— Марь Васильна, что за бардак в отделении? Люди у вас на полу лежат!
— Семен Аркадьевич, голубчик, разве ж моя вина? Это пациент из травмы сбежал. Сам на ногах не стоит, а все туда же. В гинекологию. Можно подумать у нас тут медом намазано. С переломанной ногой, а все туда же. — обиженно выговаривает женский голос.
— На каталку его и в свое отделение, Марь Васильна. — усталый голос врача.
Слушаю краем уха. Очень любопытно, что там происходит. Но вставать нельзя. Часы на телефоне высвечивают час ночи с небольшим. Понятен уставший голос Семена Аркадьевича. Сейчас бы спать во всю.
Шум стихает, но мое растревоженное сердечко — нет. Остается ворочаться с боку на бок и рассматривать пустые стены. Это государственная больница, довольно старая уже, хоть и виден тщательно сделанный ремонт.
Не получается снова заснуть. Еще раз проверяю мессенджеры. Радим был в сети несколько дней назад. Так и узнаю, что прошло уже два дня. Взволнованное сообщение от Людки с обещанием в ближайшие же выходные приехать и "отлупить" по попе за беспечное отношение к здоровью, своему и ребенка. Отвечаю, что берегу здоровье, свое и ребенка, и очень жду ее выходных.
А утром меня снова будят голоса. На этот раз оба мужские и я узнаю оба. Один — моего мужа, а второй — лечащего врача.
— Пациент Красновский, не сидится вам в своем отделении! Куда вам геройствовать? После операции же.
— Да мне б жену свою увидеть, хоть краешком глаза и я успокоюсь.
— Э нет, товарищ. Она отдыхает, ей предписан покой, а тебя болезного увидет и разнервничается. Твоей голени тоже не помешает покой. Ломать заново кость, чтобы срастить — то еще удовольствие, поверь мне… — увещевающий голос доктора все удаляется, пока совсем не затихает за хлопнувшей дверью.
В палату протискивается молоденькая медсестра, приставленная ко мне, с которой мы успели подружиться. Запыхавшаяся словно бежала стометровку, она выпаливает:
— Муж твой был. Хорошенький такой. — мечтательно вздыхает она. — Сам с загипсованной ногой, а все к тебе стремится попасть. Любит тебя. Про ребеночка все переживал.
Не то, чтобы я его ревновала, но червячок начинает грызть. Так откровенно высказывать восхищение мужчиной его жене, нужно обладать немалой долей непосредственности.
— Но Семен Аркадьевич, развернул его, сказал у вас режим. — с меньшим энтузиазмом продолжает она. — очень строгий он, наш зав, дисциплину любит, как в армии. Он, между прочим, бывший военный врач, после ранения, комиссовали его…
Ее щебетание ненадолго отвлекает меня, но вскоре я забываю обо всем, погрузившись в мир своих размышлений.
— А что ему операцию делали? И как ему разрешили встать? — вырывается мой встревоженный вопрос.
Машулька пару раз хлопает ресницами, но все же понимает о ком я.
— Да не разрешили, конечно, но не слушается же. Всех на уши уже поставил своими исчезновениями из палаты, по всему отделению его искали, а он у нас, в гинекологии, — хихикает моя невольная шпионка, — врачи ругаются на него, а он костыли где-то раздобыл и к вам. Все наше отделение вздыхает, какая любовь, все ему нипочем.
Не понимаю, почему меня так раздражает ее восхищенный тон? Еле выдержала ее тираду, так и хотелось рассказать что-нибудь гадкое про Радима, чтобы умерить ее пыл, но я нашла в себе силы сдержаться.