Сэм. Только я не возьму в толк: чего же вы дрожите, ежели он вас пожалел?
Похвиснев. Я... Видите ли, господа... Я снова имел неосторожность сказать в обществе...
Сэм. Понятно! Ну, нет, сударь, таким мы не защита! А ну, убирайтесь, пока целы, не то я вам сам бока намну! «Одна нога здесь, другая там», – сказала лисица, угодив в капкан!
Похвиснев. Какое жестокосердие! Все против меня! (Исчезает.)
Сирано.
Гена. Ну, это-то как раз дело поправимое. Я сам, правда, наизусть не помню, но Архип Архипыч меня их переписать заставил. Пригодятся, говорит... Вот, например, слушайте:
Или нет, лучше я вам другие прочту. Те, которые он сочинил, когда про смерть Пушкина узнал...
Здорово, правда?
Сирано (растроганно).
Гена. Точно! Так все и было! Кюхельбекер, он еще когда в школе учился, ну, в лицее то есть, все время о свободе мечтал. А когда декабристы на царя восстали – вот именно, как вы сказали, за правду, – то и он среди них был. Даже на самой Сенатской площади, куда они своих солдат вывели и где царь их расстрелял...
Сирано.
Гена. Да, это здорово было бы! Только... (Вздохнул.) Нельзя!
Сирано.
Гена. То есть каким Кюхельбекер на самом деле был? Да вот таким и был, как в книге описан!
Сирано(дружелюбно и чуть снисходительно рассмеявшись; так смеется человек, хорошо относящийся к собеседнику, но несколько сожалеющий о его, собеседника, наивности и неосведомленности).
Гена. Ну, что вас Ростан выдумал, это я как раз знаю... То есть не совсем выдумал, но все-таки много такого добавил, чего у настоящего Сирано де Бержерака не было. Честно говоря, сперва я думал, что и с Кюхельбекером у Тынянова так же было. Но, оказывается, нет, ничего подобного! Архии Архипыч мне точно сказал: у настоящего, говорит, исторического писателя совсем другая задача. Для него главное – не просто из головы придумать, а все изобразить точно, как было. Какими все эти люди в действительности были. По документам, по воспоминаниям.
Сирано(скучающе повторяет).
(Пылко.)
Гена. Вот и я сперва примерно то же сказал. А Архип Архипыч: эх, говорит, Геночка, легкомысленное ты существо! Если бы люди не интересовались тем, каким их прошлое было на самом деле, это значило бы, что они... ну, заболели, что ли. Как бы память потеряли. Конечно, говорит, восстанавливать все это очень-очень трудно, до конца даже и невозможно, но стремиться к этому совершенно необходимо. Понимаете? Я ведь потому-то вам и сказал, что нам с вами никак нельзя на Сенатской площади очутиться...
Сирано (с острой завистью и глубокой грустью).
Гена(утешая его). Вы не расстраивайтесь! Мало ли что бывает? И потом – знаете? Может, это даже и лучше. Ну, конечно, не для вас лично, а вообще для литературы. Для ее законов, как Архип Архипыч сказал. Вообще-то у нас в Стране Литературных Героев много чего невозможного происходит, но ведь восстание декабристов, оно не в книжке придумано, оно было...
Сэм. «Люблю красноречие», – сказал мошенник, украв кошелек во время проповеди!
Гена (подозрительно). Это вы о чем?
Сэм. Успокойтесь, дорогой Гена, только о том, что вы сегодня справились со своим делом. Напрасно, выходит, я в вас сомневался. «Что поделаешь, промахнулся», – сказал охотник, покупая в мясной лавке зайца!
И с этой, последней, шуткой Сэма Уэллера Почтовый Дилижанс уезжает, чтобы больше уже не появиться в этой книге, но зато оставляет нам для раздумья фразу, сказанную Сирано де Бержераком: «Фантазия прекрасней были!» Оставляет, чтобы мы над ней поразмыслили в третьей части.
Гена. Архип Архипыч! Это я! Добрый день!
Профессор(сразу понятно, что он чем-то очень расстроен). А, Гена?.. Входи. Хотя я вовсе не уверен, что сегодняшний день такой уж добрый.
Гена. А что? Случилось что-нибудь?
Профессор. То-то и беда... Кажется, моя замечательная машина нас подвела! Понимаешь, собрался я ее как следует отрегулировать, чтобы в нынешнем путешествии ничего непредвиденного не произошло, и вдруг... Да ты сам послушай!
Архип Архипович включает машину, и мы вместе с Геной в самом деле слышим какие-то явно неблагополучные хрипы, шумы, постукивания.
Гена. Да-а, неполадки... Сейчас поглядим! (Очень деловито.) Дайте-ка я к пульту стану.
Профессор (с надеждой). Думаешь, разберешься?
Гена(самонадеянно). А что особенного? Уж в чем, в чем, а в технике-то я... Та-ак! Включаю!
Те же беспокойные шумы.
Профессор (вздыхает). Вот опять! Все время заедает. И все время на одном и том же месте!
Гена. Вот на этом?
Профессор. На этом самом... Видишь, по табло световые надписи скачут: «Россия... Восемнадцатый век... Литературное направление: классицизм...»
Гена. Классицизм? (Авторитетно.) Да, тогда плохо ваше дело.
Профессор. Ты думаешь?
Гена (уверенно пуская в ход свои школьные познания). А тут и думать нечего! Если бы машину в другом месте заело – на какой-нибудь бурной эпохе, на романтизме, что ли, где всякие там страсти, терзания, метания и все такое, – тогда еще можно было бы подумать, что не в самой машине дело. Ну, скажем, в том, как вы ее настроили. А классицизм, это же гладкое место! Там все герои по струночке ходят... Нет, Архип Архипыч, ничего не выйдет. Отменяйте путешествие.
Профессор. А может, все-таки попробовать?
Гена(довольно сухо, потому что Архип Архипович как бы поставил под сомнение его техническую подкованность). Пожалуйста. Как хотите. Машина ваша – вы и рискуйте.
Профессор (размышляя вслух). Да, риск, конечно, есть. Но, с другой стороны, ведь уже столько ребят собралось с нами путешествовать. А вдруг обойдется?.. Была не была! Рискну!
Решившись, разом включает машину, и все те же самые малоприятные шумы и потрескивания становятся громче, громче, еще громче, пока мы не различаем: да это же не просто ворчание неисправного механизма, а человеческие голоса. В самом деле ворчащие, даже бранчливые, вздорные, злые, перебивающие один другой.
Первый голос. Ишь, какой командер нашелся! Разбойник!
Второй. Исчадье бесовское! Ирод пребеззаконный!
Третий. Слотей! Нефеша!
Первый. Я те задам таску-то по-солдатски!
Второй. Зубы грешника сокрушу!