— Ох, и скандал опять будет! Гейзехуза точно из ректоров попрут. Только-только ту историю с албыс забывать стали — и на тебе! Такую свинью ему опять подложили…
— Ага! Причём в прямом смысле.
— Но как эта зверюга там оказалась? Неужто с того берега приплыла? Там же река саженей в пятьсот, а то и больше!
— Почему обязательно приплыла? Может, по мосту перебралась. Ночью, например…
— Да там вообще целое стадо, похоже! Сначала-то на поросят наткнулись. Мелкие совсем.
— Значит, минимум одна матка тоже там пасётся. А то и несколько. Кабаны, бывает, в здоровенные стаи сбиваются…
— И как охрана-то это всё прозевала? Ещё пару недель назад весь парк вон с солдатами прочёсывали, когда убийцу Бергера искали…
— Кстати, а видели, как Кочан-то на это чудище с дрыном попёр? Не сдрейфил же…
— Так это не от большого ума. Чего ты такому кабаняке острой палкой сделаешь?
— Ой, кто бы говорил! Ты вообще дёру дал так, что только пятки сверкали!
— Мы за подмогой побежали!
— Ага, как же…
Я слушал оживлённо судачащих между собой студентов вполуха, больше занятый своими мыслями. Ребята же тараторили без умолку, скрашивая себе обратный путь к учебным корпусам. Мы шагали через парк напрямик, уже без хитроумных маршрутов, усталые, мокрые и грязные — оставаться дальше на берегу и устраивать костры для просушки уже, конечно, не стали.
Меня, к счастью, никто не донимал, хотя взгляды я на себе ловил постоянно. Но стоило самому оглянуться — как любопытствующие тут же прятали глаза. Да и вообще, держаться старались чуть в стороне — вокруг меня будто бы невидимая преграда образовалась радиусом в пару шагов. Даже приятели — Варя, Жак, Глеб Трофимов — держались чуть позади.
Колыванова на меня вообще, кажется, обиделась. Я сначала и не понял, почему.
— Варь, ты чего?
Девушка сначала дёрнула плечом и отвернулась, показывая, что не хочет разговаривать. Но тут уже забеспокоился и Жак — тоже начал её расспрашивать. Наконец, она неохотно проворчала:
— Просто… Жестокий ты, оказывается, Богдан. Зачем убивать-то было несчастную животину?
— Вот те раз… — опешил я. — А что ж, смотреть на него, что ли? Опасная зверюга-то. Кучу народа мог поранить, а то и убить.
— Но ты мог бы его просто… прогнать. Да и вообще, он же просто своё стадо защищал!
— А я — своё, — усмехнулся я.
— Ой ли? — прищурилась она. — Сдаётся мне, ты не потому на него накинулся, что ребят защитить хотел. А ради добычи.
— Ну зачем ты так, Варвара! — возмутился Полиньяк, но Варя, упрямо склонив голову, посмотрела на меня искоса.
— Ты вообще здорово изменился, Богдан. Раньше ты таким не был.
— Каким «таким»?
Она помедлила, подбирая слова.
— Хищник ты теперь. Я это прямо чую. Аж страшно становится.
— Ну, тебе-то нечего бояться, Варь. Ни тебе, ни другим моим близким.
Она лишь вздохнула и отвернулась. Я не стал больше на неё наседать. Да и вообще, то, что меня на время оставили в одиночестве, меня вполне устраивало. Обсуждать произошедшее не было желания. А вот подумать, прислушаться к себе — не мешало бы.
Добыча мне досталась хоть и лёгкая, но довольно весомая. Сложно оценить точное количество поглощённой эдры — я пока не нашёл для этой субстанции внятных единиц измерения, так что приходилось опираться исключительно на собственные ощущения. И выходит так, что за один присест я слопал объем, который до этого не мог накопить и неделю. Пожалуй, перед этим последний подобный куш мне перепадал только с русалки, на которую мы наткнулись в усадьбе Берсенева. Но в этот раз я довёл дело до конца и заполучил «сердце» с заключённым в нём Аспектом. И мне не терпелось исследовать его подробнее, а то и опробовать в деле.
Нематериальный голод, терзавший меня все последние дни, кажется, немного унялся. Всё тонкое тело пульсировало, светящиеся дуги между Узлами мерцали, будто неоновые трубки. Да и сами Узлы будто бы… окрепли, что ли. Изначально они выглядели этакими медузами — полупрозрачные, с нечёткими очертаниями и ещё более призрачными внутренностями. Но сейчас их структура становилась всё чётче. Особенно у Грудного узла. Тот, хоть визуально и не увеличился в размерах, с каждым днём становился всё плотнее и ярче. А после победы над измененным секачом в районе солнечного сплетения и вовсе начало покалывать, будто там засела дробина.
Собственно, у меня уже давно была версия, объясняющая, что со мной происходит. И сейчас я лишь получил ей лишнее подтверждение.
На месте Средоточия постепенно формируется кристаллический карбункул. Это важный этап в развитии нефилима — примерно, как появление кадыка и ломка голоса у мальчишек в пубертатный период. Тонкое тело начинает напрямую воздействовать на организм, вызывая формирование новых органов. Тут-то и пролегает грань между обычными Одарёнными и настоящим нефилимом. Причём физические кондиции тут не имеют значения — основную роль играет развитие самого Дара и количество поглощённой эдры. У кого-то карбункул может появиться уже в преклонном возрасте.
Что ж, как говорится, всё идёт по плану. Я становлюсь сильнее, и сила эта мне очень пригодится. Вот только, кажется, если сидеть на подножном корме, этот переходный период может затянуться. Чтобы кристалл в груди, наконец, оформился, мне нужно влить в него ещё немало энергии. Как сегодня. И для результата понадобится что-то посерьёзнее кабана-переростка.
Надо выходить на охоту…
— Богдан! Так что, ты с нами?
Обернувшись, я с некоторым удивлением увидел Кудеярова-младшего. Его бессменные спутники — Ванька Кочанов и Сашка Пушкарь — маячили чуть позади. Жак и Варя тоже смотрели на меня вопросительно.
— Ты о чём? — нахмурился я. Сосредоточившись на своих мыслях, я, кажется, пропустил часть разговора сокурсников.
— Насчёт «Погребка». Кабак это небольшой. Недалеко тут, на Александровской. Сейчас переоденемся да двинем туда. Отогреемся, обсушимся да отпразднуем. Я угощаю.
— Что вы праздновать-то собрались?
Кудеяров растерялся.
— Ну так… Победу твою. И вообще, что всё так удачно обошлось. Ты же нас спас, получается!
— Ага! — поддакнул Пушкарь. — Вот, ребята хотят выпить с героем!
— Тоже мне победа, — усмехнулся я. — Свинью завалить.
— Ну, не прибедняйся, Сибирский! — добавил кто-то из задних рядов. — Вон, у самого Боцмана чуть глаз не выпал. Как ты кабаняку-то этого… Почитай, одним ударом!
Будто только и поджидая начала этого разговора, одногруппники быстро окружили меня полукольцом, загалдели. Я даже немного растерялся, почувствовав себя звездой в толпе фанатов.
— Да будет вам, — отмахнулся я. — Я неф. Для меня это всё — раз плюнуть. А вот кто настоящий герой — так это Иван. Уж храбрец-то точно.
Кочанов, на которого тут же обернулась добрая половина сокурсников, от неожиданности покраснел.
— Да я чего… Я просто…
— Кочан, конечно, тоже молодец, не спорю, — не унимался Кудеяров. — Но давай уже без дураков, Богдан. Выпьешь с нами? И ты, француз, не тушуйся. Или вы всё дуетесь из-за той истории в начале года? Так то ж ерунда. Ну, подурачились с ребятами, занесло чуток. С кем не бывает…
Он уже не первый день настойчиво набивался в друзья, но сегодня, пожалуй, впервые делал это настолько явно, на глазах у всех. Мне, впрочем, от его потуг было ни холодно, ни жарко. На фоне тех событий, что вокруг меня сейчас крутились, все эти студенческие тёрки казались мышиной вознёй.
— Выпьем, Павел Фомич. Но как-нибудь в другой раз, — ответил я, впрочем, без язвительности. — У меня сегодня ещё куча дел, так что давайте без меня. А вот Полиньяка и Варю можете захватить, если захотят.
Сокурсники разочарованно загудели, но я уже развернулся и пошагал дальше. Жак догнал меня чуть погодя.
— Да что с тобой, Богдан? Ты как будто сбегаешь от кого-то.
— Действительно сбегаю, — усмехнулся я. — Если хочешь — сходи с остальными в кабак этот. Дома увидимся.
— Да не хочу я сегодня пить! Завтра же с утра опять на учёбу. Но ты-то куда спешишь?
— Сейчас новости до ректора дойдут и, как пить дать, расспросы всякие начнутся. Не хочу время на это терять. У меня и правда дела. Заберёшь мою форму, а? Я даже переодеваться не хочу — сразу рвану домой.
— Ладно, — вздохнул Жак.
Мне действительно не терпелось разобраться с трофеем. Даже начал приглядываться к нему прямо на ходу, но лучше, конечно, отложить все эксперименты до дома.
Мы как раз уже подходили к учебному корпусу Горного института, и на крыльце показалась Амалия — секретарша Кабанова. Спускаться, правда, не стала — снаружи по-прежнему накрапывал дождь. Прикрывая причёску папкой с бумагами, Амалия вытянула шею, высматривая кого-то.
— Ребята! Сибирского не видели? Николай Георгиевич его к себе вызывает!
Я, не дожидаясь, пока она отыщет меня взглядом, шмыгнул в сторону, скрываясь за глыбой парящего эмберита, установленной перед входом в институт, а потом, перемахнув через невысокий заборчик, припустил рысцой напрямик к главным воротам, срезая путь по газонам.
Когда добрался до дома, дождь уже утих, хотя небо было по-прежнему обложено сплошным ковром облаков. Уже начали спускаться сумерки — темнело сейчас всё раньше с каждым днём.
В саду усадьбы было непривычно людно и вовсю кипела работа. За три дня бригады наёмных рабочих успели его здорово преобразить. Конечно, ещё много чего нужно сделать, да и охвачена лишь малая часть усадьбы, но всё же кое-что уже начало вырисовываться.
Дремучие заросли вдоль забора, выходящего на набережную, основательно причесали — обрезали лишние ветви, избавились от сухостоя, проредили кустарник. Аллею, ведущую от главных ворот к зданию, а также проезд к гаражу расчистили от бурьяна и годами копившегося хлама. Срезанные ветки и прочий мусор всё еще высились во дворе и саду огромными горами, но их уже начали вывозить — к моему приходу грузовик с доверху наполненным кузовом как раз выезжал из ворот.
Машину провожал Демьян, в неизменной своей домотканной рубахе с закатанными рукавами, обнажавшими могучие волосатые лапищи. По нему было видно, что весь день он работал, не покладая рук, но при этом, что удивительно, был гораздо веселее и бодрее, чем обычно. Происходящее ему было явно по душе.
А ведь поначалу он в штыки воспринял мою идею пригласить Путилина устроить штаб-квартиру Священной дружины прямо здесь, в особняке. Мы даже повздорили на этот счёт. Я, если честно, и сам сомневался. Но Путилин моё в шутку брошенное предложение воспринял вполне всерьёз, и вернулся к нему уже с конкретным планом.
— Не волнуйся, я не собираюсь превращать усадьбу в проходной двор, — заверил он меня. — Дружина ведь не полицейский участок, толпы просителей к нам ломиться не будут. Да и много места я не займу. Мне нужна лишь небольшая спальня, кабинет для работы и надёжный сейф для хранения снаряжения и важных документов… Лучше даже два.
— Ну… думаю, это можно будет обеспечить.
— Ах, да, и ещё — тёплый гараж для моего «Даймлера». И место для некоторых… гимнастических упражнений. Но и с этим, как я понимаю, тоже проблем не будет.
— С условием, что вы обещаете мне показать пару приёмов, — усмехнулся я.
Но и это предложение Путилин воспринял вполне серьёзно.
— Обязательно. Можем тренироваться вместе, мне как раз сейчас надо потихоньку разрабатывать руку. Заодно освоишь кое-какое снаряжение Охотников — из того, что сможешь использовать, не навредив себе.
— Но почему вы хотите обосноваться именно у меня? Мне казалось, вам это как-то даже… не по чину, что ли. Дружина — это ведь императорская служба. Разве правильно будет, если штаб-квартира будет располагаться в частном владении?
— От императора я получаю кое-какое финансирование. Однако большую часть хозяйственных и организационных вопросов Дружина решает с помощью местных властей. И в моём случае обосноваться у тебя было бы очень хорошим ходом. Этот особняк — на особом положении. Он ведь вне юрисдикции губернатора, ты ведь в курсе?
— Да. Он может принадлежать либо потомку Василевских, либо вернётся во владение Романовых.
— Я уточнял этот вопрос. Формально, после смерти Аскольда усадьба уже считается владениями императора. И, если в ближайший год никто не предъявит права на наследство — отойдёт в казну окончательно. Но наследника должен признать сам Романов.
Так, значит… Вот почему Вяземский так легко отказался от притязаний на эту усадьбу. Знает, что она всё равно ему не достанется. Даже, пожалуй, наоборот — получить её он сможет, только если я вступлю в свои права. У меня-то её можно будет выкупить. Или вынудить продать. Не зря же он намекал про старых кредиторов…
— А то, что здесь будет территория Священной дружины, как скажется на статусе этого дома?
Путилин усмехнулся.
— Зришь в корень. Да, в некотором роде скажется. Помещения Священной дружины, даже арендуемые временно, считаются императорскими владениями и полностью неприкосновенны для местных властей. Так что, если нужно будет укрыть что-то… Или укрыться самому…
Путилин взглянул на Демьяна. Тот был свидетелем нашего разговора, и слушал его внимательно, с неизменно мрачным и подозрительным выражением лица.
— Ну, и наконец, последний довод…
Статский советник вынул из кармана конверт и протянул его мне. Внутри оказалась внушительная стопка красноватых купюр. Навскидку — не меньше пяти сотен червонцами.
— Как я уже говорил — некоторые финансовые возможности у меня есть. Я ведь не просто прошусь на постой. Я готов арендовать помещения на тех условиях, какие ты выдвинешь. И, если нужно, посодействовать в их ремонте. В пределах разумного, конечно.
На том тогда и порешили. Под нужды Дружины мы выделили Путилину несколько комнат на первом этаже здания, в восточном крыле. Попасть в них можно было через главный вход.
В связи с этим пришлось запустить целую лавину всяких приготовлений. Мало было расконсервировать эти комнаты. Нужно было запустить отопление всего первого этажа в этом крыле, обеспечить возможность подъезда к зданию на машине, да и в целом облагородить территорию.
Все эти хлопоты я со спокойной душой передал Демьяну вместе с пачкой купюр. Сам я с Полиньяком и Варей остался пока в бывшем крыле для прислуги — комнаты там были небольшие, но уютные, и нас вполне устраивали. К тому же та часть дома имела отдельный вход, и это было для меня важно. Велесов и вовсе собрался зимовать в своём бревенчатом флигеле на заднем дворе — он к нему уже привык.
— Ну ты и размахнулся, — улыбнулся я своему камердинеру, пропуская мимо тяжело гружёную машину. — Это ж сколько ходок понадобится, чтобы всё это вывезти?
Я кивнул на огромную, выше человеческого роста, гору спиленных веток, высящуюся справа от ворот.
— Это пусть лежит. Попилим дальше, и в печку пойдёт, — отмахнулся Велесов. — На свалку я только самый негодный хлам отправляю. Пятый кузов уже за сегодня. Водостоки вон все прочистили да большую часть труб там заменили. А то там такое старьё гнилое, что, кажись, ещё при Петре ставилось. Новые уже ставим, уже вот-вот должны управиться.
— Дело хорошее. Только хватит у нас финансов-то?
— Ну, больше, чем у нас есть, не потрачу, — хохотнул Демьян. — Да и я ведь только самое необходимое правлю, чтобы к зиме подготовиться. Большая часть дома пока так и останется закрытой. Но хоть снаружи марафет немного наведем. Ты глянь только! Немножко причесали сад и двор — и уже глаз как радуется!
Он был прав — усадьба даже после элементарной уборки преобразилась до неузнаваемости. Раньше дом, едва выглядывающий из дремучих зарослей, выглядел мрачно и заброшенно, в духе старинных романов ужасов. Но сейчас аллея, ведущая от главных ворот к зданию, просветлела, по бокам от неё показались скрывавшиеся раньше в бурьяне мраморные статуи и чаши. Саму дорожку тоже расчистили, и плиты на ней хоть и изрядно потрескались, но всё ещё были крепкими и ровными.
Сам особняк тоже будто бы просветлел — с окон на первом этаже восточного крыла убрали деревянные щиты, сами стёкла вымыли, как и добрую часть фасада. Входную группу тоже отмыли и облагородили, а справа от крыльца двое немолодых уже мужичков в рабочей одежде поправляли отмостку вдоль стены, замешивая бетон в глубоком цинковом корыте.
— Путилин опять где-то в отъезде? — спросил я, заметив, что окна кабинета на первом этаже не горят.
— Да нет, здесь. В гараже возится. А ты сам-то чего, как обормот вырядился? Где форма-то студиозуса?
— А… — отмахнулся я. — Потом расскажу. У тебя вон, смотрю, ещё дел полно.
— Это да. Ещё много чего надо успеть засветло.
Я оставил Демьяна дальше хлопотать по двору. Сам же, заскочив в свою комнату и переодевшись в сухое, отправился в гараж.
Здесь тоже многое преобразилось за последние дни. Вывезли несколько грузовиков всякого мусора, так что внутри стало гораздо просторнее и светлее. Светильников, кстати, тоже добавили, а в качестве отопительных элементов пока установили пару жаровен с кристаллами огненного эмберита. Но вообще, здесь раньше было полноценное водяное отопление, нужно его только отремонтировать. И, судя по штабелю труб, высящихся рядом с воротами, Демьян этим уже озаботился.
Ворота, ведущие на другую улицу, пока так и оставались закрытыми наглухо, зато главные, через которые можно было заехать внутрь со двора, были уже отремонтированы и даже покрашены. Сверху, с крыши, доносился стук молотков — ещё одна небольшая бригада чинила кровлю. Тоже давно пора было этим заняться — в дальнем углу во время дождей подтекало.
Машин здесь сейчас стояло всего три — две самых ценных из старой коллекции Виталия Василевского, не на ходу, и эмберитовый мобиль Путилина — чёрный красавец с массивной хромированной решёткой впереди. При желании здесь можно было разместить и втрое больше, и ещё осталось бы место под хранение всякого сопутствующего добра. Однако левую половину гаража мы окончательно решили отвести под тренировочный зал.
Эту зону отделили от основной части гаража перегородкой высотой пару метров, на которой закрепили старые резиновые покрышки, а по низу примерно до уровня пояса заложили мешками с песком. Часть булыжников, что я сюда натаскал, оставили, но добавили к ним ещё несколько приспособлений — перекладины, параллельные брусья, грубые манекены для отработки ударов, сделанные из толстенных брёвен. В центральной части поверх бетонного пола обустроили квадратный дощатый помост где-то пять на пять — невысокий и без ограждения. Поверх досок я ещё хотел выложить жесткие войлочные маты, но пока не знал, где их раздобыть.
Я думал, что Путилин возится с машиной — он этим занимался каждый вечер с тех пор, как переехал в усадьбу. Но, к своему удивлению, обнаружил его в тренировочном зале.
Несмотря на прохладную погоду, статский советник был лишь в тёмном полотняном кимоно с рисунком из золотых перекрещенных секир на спине, а обувь его представляла что-то вроде закрытых войлочных тапочек. Меня он заметил не сразу, а может, сделал вид, что не заметил. Держа левую руку за спиной, он орудовал узким коротким клинком, обычно прячущимся в его трости.
Я с интересом понаблюдал за его техникой, весьма далёкой от традиционного фехтования. Приёмы эти были явно предназначены не для борьбы с другим вооружённым клинком противником — никаких тебе финтов и блоков. Почти сплошь стремительные, смертоносные удары, наносимые порой под неожиданными углами. Колющие либо размашисто-рубящие, способные запросто отсечь конечность. Блестящий клинок, врезаясь в вертикально закреплённое бревно в углу помоста, глубоко впивался в древесину, время от времени выщелкивая из неё кусочки.
Судя по количеству отметин на бревне, к тренировке Путилин приступил не очень давно. При этом чувствовалось, что силы в вылеченной руке пока недостаточно, и Охотник отрабатывает скорее сами траектории ударов. Внешне-то он был уже вполне в порядке, и как показала наша вылазка в усадьбу Барсенева, даже стрелять уже мог сносно. Но владение мечом, тем более на таком уровне, чтобы можно было противостоять чудовищам — это куда более серьёзная нагрузка на мышцы и связки.
К слову, я пару раз предлагал ему свою помощь в качестве целителя, но получил вежливый отказ под предлогом того, что лечением уже занимается другой Одарённый, и в курс этот желательно не вмешиваться. Этим Одарённым, конечно, была Лебедева. Ради её сеансов Путилин и посещал каждый день территорию университета, причём, кажется, дело было не только и не столько в медицинской необходимости.
Впрочем, тут я вкус старшего товарища вполне одобрял. Лилия Николаевна — исключительно приятная женщина.
— О, а вот и ты! — опуская клинок и вытирая свободной рукой пот со лба, выдохнул Путилин. — Припозднился ты сегодня.
— Много занятий было. А вы, я вижу, уже совсем молодцом! Скоро окончательно вернётесь в строй?
— Ты мне льстишь, Богдан. Так, поиздевался немного над бревном. Оно-то ответить не может, а вот с реальными противниками мне пока тягаться рано. Хотя… может, попробуем?
Он вложил клинок в трость и отставил её в сторону. Взамен взял со стойки один из деревянных тренировочных мечей — увесистый, с закругленным острием, больше похожий на черенок от лопаты или бейсбольную биту.
— Я, конечно, понимаю, что с нефилимом мне не тягаться. Но, с другой стороны, в фехтовании ты не силён, так что, может, у меня есть кое-какие шансы…
— А давайте!
Закатывая рукава, я вышел на площадку, переключаясь на новый трофейный Аспект. По пути из института я его всё же немного поизучал, пытаясь расшифровать простейшие энергетические конструкты, лежащие в его основе и похожие формой на древние шаманские руны. Делать это на ходу, конечно, было неудобно, но основу я, кажется, ухватил.
Как и большинство Аспектов, характерных для диких животных, этот был совсем простеньким. Это даже не Дар Зверя — тот представляет собой гораздо более сложную конструкцию с кучей индивидуальных особенностей и, по сути, сплавлен из нескольких Аспектов.
Этот, добытый с вепря — как раз составляющая часть вампирского Дара. Та, что обеспечивает их сверхчеловеческую силу и скорость. Правда, сам кабан им пользовался очень эпизодически, выплескивая накопленную эдру короткими вспышками. Поэтому и ускорения у него были такие рывковые, разовые.
Что ж, на примере Укрепления я уже знал, что даже простенький Аспект в умелых руках может превратиться в мощное оружие. К тому же, Дар Пересмешника даёт мне бесценное преимущество — я использую все эти магические способности не по наитию, а чётко видя и понимая, что к чему.
Путилин кивнул мне на стенд с тренировочными мечами, но я покачал головой и встал в стойку для рукопашной — вполоборота к противнику, одна нога вперед, руки подняты на уровне груди, ладонями вниз.
— Давайте попробуем так.
Он неодобрительно покачал головой, но всё же, перехватив оружие обеими руками, закружил вокруг меня.
— Уверен?
— Аркадий Францевич, ну я вас умоляю. На прошлых выходных я поймал заряд дроби в упор. Теперь вы думаете меня испугать деревяшкой? Давайте, не жалейте меня. Покажите, что умеете.
— Ну что ж, не обессудь…
Атаковал он стремительно, без раскачки. И, что самое неприятное в его стиле — так это то, что многие его удары получались очень неочевидными, коварными. Двигая одним лишь корпусом, я довольно легко уклонился от косых размашистых ударов в голову и плечи, подогнул ногу, избегая подсечки по голени, но потом закругленный конец деревяшки больно ужалил меня в живот справа — так, что дыхание перехватило. Я едва успел отпрыгнуть назад, разрывая дистанцию. Но тут же, после секундной заминки, поманил противника движением ладони.
И он охотно принял предложение.
Целый град ударов со всех сторон — в рваном темпе, с резкой сменой направлений. Я завертелся, пригибаясь, уворачиваясь и временами чертыхаясь, пропуская болезненный удар. Скорость реакции и самих движений у меня была заметно выше, чем у Путилина — сказывалась разница между обычным человеком и нефилимом. Но при этом Охотник с завидной регулярностью умудрялся достать меня — чисто на технике, с помощью обманных финтов и мгновенных, жалящих ударов под неожиданным углом. Он просто-напросто переигрывал меня раз за разом. Это больше походило на шахматную партию, чем на спарринг.
Новый Аспект при этом всё никак не хотел проявляться. Судя по структуре светящихся «рун», составляющих его, ему требовался для запуска некий триггер — условие, при котором эдра выплёскивалась бы из тонкого тела в реальный мир.
Разгадка пришла сама собой, когда я вдруг получил палкой прямо в нос — вскользь и не сильно, но от боли аж звезды из глаз брызнули. Волей-неволей адреналин и злость разлились по венам, и одновременно внутри будто что-то взорвалось. Воздух вокруг сгустился, звуки стали какими-то растянутыми и на полтона ниже. Зато само тело будто распирало изнутри от неожиданной лёгкости.
Следующий финт Путилина я успел-таки разглядеть. Обманный замах с прицелом в голову, и тут же — разворот кисти и резкий увод «острия» тренировочного меча вниз и вбок, чтобы поднырнуть под инстинктивно вскинутую для защиты руку и ужалить в рёбра. Я отчетливо разглядел плавное, будто в замедленном повторе, движение и успел развернуть корпус вправо, пропуская деревяшку мимо. Мало того — успел и отскочить чуть назад, попутно хлопая по мечу левой ладонью — как можно ближе к перекрестью гарды.
Длился этот буст скорости буквально несколько мгновений, и когда он закончился — все ощущения резко изменились, будто бы я на огромной скорости вынырнул из-под воды. Или наоборот.
Путилин, стиснув зубы, со стоном потирал кисть. Выбитый из его руки тренировочный меч отлетел далеко в сторону, застучав по дощатому полу.
— Всё в порядке, Аркадий Францевич? Дайте-ка я взгляну…
Я переключился на Аспект Исцеления, оценивая состояние Охотника. Вроде обошлось — если бы был серьёзный ушиб или повреждение связок, я бы это разглядел. Да и сам Путилин, отмахнувшись, покачал головой. Подошёл к обронённому мечу, валяющемуся на краю помоста и, не наклоняясь, подцепил его носком ноги за середину, подбросил в воздух. Поймав за рукоять, тут же эффектно крутанул им, с гудением рассекая воздух. Повернувшись, поманил меня свободной рукой. В глазах его мелькнул азарт и тщательно контролируемый гнев.
— Ещё! — требовательно скомандовал он, снова бросаясь в атаку.
— Ну, ещё так ещё… — пробормотал я.
Тренировались мы довольно долго, делая иногда перерывы и возобновляя спарринг с новыми силами. Время летело незаметно. На теле моём к концу этого сеанса наливались синевой десятка два гематом, особенно на руках — иногда увернуться не получалось, и приходилось отводить удар тренировочного меча прямо предплечьем. Путилину тоже досталось — порой я, не рассчитав скорость и силу, выбивал у него из рук оружие так, что пальцы потом немели на пару минут. Сами деревяшки тоже не выдерживали — собственно, остановились мы как раз потому, что Охотник переломал об меня все три деревянных меча.
Несмотря на полученный ущерб, оба мы были довольны, как слоны. Кто не занимался единоборствами — вряд ли поймёт этого удовлетворения от работы с достойным спарринг-партнёром. А Путилин, несмотря на уже не юный возраст и недавнее ранение, противником был очень опасным. Будь у него в руках настоящий клинок, мне бы не поздоровилось.
Впрочем, я бы в этом случае тоже дрался совсем по-другому. И, боюсь, тогда у статского советника не было бы ни единого шанса. И он это тоже понимал.
Изрядно уморившись, мы ополоснулись из висящего в углу рукомойника. Путилин выудил из кадки с водой пару тёмных бутылок «Пильзенского», которые предусмотрительно прихватил из дома. Мы присели с ним на краю помоста и, откупорив пиво, сделали по глотку и одновременно с наслаждением выдохнули.
— Как самочувствие? — поинтересовался я, заметив, как он, чуть морщась, растирает правый бицепс.
— Завтра будет понятнее, — усмехнулся он. — Я все эти дни берёг руку, старался не натрудить. Но Лилия Николаевна говорит, что связки уже в порядке, можно понемногу давать нагрузку…
Отхлебнув ещё пива и поставив бутылку на помост, он подошёл к перекладине и, легко запрыгнув на неё, подтянулся раз десять — плавно, сосредоточенно, будто прислушиваясь к своим ощущениям.
— А что по поводу Арамиса? Никаких новостей?
Спрыгнув, он вернулся к помосту и ответил, только сделав ещё один глоток из бутылки:
— Увы. Как сквозь землю провалился. И по поводу чернявой дамочки этой, которую ты описывал — тоже глухо. Хотя вроде бы оба приметные, должны были где-нибудь засветиться…
— Вы вроде бы планировали допросить выживших заговорщиков из «Молота»? Всё ещё не получается договориться с Охранкой?
— Как раз сегодня переговорил с двумя «молотовцами». Но толку нет. Про Арамиса они мало что знают. Говорят, появился в городе недавно, в середине лета. Якобы прибыл из Петербурга. Участвовал в нескольких последних собраниях ячейки, но в каких-то реальных делах замешан не был. Впрочем, реальных дел и не было. Местная ячейка беззубая, полностью под контролем Охранки. А вот как раз Арамис пытался мутить воду.
— А Бэлла?
— С той вообще какие-то странности. Никто про неё ничего не может сказать. Мне дали взглянуть на протоколы допросов остальных членов ячейки. Тоже полный голяк. Не знай я тебя, подумал бы, что эта дамочка тебе примерещилась.
— Если бы… — усмехнулся я. — Ну, а вообще, что думаете? Может, они сбежали из города?
Он вздохнул.
— В нынешней ситуации это было бы даже к лучшему. Но я бы на это не рассчитывал. Этот Арнаутов, похоже, рисковый и очень дерзкий тип. Грач перед смертью намекнул, что он задумал что-то очень масштабное. Возможно, покушение на самого Романова, когда тот прибудет в Томск. Хотя это, конечно, звучит бредово…
— Разве? Мне казалось, для революционеров смерть императора — это чуть ли не главная цель. Неужели не покушались на него раньше?
— Пробовали, конечно. По-моему, раз пять или шесть пытались взорвать. Давно, еще в семидесятых, когда всё это революционное движение только начинало набирать силу. И застрелить пробовали много раз. Один случай, помню, был громкий — специально для покушения какой-то умелец изготовил особую дальнобойную винтовку, стреляющую вот такенными стальными пулями…
Путилин максимально раздвинул большой и указательный пальцы.
— Ещё и синь-камнем откуда-то разжился, и часть пуль была полая, с кристаллами внутри.
— Я так понимаю, взяли его до того, как он успел опробовать оружие в деле?
— Почему же. Застиг императора на открытом пространстве, прямо посреди Сенатской площади. Сам на крышу Адмиралтейства как-то пробрался, так что, пока его обнаружили и скрутили, он успел в Романова всадить всю обойму, что у него была.
— И что же — не пробил?
Охотник усмехнулся и искоса взглянул на меня.
— Ты, Богдан, будто вчера родился. Почему, думаешь, его величество Александра Палыча кличут Неодолимым, Несокрушимым или прочими похожими прозвищами?
— Ну, я слышал, что с помощью своего Дара он покрывается каменным панцирем…
— Да даже без панциря плоть у него уже твёрже камня. Говорят, и весит он пудов двадцать. Под его рост и вес даже кареты и мобили специальные делают — с усиленными рессорами.
— Хотите сказать, он совершенно неуязвим? Так не бывает.
— Может, и так. Но в военных кампаниях он участвовал не раз, и его не раз накрывало шквальным артиллерийским огнём. И — как об стенку горох. В общем, если и есть у Романова уязвимые места — о них ничего не известно. Однако расслабляться рано. Потому что, судя по протоколам допросов, всё же какие-то намёки на большой план имеются. Охранка местная уже который день на ушах стоит. И, кстати, твой старый приятель Орлов тоже в Томске.
— Да, я уже в курсе. Видел его мельком на приёме у Вяземского. Какого чёрта он вообще припёрся?
— Не знаю, не знаю… — задумчиво покачал головой Путилин. — Но с губернатором он, судя по всему, договорился, и действует в одной команде с местным отделением Охранки. Возможно, и часть своих людей сюда подтянул.
— Следы заметает, — проворчал я. — Грач ведь работал на него. Возможно, и Арнаутов тоже.
Путилин тяжело вздохнул. Этот разговор я заводил с ним не впервые — за несколько дней до этого уже подробно рассказывал ему обо всех своих подозрениях насчёт связи Стаи с демидовской Охранкой. Точнее, конкретно с Феликсом Орловым.
— Это слишком серьёзные обвинения, Богдан. И у нас никаких доказательств.
— Есть свидетельство самого Грача. Да и их разговор с Барсеневым я частично подслушал. Похоже, тот тоже был в курсе…
Статский советник в ответ лишь невесело рассмеялся.
— Слова двух упырей. Мало того — мёртвых упырей. Тело одного из которых вообще исчезло без следа. Сам понимаешь — всё это к делу не пришьёшь. Единственный человек, помимо тебя, свидетельства которого мы сейчас можем официально оформить — это та девочка, дочка твоего камердинера. Но…
— Да всё я понимаю, — отмахнулся я. — И Раду в это дело точно не нужно впутывать. Я просто добраться хочу до этого Орлова. И выяснить, наконец, что к чему!
Кулаки мои невольно сжались, и это не ускользнуло от внимания Путилина. Он понимающе кивнул и положил мне руку на плечо.
— Прекрасно тебя понимаю. Пожалуй, как никто другой. И, чем смогу, помогу. Но не забывай, с кем имеешь дело. Орлов — потомственный нефилим из очень уважаемого рода. Он в клане самого Демидова, а с тем даже Романов вынужден считаться. Обычные людские законы против таких не действуют. Нужно сделать так, чтобы им занялся Императорский Трибунал. Но для этого понадобятся очень веские улики.
Тут уж настал мой черёд тяжело вздохнуть.
— Это будет нелегко, Аркадий Францевич…
— Ты прав. Пожалуй, единственный шанс прищучить Феликса — это взять Арнаутова. Живым. Чтобы он мог свидетельствовать на трибунале.
Я задумчиво кивнул, снова приложился к бутылке. И замер, прислушиваясь к звукам, донёсшимся снаружи.
Молотки на крыше давно стихли — пока мы с Путилиным тренировались, бригада закончила работу. Да и вообще на улице к этому времени уже давно стемнело. Заметно похолодало. Сейчас, когда я начал потихоньку остывать после тренировки, это уже чувствовалось — одет-то я был довольно легко, а чаш с жар-камнем не хватало, чтобы прогреть всё помещение.
Выскочив из гаража, первое, что я увидел — это мечущиеся из стороны в сторону лучи фонарей на дорожке, ведущей от задних дверей особняка к флигелю Демьяна. Потом разглядел в потёмках Варвару, Полиньяка, Раду. В руках последней вместо фонаря поблескивал воронёными стволами «Тигрёнок» — массивная короткая двустволка, подаренная отцом.
Сам Велесов, неожиданно выскочив из-за кустов, отряхнулся по-звериному и раздражённо рыкнул, отворачиваясь от яркого света. Глаза его в луче фонаря вспыхнули зелёным, как у огромного кота.
— Ну, чего всполошились-то? — проворчал он слегка невнятно из-за вылезших клыков. — Домой идите!
— Мне показалось, чужой проскочил кто-то… — возразила, оглядываясь, Рада. — И Варя вон что-то почуяла…
Варя озиралась насторожённо, и магическим зрением я видел, как ядро её ауры ворочается, вот-вот норовя развернуться. Девушка сдерживала его на самой грани, так, чтобы Дар не прорвался. Но глаза её полыхали звериным огнём не хуже, чем у Велесова, ноздри трепетали, чутко втягивая воздух, а пальцы неосознанно скрючивались, будто звериные лапы с когтями.
— В дом, говорю, идите! — повторил непререкаемым тоном Демьян. — Я разберусь.
Мы с ребятами переглянулись, и я успокаивающе кивнул им. Те нехотя потянулись обратно к зданию. Я же отправился за Демьяном, перехватив у него Дар — вампир возвращался к флигелю без фонаря, и в темноте немудрено было споткнуться. Путилин, следовавший за нами, из-за этого изрядно отставал.
Попутно я принюхивался, пытаясь понять, что произошло. Чужих запахов вокруг и правда было много, но их можно было объяснить тем, что в последние дни на территории усадьбы работали бригады ремонтников.
Впрочем… У самого флигеля, мне, кажется, удалось различить один особый след — поначалу едва заметный, но потом резко обративший на себя внимание щекочущим ноздри терпким нечеловеческим запахом. А приглядевшись магическим зрением, я различил и тонкий шлейф того, что я называл остаточной эдрой.
Здесь недавно, буквально только что, побывал нефилим. Судя по характеру следа — вампир.
— Кто это был? — спросил я, когда Демьян уже был у двери. — Кто-то из Стаи? Раньше они не осмеливались соваться прямо сюда.
— Да так… — неохотно буркнул тот. — Почтальона прислали.
Я подошёл ближе и разглядел на двери в избу небольшой листок бумаги, пришпиленный узким обоюдоострым ножом со знакомым гербом в виде волчьей головы. Демьян одним движением выдернул стилет, пробежался взглядом по едва различимым в лунном свете строчкам на записке. И помрачнел ещё больше.
— Ну, вот и дождались… — пробормотал он.
— Что там? — заглядывая ему через плечо, спросил я.
Почерк был крупный и разборчивый, и я успел прочитать короткий текст сам прежде, чем Велесов смял записку в кулаке.
«Послезавтра в полночь. Знаменский скит, 300 саженей к северу. Закончим то, что начали на Медвежьей горе».
Вместо подписи стояла лишь витиеватая буква «С» с точкой.
— Похоже на вызов, — сказал я.
— Он самый. Я-то думаю, что это волки так долго кружат вокруг меня, но не бросаются. Что ж, из Петрова града сюда путь неблизкий… Но, видно, старые обиды не забываются.
Велесов обернулся на нас с Путилиным через плечо, сверкнув зелёными звериными радужками.
— Сам Сумрак явился по мою душу.