- Как пропал? - сказала она.
- Он - летчик, - сказала новенькая.
- А где он - в Киеве пропал?
- Нет, здесь - на фронте...
Лиза открыла рот.
- Он что у тебя - на войне?
- Ну, да, конечно, - сказала новенькая, и Лиза, посмотрев на нее, увидела, что у нее в глазах опять блестят слезы.
- А как же он пропал?
- Ну, как вообще на войне пропадают. Улетел, и никто не знает, що с ним. Одиннадцать дней от него писем не было.
- Может быть, некогда ему? - неуверенно сказала Лиза.
- Ему и всегда некогда, - сказала новенькая. - А он все-таки в декабре оттуда восемь листиков прислал.
- Да, - сказала Лиза и покачала головой. - А вы когда, давно из Киева приехали?
- Мы сразу, вместе с ним приихалы, як только война началась - на третий день.
- И мама твоя приехала?
- Конечно.
- Ох, наверно, она тоже волнуется! - сказала Лиза. - Плачет, наверно, да?
- Нет, - сказала новенькая. - Моя мама умиет не плакать...
Она посмотрела на Лизу, сквозь слезы усмехнулась и сказала:
- А я вот не умию...
Лиза хотела сказать ей что-нибудь хорошее, теплое, утешительное, но в эту минуту новенькая остановилась, протянула ей руку и сказала:
- Ну, до свиданья, теперь я одну пойду.
- Почему? - удивилась Лиза. - Это ж еще не Кузнечный. Я тебя провожу.
- Нет, нет, - сказала новенькая и, торопливо пожав Лизину руку, побежала дальше одна.
Лиза видела, как она свернула за угол - в Кузнечный переулок. Из любопытства Лиза тоже дошла до угла, но когда она заглянула в переулок новенькой там уже не было.
* * *
На следующее утро Валя Морозова пришла в школу очень поздно, перед самым звонком. Когда она появилась в классе, там сразу стало очень тихо, хотя за минуту до этого стоял такой гвалт, что в окнах звенели стекла, а мертвые бабочки в классной коллекции шевелили крылышками, как живые. По тому, как участливо и жалостливо все на нее посмотрели, новенькая поняла, что Лиза Кумачева уже успела рассказать о вчерашнем их разговоре на улице. Она покраснела, смутилась, пробормотала "здравствуйте", и весь класс, как один человек, ответил ей:
- Здравствуй, Морозова!
Ребятам, конечно, было очень интересно узнать, что у нее слышно нового и нет ли известий от отца, но никто не спросил у нее об этом, и только Лиза Кумачева, когда новенькая уселась рядом с ней за парту, негромко сказала:
- Что, нет?
Морозова покачала головой и глубоко вздохнула.
За ночь она еще больше осунулась и похудела, но, как и вчера, жиденькие белокурые косички ее были тщательно заплетены, и в каждой из них болтался зеленый шелковый бантик.
Когда зазвенел звонок, к парте, где сидели Морозова и Кумачева, подошел Володька Бессонов.
- Здравствуй, Морозова. С добрым утром, - сказал он. - Сегодня погода хорошая. Двадцать два градуса только. А вчера двадцать девять было.
- Да, - сказала Морозова.
Володька постоял, помолчал, почесал затылок и сказал:
- А что, интересно, Киев большой город?
- Большой.
- Больше Ленинграда?
- Меньше.
- Интересно, - сказал Володька, помотав головой. Потом он еще помолчал и сказал:
- А как, интересно, будет по-украински собака? А?
- А что? - сказала Морозова. - Так и будет - собака.
- Гм, - сказал Володька. Потом он вдруг тяжело вздохнул, покраснел, посопел носом и сказал:
- Ты... это... как его... не сердись, что я тебя вчера плаксой-ваксой назвал.
Новенькая улыбнулась и ничего не ответила. А Володька еще раз шмыгнул носом и отправился к своей парте. Через минуту Морозова услышала его звонкий, захлебывающийся голос:
- Ребята, вы знаете, как по-украински будет собака? Не знаете? А я знаю...
- Ну, как же, интересно, будет по-украински собака?
Володька оглянулся. В дверях, с портфелем под мышкой, стояла Елизавета Ивановна, новая учительница.
- Собака - собака и будет, Елизавета Ивановна, - сказал Володька, поднимаясь вместе с другими навстречу учительнице.