю разговор и убираю телефон. Затем я замолкаю, не зная, что сказать Кайлеру. Я вроде как просто хочу оставаться так до конца поездки, чтобы ничего ему не рассказывать, но Кайлер решает нарушить молчание.
— Я всегда знал, что Линн была той еще стервой, но не думал, что все настолько плохо. — Его хватка на руле крепче, когда он бросает на меня взгляд. — Иза, мне так жаль, что тебе пришлось пройти через все это.
Пожимаю плечами, изображая полное безразличие, хотя внутри я — кучка бодрых, накачанных сахаром обезьян.
— Это не твоя вина.
— Я знаю, но… — с его губ срывается оглушительный вздох. — О том, что Ханна сказала ранее, я хочу быть с тобой честным, хорошо?
Тпру. Мы-таки пришли к этому. Именно сейчас.
— Я просто хочу, чтобы ты знала, что я никогда не называл тебя неудачницей. — Он делает паузу, и я начинаю благодарить его, но затем он добавляет: — Но…
Достойное презрения «но» — слово, которое люди используют, прежде чем сказать что-то, что вы, возможно, не захотите слышать.
— Я никогда по-настоящему не пытался остановить тех, кто говорил что-то плохое о тебе. — Его голос мягкий, скрывающий неловкость ситуации.
Не знаю, что сказать. Отчасти мое увлечение Кайлером было вызвано тем фактом, что я думала, он заступается за меня, как тогда, когда Ханна дразнила меня и он вмешался. Или когда его друзья загнали меня в угол и он заставил их оставить меня в покое, сказав, что они опаздывают на тренировку. Втайне я всегда представляла его рыцарем в сияющих доспехах, который заставлял всех перестать смеяться надо мной, даже когда меня не было рядом, чтобы это услышать.
— Иза. — Его осторожный тон заставляет меня застыть. — В прошлом я делал некоторые вещи, которыми не горжусь, но я хочу, чтобы ты знала, что я больше не такой.
С каких это пор? С тех пор, как я вернулась из Европы с новым имиджем? С тех пор, как я стала, как выразилась Индиго, «горячей штучкой»? Я хочу спросить его, но боюсь, что мне придется наблюдать, как он ерзает на сиденье и подбирает ответ. Что его реакция сокрушит последние пять лет, которые я провела, мечтая однажды быть с ним. Именно эти мечты-фантазии о другой жизни помогли мне пережить одни из самых тяжелых дней в старшей школе. Я всегда убеждала себя, что однажды я изменюсь, все это увидят — Кайлер это увидит — и моя жизнь наладится.
Но сейчас я сижу здесь с ним, полностью изменившись и все же моя жизнь разваливается на части.
— Я иногда наблюдал за тобой, когда ты рисовала на балконе, — признается он. — Ты неизменно интересовалась этим. Я завидовал тому, как ты можешь вот так отключаться от всего. Мне всегда было очень трудно не обращать внимания на то, что люди делали, думали, говорили.
— Я не всегда была сосредоточена на своих рисунках, — признаюсь я. Внутри меня порхают святые купидоны и шоколадные сердечки. Кайлер наблюдал за мной так же, как я за ним? — Иногда я просто притворялась, что это так, когда… когда я беспокоилась, что ты можешь меня увидеть.
На его лице появляется улыбка.
— Значит, ты тоже наблюдала за мной?
Я закатываю глаза.
— Ты и так знал, что я это делала.
— Нет, не знал, — пытается солгать он. Но когда я бросаю на него скептический взгляд, он сдается. — Хорошо. Хорошо. Я действительно знал, но мне нравилось знать, что ты знаешь. Это помогало мне чувствовать… — Он колеблется. — …себя особенным.
Смех срывается с моих губ и я прикрываю рот рукой.
— Извини. Я не хотела смеяться. Ты только что сказал «особенный», и это прозвучало так…
— Ну говори. — настаивает он. Когда я качаю головой, он протягивает руку и щекочет мою ногу. — Давай же. Ты не можешь смеяться над таким парнем и не объяснять почему.
Я делаю одно из своих печально известных свиных фырканий.
— Кайлер, остановись! — Я плачу сквозь смех.
— Нет, пока ты не скажешь мне, почему ты смеешься. — Его пальцы легко скользят по моей ноге, пока я, наконец, не вскидываю руки в воздух, сдаваясь.
— Хорошо. Я рассмеялась, потому что это прозвучало как реплика из дрянного романтического фильма. — Я вытираю слезы смеха с глаз.
— Но это вроде как сработало, не так ли? — Его губы растягиваются в усмешке. — Ты довольно милая, когда так сильно смеешься, особенно со всем этим фырканьем. Это было очень привлекательно.
Я игриво шлепаю его по руке.
— Неважно. Мне нравится мое поросячье фырканье.
— Мне тоже, — говорит он искренне. — Это так реально. Многие девушки издают такой пронзительный фальшивый смех.
Я знаю, о каком смехе он говорит, потому что Ханна делает это все время.
На его лице появляется чрезвычайно напряженное выражение. Я понятия не имею, что он собирается сказать, но я задерживаю дыхание в ожидании. Однако, прежде чем он успевает что-либо сказать, мой телефон пиликает и портит момент.
— Это моя бабушка, — говорю я и отвечаю на звонок.
— Хорошо, я обо всем позаботилась, — торопливо говорит она. — Пока ты останешься со мной.
— Пока? — спрашиваю я в панике. — Значит ли это, что мне, в конце концов, придется вернуться?
— Нет, это означает, что на данный момент твой отец согласился, чтобы ты осталась со мной, пока все не успокоится, — объясняет она. — Однако мне придется сразиться с ним, как только Линн вмешается. Я в этом уверена. Но я буду бороться с этим. Не позволю тебе вернуться в тот дом. Но мне нужно, чтобы ты кое-что сделала для меня. Мне нужно, чтобы ты вела себя как можно лучше. Последнее, что нам сейчас нужно, — это дать им все, что они могут использовать против нас.
Я беспокоюсь о том, как это скажется на ее здоровье.
— Ты уверена, что хочешь в это ввязываться? Не хочу, чтобы ты нервничала.
— Нервничала? Будет облегчением узнать, что ты вдали от всего этого дерьма, — отвечает она как ни в чем не бывало. — Я и так провела много ночей, беспокоясь, все ли с тобой в порядке.
— Что, если они позвонят в полицию и заявят, что я сбежала? — нервно спрашиваю. — Я не хочу, чтобы у тебя были неприятности.
— Они не собираются вызывать полицию, — настаивает она. — Возможно, они и угрожали тебе этим, но у меня такое чувство, что, если бы они это сделали, у них было бы больше проблем, чем у тебя.
Тяжкий груз спадает с моих плеч, но я не могу не задуматься…
— С чего бы им попадать в неприятности?
— По многим причинам, дорогая. Например, если бы я сообщила о них как о невнимательных, жестоких родителях. И ты сказала мне, что она схватила тебя, верно?
— Все не так уж плохо, — тихо говорю я, обхватывая пальцами запястье.
— Мне все равно, насколько это плохо. Она не имеет права тебя хватать, — говорит она. — Плюс, есть вся эта история с компанией твоего отца.
А?
— О чем ты говоришь? Что происходит с компанией моего отца?
— Ничего такого, о чем тебе стоило бы беспокоиться, — поспешно отвечает она. — Послушай, мне нужно идти. Я готовлюсь пройти через охрану. Я буду дома около одиннадцати и мы еще поговорим. Не хочу, чтобы ты сидела без дела и переживала из-за всякой ерунды. Выйди и проветрись. Может быть, ты могла бы попросить этого парня Кайлера сводить тебя в кино или еще куда-нибудь. Держу пари, это было бы отличным развлечением.
Я сопротивляюсь желанию прикрыть трубку. Кайлер, вероятно, уже все равно слышал все, что она сказала.
После того, как я вешаю трубку, Кайлер подтверждает мои подозрения, что он подслушал каждое неловкое слово, сказанное моей бабушкой Стефи, когда он поворачивается ко мне и говорит:
— Она хочет, чтобы я сводил тебя в кино, да?
Я чувствую, как мои щеки горят.
— Тебе не нужно этого делать. Она просто не хочет, чтобы я сидела дома одна. Со мной все будет в порядке. Иногда мне кажется, что она все еще думает обо мне как о маленьком ребенке, за которым нужно присматривать двадцать четыре часа в сутки.
— Я уверен, что она просто беспокоится о тебе. — Он нажимает на тормоза, останавливаясь на красный свет. — Я не виню ее. Должно быть, тяжело иметь дело с такими родителями.
— Так и есть, но я к этому привыкла. — Пожимаю плечами, как будто в этом нет ничего такого.
Он что-то обдумывает, изучая меня. Не сводит с меня глаз, пока не загорается зеленый свет, а затем включает поворотник и сворачивает налево, нарушая около пяти правил дорожного движения.
— Я не позволю тебе сидеть одной весь день. — Он ведет машину по дороге, ведущей в центр Саннивейла. — Я буду развлекать тебя, пока твоя бабушка не вернется домой.
Бросаю взгляд на часы на приборной панели.
— Но это еще восемь часов.
Он выгибает бровь.
— Ты думаешь, что я не смогу отвлечь тебя на восемь часов?
Я держу рот на замке, отказываясь говорить то, что вертится у меня в голове: может быть, если ты снимешь рубашку. Вместо этого я говорю, сохраняя потрясающе спокойный тон:
— Что мы будем делать?
Его глаза озорно сверкают.
— У меня есть идея.
— Хорошо. — Я немного нервничаю, но любопытство берет надо мной верх. — Что за идея?
Он останавливает машину у небольшого парка, затем глушит двигатель.
— Игра в Лошадки. (1)
— Звучит забавно. — Я отстегиваю ремень безопасности. — Но я не уверена, что даже ты сможешь играть в Лошадки восемь часов.
— О, это только начало отвлечения внимания. — Он злобно ухмыляется. — Я собираюсь превратить это в небольшую игру.
Я ухмыляюсь ему.
— Эм, ты же понимаешь, что Лошадки — это и есть игра, верно?
Он возражает с невозмутимым видом.
— Я не это имел в виду.
Я не могу удержаться от хихиканья.
— Тогда что ты имел в виду?
Он вынимает ключи из замка зажигания.
— За каждый раунд, который я выиграю, я выбираю что-то сумасшедшее, что мы оба должны сделать. И за каждый раунд, который ты выигрываешь, ты можешь что-то придумать.
— Ты же понимаешь, что я крута в этом, верно? И я уже надирала тебе задницу в этом раньше.
— Я немного практиковался с тех пор, как мне было двенадцать. — Он тянется к ручке двери, одаривая меня дерзкой улыбкой. — Но, если ты слишком боишься, что тебе надерут задницу, мы можем сделать что-нибудь другое.
Мне вроде как хочется обнять его прямо сейчас, потому что я улыбаюсь и почти не думаю о Линн, моем отце и о том, как это будет ужасно, если они в конечном итоге отправят меня в Монтану.
— Игра начинается, парень. — Я провожу пальцами по волосам и ловлю свое отражение в зеркале. Фу. У меня не было возможности привести себя в порядок после вчерашнего скандала. Из-за размазанной подводки для глаз и потекшей туши я выгляжу так, словно решила стать готом. — Всего одну секунду.
Достаю из сумки расческу и стягиваю волосы в хвост, пока он выходит из машины и достает из багажника баскетбольный мяч. Я использую край рубашки, чтобы стереть с лица размазанный макияж. Я подумываю о том, чтобы нанести новый, но не хочу заставлять Кайлера ждать меня. Прошло много времени с тех пор, как я выглядела так естественно и, признаюсь, я чувствую себя немного неловко. Тем не менее, я высоко держу голову, когда выхожу из машины и иду к кортам с Кайлером. Я не собираюсь чувствовать себя плохо из-за того, что я — это я и выгляжу естественно. Я провела слишком много дней, чувствуя себя так.
Когда мы подходим к площадке, Кайлер приближается ко мне.
— У тебя самые милые веснушки. — Он проводит пальцами по моей щеке. — Я всегда так считал.
Мне приходится напоминать себе, что нужно дышать. Его прикосновение так интимно, что я не знаю, как реагировать. Странно, что то, что он считает во мне милым — это то, что я отчаянно прикрывала косметикой.
Я не знаю, что делать с тем, что происходит между нами, но я определенно улыбаюсь. Однако улыбка исчезает, стоит мне заметить темно-синюю машину с тонированными стеклами, проезжающую мимо парка в замедленном темпе.
Сначала я не обращаю на нее слишком много внимания, но, когда она в третий раз огибает парк, почти замедляясь, чтобы остановиться рядом с кортами, во мне шевелится беспокойство. Что, если кто-то ищет меня? Может быть, мои родители? Это не их машина, но я бы не отметала мысль, что они одолжили ее только для того, чтобы неожиданно напасть на меня. Или это может быть полицейская машина без опознавательных знаков?
— На что ты смотришь? — спрашивает Кайлер, пробегая трусцой по корту, собираясь размяться.
— Я… — Я оглядываюсь назад, туда, где стояла машина, только чтобы обнаружить, что она мчится в сторону главной дороги. — Там была машина, которая ездила вокруг, но я думаю, что это ничего не значило.
Он бросает мяч, его брови хмурятся.
— Ты думаешь, это могли быть твои родители?
— Нет, я так не думаю… Это была не их машина. И я не думаю, что они будут искать меня здесь. — Они не знают меня достаточно хорошо.
Я стряхиваю с себя беспокойство, как могу и поднимаю руки перед собой, сосредоточившись на игре. И все же что-то кажется не совсем правильным, как затишье перед бурей. Я просто хотела бы знать, когда эта буря настигнет меня.
(1) — игра с баскетбольным мячом, заключающаяся в бросании мяча в кольцо с разных позиций.