Наверное, лучше бы я была взрослая. Писала бы спокойно, кому хотела, меня бы пустили к папе в больницу, и маме я могла бы что-нибудь купить, только что, ведь у нее все есть. Я купила бы ей в кондитерской большой торт, и она пила бы с ним кофе, а может, и закурила бы.
— А посуда? Грязную вы что, выбрасывали?
— Нет, что вы.
Кто же это посуду выбрасывает? Не понимаю, как мама могла за него выйти. Да еще оставляет меня с ним одну.
Уж лучше лечь спать после обеда, чем видеть его змеиные глазки. Королевский удав. Буду называть его удавом. Марек называл его зверем. Красавица и зверь. Но удав лучше, Звездочка и удав.
Знал бы он, о чем я сейчас думаю. Так бы меня стукнул, что от меня бы только мокрое место осталось. У Пржемека была такая присказка: стукну раз — прямо в глаз, стукну второй — голова долой.
Я прыснула, не выдержала, а он говорит маме (она уже детей уложила и мыла посуду), какая индифферентность. Просто невообразимо, какая индифферентность. А она покраснела.
И вдруг ни с того ни с сего крикнула:
— А что же мне делать, скажи бога ради! Скажи! И слезы полились по ее щекам.
— Терпеть не могу истерик.
И ушел в сад, одно слово — удав!
Мама Звездочка всхлипывает, вся дрожит от плача, я никогда не думала, что взрослым может быть так же горько, как и нам.
— Мамочка, мы с Мареком тебя в обиду не дадим, не бойся. Она оттолкнула меня и еще сильнее заплакала, лицо опустила на руки и все повторяет: «Кому я что сделала, кому я что сделала?».
Я легонько поглаживаю ее красивые волосы, сердце у меня разрывается, оттого что она плачет, но я счастлива, что осталась с ней одна.
У меня есть бабушка. Но не настоящая, потому что настоящие бабушки старые и ходят в платочках. Моя бабушка почти молодая, носит белокурый парик, красит веки и губы. Платье у нее как у дамы, из-под него выглядывает кружевная комбинация, а в общем — тьфу!
Наверное, я ее любить не буду.
Она осматривает меня издали и вблизи, даже очки надела.
— Гм, гм, ну, допустим. Что допустим?
И следит за мной, куда бы я ни ступила.
— В кого она, как ты думаешь?
Это она говорит маме, а имеет в виду меня. Но почему я должна быть в кого-то?
— Теперь уж делать нечего — не проверишь. Я голову бы тогда дала на отсечение, что не протянет.
Она думает, что я полная дура, но я, между прочим, прекрасно все понимаю, хотя обо мне говорят, будто о какой-то вещи.
А у меня, кстати, есть свой папа, он приедет ко мне и поведет меня в кондитерскую, будет пить кофе, а я уплетать трубочки, и я все ему расскажу, вот бабке досадно станет.
И мама не хочет ее слушать, это даже очень заметно.
— Оставь, пожалуйста, помолчи.
— Удивляюсь тебе, дочка, я бы этого так не оставила. Дело твое, но тебе это может дорого обойтись! Мало ли что еще он выкинет, этот тип!
Мама велела мне выйти, но все равно я слышу каждое слово. Бедняжка, у нее из-за меня одни неприятности. Какая же она несчастная с такой злой матерью, а у меня мамочка добрая, красивая и добрая.
Порадую ее. Пойду выброшу мусор. Только удастся ли поднять крышку бака. Если бы Блошка был во дворе, я попросила бы его придержать крышку. Он низенький, но сильный.
— Блоха, Блошка!
Сразу примчался. Ну и гремят же эти баки!
— Подожди!
— Что это? Ты мне чуть пальцы не прищемил.
— А чего ты их туда сунула?
— Подними! Подними-ка повыше.
Папино письмо. Точно. Но от конверта остался лишь обрывок, там написано «Гед…», это мне письмо, а они его выбросили, не отдали мне, порвали письмо от моего папы и бросили, они только и знают, что все выбрасывать.
— Мне надо найти все письмо. Обязательно!
В баке только маленькие клочки бумаги. На одном написано «был», а другой чистый.
— Что с тобой, Киса? Не плачь.
— Это от папы. Они мне не отдали и выбросили.
Он открыл крышку и стал искать вместе со мной, слезы заливают мне стекла очков, я почти ничего не вижу, мне не хочется плакать, но слезы текут сами. Не волнуйся, утешает меня Блошка, мы все найдем.
Он лезет в бак, он просто играет, глупый мальчишка, а мне нужно знать, что пишет мне мой папа, что он мне пишет.
И вдруг меня зовет мама. Зачем я ей понадобилась?
— Только не болтай, Блошка, никому не рассказывай, прошу тебя.
— Я все найду, не бойся.
Из бака торчат только его ноги, знала бы мама, что я играю с Блохой, она была бы довольна, ведь его папа доцент. Но я ей все равно ничего не расскажу.
— Ты соображаешь, что делаешь? С мальчишкой роешься в мусоре, надо же!
— Чего от нее можно ждать?
Бабушка на меня кидается, вот буду называть ее бабища, бабища размалеванная, намазанная, противная, подстроить бы ей что-нибудь, но мне ничего в голову не приходит, Пржемек бы сразу смекнул, можно было бы подсунуть ей в туфлю кнопку или привязать к поясу мышь, вот бы крику было, или положить живую мышь в карман, или хоть червяка, вот бы визжала!