— Мам, Радим спрашивал обо мне?
Я сгружаю посуду в мойку. В ожидании ответа сажусь обратно за стол. Мама не доверяет мне мытье посуды с тех пор, как я чуть не упала в обморок прямо в узком проходе между холодильником и кухонным гарнитуром, разбив при этом несколько тарелок. Прошло уже пару месяцев и приступы головокружения отступили вместе с токсикозом, но мамино доверие не удалось вернуть.
— А как же, подскочил, ввалился на кухню как медведь, искал чего-то. Спросил где ты.
На последней фразе я сажусь напрягшись, в предвкушении дальнейших подробностей, но мама неумолима, продолжения не следует. Она размеренно намывает посуду в тишине, а я сдуваюсь как шарик.
— Вижу у вас все наладилось. — продолжает она, заметив мою реакцию, — Рассказала наконец. Вот и славно. Давно пора. А то, как малыша растить без отца?
Замираю, а о самом главном я, конечно, и не сказала. Мог он догадаться по моему животику? Мог же.
Не знаю куда спрятать от мамы глаза, они беспорядочно бегают по кухне в поисках ответа. Понимаю, что выдам себя таким поведением и хватаю свою кружку, пряча взгляд уткнувшись в остывающий чай.
Мама стоит у мойки и не видит моих метаний, а когда оборачивается на мое молчание я уже пью чай, уткнувшись взглядом в конфетницу.
— Ты что ему не рассказала?! — тарелка выскальзывает из ее рук со звоном падая в мойку.
Все же, провести маму не удалось. Знает меня как облупленную. И мое молчание сказало само за себя, конечно выдало меня.
— Что ж вы делали всю ночь?
— Мааам! — возмущенно пищу.
— Ну, ладно, пол ночи? — снисходительно сокращает срок мама.
Мои щеки горят, краснею как школьница, а мне на минуточку уже двадцать шесть! Стыдно-то как, мой взгляд снова мечется по кухне, не зная где спрятаться.
— Ты ж на узи ходила, хоть снимок показала ему, раз язык у тебя не ворочается.
Тяжело вздыхаю. Разве я об этом думала вчера? Мысли плыли совершенно в другом направлении.
А снимок так и лежит в сумочке. Никем не увиденный. Я его так и не показала никому, даже родителям. Просто забыла обо всем, слишком напряженным был вечер.
Мама наконец заканчивает отмывание кастрюли и поворачивается ко мне, вытирая руки вафельным полотенцем. Она садится ко мне за стол.
— Позвони ему, узнай как дела, невзначай расскажи о ребенке. — участливо советует мама.
— Вот же глупая ситуация, мам, я и хочу рассказать и не могу, мне все время что-то мешает, как будто что-то держит и не дает рассказать. — я смотрю на нее с надеждой, что подскажет, как поступить.
— Ну, здесь только один совет, просто собраться и рассказать, по другому не выйдет, пока ты ходишь вокруг да около, маешься, выискивая отговорки, ты не сможешь рассказать ничего. А время идет. Я говорила неоднократно, если ты не можешь, я сама расскажу, меня-то ничего не держит.
— Нет, мама, пожалуйста, я хочу сама! — умоляюще смотрю на нее.
— Сама, ты ни на что не решишься, — тяжело вздыхает мама.
— Я хотела утром рассказать, но ты отправила меня на работу, а теперь он не выходит на связь. — вышло с упреком.
— Откуда ж мне знать было, что за всю ночь вы не сговоритесь. — всплескивает она руками.
Возможность рассказать Радиму мне выдается очень скоро и если бы знала, чем обернется моя попытка, может и не стремилась к этому так рьяно.