Тимка устраивается на моей широкой двуспальной кровати, которая успела стать его персональным ложем и завернувшись в одеяло по самый нос, терпеливо застывает в ожидании меня. Я присаживаюсь с краю, не выпуская из рук сборник и уже готова приступить к чтению, когда как Тима удивляет и меня, и самого себя.
— Полежишь со мной? — смотрит умоляюще, двигаясь в сторону и освобождая мне место.
Язык прилипает к небу и не желает двигаться. И я киваю, кусая нижнюю губу, чтобы позорно не разрыдаться на глазах у ребенка. В последнее время я стала слишком сентиментальной, особенно когда дело касалось Тимофея.
Я ложусь рядом, подложив под спину подушку и погружаюсь в историю, краем глаза наблюдая, как становится осоловевшим взгляд Тимы, а глаза постепенно сами закрываются, так и не дослушав одну из историй до конца.
Поправляю одеяло, невесомо, стараясь не разбудить дитя, глажу его по лобику, кончиками пальцев обводя шрам. И все кажется настолько верным и правильным, что тяжесть прошедшего дня начинает постепенно отпускать меня. Как бы то ни было, теперь я не одна. У меня есть Тимофей, а у него есть я. И чтобы не произошло между мной и Сергеем, как бы не сложилась наша дальнейшая жизнь, Тимку это никак не должно коснуться. Он слишком много натерпелся, чтобы сейчас страдать вновь.
Выбираюсь из кровати, выключаю ночник, оставляя книгу на краю прикроватной тумбочке, и выскальзываю из комнаты, притворив за собой дверь. Спина затекла от неудобного положения, я, стараясь растереть поясницу, направляюсь в ванную, когда тишину погрузившейся во мрак квартиры, разрывает дверной звонок.
Время уже слишком позднее для незваных гостей, но я, не вникая в эти сложности, спешу открыть, боясь, что излишний шум разбудит только что уснувшего ребенка.
— Здравствуй, — произносит гость, плечом облокотившись о дверной косяк.
Казалось прошло всего несколько часов с последней нашей встречи, но бывший муж, успел растерять весь свой прежний лоск. Помятый, взлохмаченный, с мешками под глазами и морщинками в уголках губ. От него разит алкоголем за версту и кажется порван рукав у дорогущего пальто, хотя в сумерках прихожей такие детали сложно разглядеть.
— Зачем ты вернулся? — облизываю пересохшие губы, не отводя взгляда от мужчины, будто бы он, подобно выдумке моей воспаленной фантазии, растворится в воздухе, стоит мне лишь отвернуться.
— Кажется, я сделал неправильный выбор…
— Кажется? — мелочно придираюсь к словам, только чтобы скрыть свое неуместное волнение, клокочущее обжигающей лавой где-то внутри.
Я ведь втайне надеялась на такой исход. Пусть и ругала саму себя, уверяя, что Царёв давно стал чужим мужчиной. Но ведь сердце не прикажешь. Оно предательски замирало при виде него и рвалось к нему, толкало меня в его объятия, раз за разом заставляя жалеть.
— Какая же ты невыносимая, — шепчет он, оказываясь в одну секунду слишком близко, ладонью зарываясь в мои волосы, оттягивая их и открывая себе лучший доступ к губам. А затем пьет меня до дна, кусает, облизывает рот и жалит своими пьяными поцелуями с привкусом коньяка. — Моя.
Я не отрицаю, царапаю его плечи, напрочь забываю про открытую настежь дверь и соседей, которые могут узреть сие безобразие. Просто дышу им, его запахом, губами, сильными и уверенными касаниями, болью, что жалит и ласкает меня изнутри.
Одному Богу ведомо, как я скучала. Как проклинала себя и жалела день за днем без него, как рвалась на части, в попытках забыть его и не забывать. Противоречила самой себе, медленно умирала, превращаясь в ту самую старуху из зеркала.
Он подхватывает меня на руки, заставляя обвить ногами его талию, прижимает к стене, спускаясь горячими губами вдоль шеи к ключице. Ласкает взглядом из-под опущенных темных ресниц, опаляет дыханием кожу, шепчет на ухо всякие глупости, и я сдаюсь на его милость, наплевав на его свадьбу, невесту и новую жизнь.
13.2. Яна
«И я за ним по краю, снова забываю
Все обиды и все что болит
И мне бы стать сильнее, но я им болею
Я попала в его лабиринт»
Ани Лорак — Лабиринт
Яна
Вода, льющаяся из душа, кажется ледяной по сравнению с его горячим телом, которое вот уже целую вечность прижимается ко мне сзади вплотную, отказываясь выпускать мое бренное разморенное тельце из своего плена. Хотя стоит признать, что я и сама не горю желанием уходить. Потому что там за стенами душевой кабинки нас накроет реальность. Пусть не сразу, а с рассветом, но этот момент обязательно наступит. И я до трясущихся поджилок боюсь этого. Боюсь его потерять, как уже однажды теряла. Да только тогда всё было гораздо проще. Мои эмоции были покрыты оглушающей анестезией, действие которой теперь сошло на нет.
Ныне моя душа — оголенный нерв. Мое сердце — открытая кровоточащая рана, прикрытая, каким-то неумелым хирургом, легкими стежками. И то, что я позволила Сергею войти в мой дом, целовать меня, заниматься со мной любовью, нисколько не помогает краем этой раны срастись, а скорее наоборот. И мне бы выставить его за дверь, но я продолжаю стоять, теснее прижимаясь спиной к его крепкой груди.
— Не думай, — ласковый шепот на ухо и мягкие губы, терзающие мочку моего уха.
— Не могу, — разворачиваюсь в его руках и утыкаюсь носом в ложбинку на шее, вдыхая такой знакомый и родной запах. — Что будет дальше?
— Я не знаю, — неуверенно улыбается он. — Но сделаю всё от меня зависящее, чтобы мы снова были вместе. Я и ты.
— И Тимка…
— Яна, — вздыхает Сергей, но я вскидываю голову и твердо смотрю ему в глаза.
Я не отступлюсь от этого ребенка. Чтобы ни случилось и как бы дальше не развивались наши с Сергеем отношения. И если он действительно хочет быть со мной, он должен это понять, иначе ничего не выйдет. Как бы я его не любила.
— И Тимка, — кивает Сергей, качая головой.
Я вздыхаю и, прикрыв глаза, снова утыкаюсь в него носом, не в силах больше вымолвить ни слово. Но этого и не нужно.
Сергей сам выключает воду, сгребает меня в охапку и выносит из душа, после укутывая в полотенце, как маленького ребенка. А потом, так же на руках, переносит на диван, придвигая своим телом к стенке и накидывая на нас одеяло.
И вопреки тому, что диван не предназначен для двоих человек, и мне ужасно тесно, а еще очень жарко, я моментально погружаюсь в сон без сновидений, впервые за столько времени. Меня больше не мучают постоянные кошмары. Мне так спокойно и хорошо, что это должно пугать. Я слишком долго пребывала в пучине боли, что привыкла к ней. Каждый день ощущая сосущую внутри пустоту и сосуществуя с ней бок о бок. А теперь в его крепких объятиях, как в колыбели, я чувствовала, будто напряжение постепенно уходит и отпускает. Рассыпается мелкой крошкой в воздухе, превращаясь в пыль.
И будит меня не собственный крик, а аромат крепкого кофе, щекочущий нос. Я провожу рукой по дивану налетая на пустоту, но тихие голоса, которые доносятся из кухни, дают понять, что Сергей и наше ночное безумие, мне явно не приснилось.
Накидываю халат и, стараясь не шуметь, крадусь на кухню, чтобы застать милейшую картину. Даже невольно улыбаюсь не в силах сдержаться.
Тимка сидит на стуле и с огромным усердием пытается справиться с яичницей на тарелке, а Сергей, сидя напротив, цедит маленькими глоточками кофе и с неподдельным интересом следит за Тимофеем и его разборками над неповинными яйцами.
— Доброе утро, — оповещаю о своём присутствии. — Смотрю ты освоился.
— Всё лежало на прежних местах, — пожимает плечами бывший муж. — Ты, как прежде, консерватор. Садись. Сварю тебе кофе.
— Спасибо, — улыбаюсь благодарно и тут же ловлю невесомый поцелуй на своих губах.
Стушевавшись кошусь на Тиму, но тот кажется даже не обращает на нас внимания. Едва ли не утыкается носом в тарелку и хмурит бровки-домиком пуще прежнего. И мне отчего-то это не нравится. Поганое предчувствие подбирается все ближе и вопит, будто разъяренная банши в моей голове. Лишь бы чего не надумал ребенок лишнего. Только более-менее стал привыкать к моему присутствию в его жизни.
— Мне надо съездить по делам, — чашка горячего терпкого напитка оказывается передо мной на столе, а Сергей присаживается рядом, заглядывая мне в лицо. — Я поговорю с Викой, а затем надо будет заняться вопросом твоего сорванца. Мне нужен адрес его отца.
— Зачем? — мы вскрикиваем с Тимофеем почти одновременно, даже не пытаясь сдержать просачивающуюся в голосе панику.
— Вы вернете меня обратно? — тут же продолжает Тима, и я наблюдаю, как бездонные блюдца ребенка наполняются соленой влагой, и нижняя губа начинает слегка подрагивать, пусть он и закусывает ее в попытках скрыть своё беспокойство.
— Нет, — категорически заявляю я и вскакиваю из-за стола, чтобы скорее оказаться возле малыша. Поворачиваю стул и присаживаюсь около его ножек на корточки, чтобы заглянуть в опечаленные глаза ребятенка. — Никто и никогда тебя не отдаст. Это теперь твой дом. Запомни это.
— Ладно, — шмыгает носом Тима, но в глубине глаз все также плещется недоверие.
— Яна права. Никто не собирается отдавать тебя обратно, — вмешивается Сергей. — Но и жить здесь у тебя нет законных оснований. Ты же не хочешь, чтобы Яна пострадала из-за этого?