Доктор Конрад велел Теренцию снять рубашку и повернуться к свету правым боком, куда со стороны спины в него вчера попала острая кость.
— Плохо дело, — пробормотал себе под нос и слегка раздвинул пальцами воспалённые края раны. — Вы вот что, молодой человек, выпейте вот это и это.
— А это что? — тут же спросил Ванильный.
Он чувствовал себя просто превосходно. Его, конечно, колотила дрожь и руки-ноги побаливали после напряжения, но не тянуло в сон, не тошнило, в голове была необыкновенная ясность.
— Я свеж и бодр, — сказал Теренций доктору.
— Это действуют противоядие и жаропонижающее, а у вас, молодой человек, проблемы. Хотя их и не сравнить с проблемами Каннах.
Ванильный Некромант не стал спорить. С доктором вообще сложно спорить — он страшно упрямый. Но на столе у Теренция стояли разные склянки, и не менее упрямый Ванильный схватил сразу несколько.
— Мне бы найти Гошу, — сказал он, выпивая одно зелье за другим. — Если уж на то пошло — я не пойду к домику, а полечу.
— Что сказала бы ваша матушка, если бы узнала, что вы принимаете по несколько снадобий подряд? Особенно — зелье для левитации, которое, несомненно, не слишком хорошо сочетается с эликсирами против ядов и жара? — спросил Конрад. — Какое счастье, что это не настоящие зелья, а всего лишь подкрашенная вода…
— Это нечестно! — вскричал Теренций.
Бертина и Винни, укутавшись в толстые одеяла, сидели у маленькой жаровни на веранде. Им было тепло и спокойно, но совсем не весело. Бертине под утро почудился то ли сквозняк, то ли шорох, а Винни уверял, что к нему приходила Мать — поправить одеяло. Они всё утро говорили о Матери. О том, как бы поскорее выздороветь и набраться сил, чтобы воскресить её. Может быть, даже завтра.
Нот Уиндвард хромал по саду между останками Умрах. Теро-Теро и Первый Некромант собирали и левитировали эти останки в кучу за пределами сада. И маленький Странник помогал, несмотря на боль в коленках и ладонях.
— Надо будет потом пройти по лесу, проверить, не осталось ли частей паразита, — сказал Теро. — Можно даже мелкого припрячь — он шустрый!
— Ага. И ещё в мир всадников придётся сходить. Всё время забываю, как он называется, — отозвался Первый.
— Натаринхоу, — подсказал Винни, вылезая из одеяльного домика.
В самом деле, чего сидеть? Надо прибираться в саду! Бертина тяжело вздохнула и поплелась на подмогу. У неё болели руки и ныла спина, но ведь другие-то чувствовали себя не лучше.
Нот небрежно пнул один из черепов. Тот звякнул, словно внутри лежали монеты. Мальчик удивился и поднял череп с земли, рукавом обтёр грязь.
— Эээй, — сказал он, глядя на голубые глаза — крупные топазы, вправленные в глазницы. — Это же Гоша. Ты чего молчишь-то? Гошаааа!
Бертина сначала хихикнула, но потом спросила у Странника:
— Эй, Нот! Ты уверен, что это наш Гоша?
Странник покивал и потащил череп к веранде, чтобы положить на стол и как следует разглядеть. Внутри него звякали монеты. Все вспомнили о глупом споре — если Теренций полетит, то Гоша станет копилкой.
Винни и Бертина заторопились за Нотом Уиндвардом, в растерянности переглядываясь. Если это и был их Гоша, то его душа в ночь битвы отлетела в Смерть вместе со всеми остальными.
Омегыч появился посреди храма Свободных и поёжился от жути, увидев каменных жрецов вокруг купели. Тёплая вода исходила паром, и казалось, что Видрельельхен и остальные слегка шевелятся.
В этом неторопливом и зыбком движении он не сразу различил по-настоящему живое существо, спокойно и безмятежно наблюдавшее за ним.
То была женщина, одетая в белое и золотое, в меховом капюшоне, откинутом на спину, и в изящных золотистых сапожках.
Очень нежная и белая кожа, золотистые волосы и глаза, такого светлого карего оттенка, что тоже казались золотистыми. Омегыч не сразу вспомнил, кто это сидит возле купели, а когда вспомнил, смущённо кашлянул.
— Здравствуй, богиня, — сказал он. — Прости, я не помню, как тебя зовут.
— Почему ты не добавил — «да пребудут твои ноги чистыми»? — лукаво улыбнувшись, спросила одна из вечно недовольных.
Сейчас она не выглядела недовольной, вовсе нет!
— Потому что к таким прекрасным ногам не может пристать никакая грязь, — ответил Омегыч.
— Ты маг, — сказала богиня. — Тебя зовут Альфред. Это я помню. Но зачем ты сюда пожаловал?
— Я знаю, что в храме была большая библиотека, — ответил Омегыч. — Когда я пришёл сюда несколько месяцев назад, я видел книги про деяния богов, и среди них одну, где рассказывалось о воскрешении бога.
— О да, — задумчиво ответила его прекрасная собеседница.
Она протянула тонкую, нежную руку, и Омегыч помог богине подняться на ноги. Богиня улыбнулась снова.
— Меня зовут Ют Безмолвная, — сказала она. — И мне бы не помешала помощь некроманта. Но я понимаю — ты спешишь. Хотелось бы мне, чтобы ради меня кто-то так же старался бы!
— Разве некому? — удивился Омегыч и тут же сказал извиняющимся тоном:
— Прости, богиня. Это было невежливо.
— Ничего, — Ют Безмолвная чуть помрачнела.
Она вела Омегыча за собой, и тот шёл, словно на поводке. Но думал он не о красоте Ют, а о том, как бы поскорее увидеть заветную книгу.
Библиотека храма была ему уже знакома — мрачное, довольно запущенное хранилище премудростей со всего мира. Книга, которую он жаждал читать, лежала на низеньком столике. Напротив стояло кресло, а рядом — маленький пуфик. На подлокотнике лежала горжетка из белого меха. Словно Ют Безмолвная сама недавно сидела тут и читала именно эту книгу.
— Тебе тоже нужно кого-то воскресить? — спросил Омегыч. — Кого-то, кто тебе дорог?
— Ах, если бы всё было так просто! Когда даже сами боги не хотят, чтобы он жил — что я могу? Что мы вообще можем сделать, если родители против?! Я не могу ослушаться их воли — иначе меня ожидает угасание.
Сердце Омегыча дрогнуло. Угасание! Неужели даже такие, как Ют, могут угаснуть? Что тогда говорить о Матери?!
— В тебе горит огонь, — сказала богиня. — Позволь мне открыть ему путь наружу?
— Боюсь, он и так прекрасно знает этот путь, — через силу улыбнулся Омегыч.
Он коснулся книги, открыл её наугад… и тут же понял, что будет не в силах выпустить её из рук, пока не убедится, что Мать жива.
— Читай, — сказала Ют. — Я скоро вернусь. Без меня ты всё равно не проведёшь нужный тебе обряд!
Вздохнула и вышла прочь, прекрасная и печальная.
Омегыч наконец-то прижал заветную книгу к груди, и вдруг ощутил знакомую щекотку. Исчезающий камень очень не любил находиться в храме. Да и для самого Омегыча это могло быть опасным в том случае, если кто-то вздумал открыть шкатулку с детьми камня!
И он покорился неуёмному подталкиванию камня изнутри.
Пошёл снег.
Вернее, с неба принялись падать отдельные снежинки.
Возвращаясь из храма Свободных с украденной оттуда книгой за пазухой, Омегыч внезапно для себя свернул на дорожку к дому Теренция. Его взгляду открылись ужасные разрушения, причинённые Умрах: развороченное кладбище, продавленная крыша домика, выбитые окна. Омегыч потопал по замерзающей, неподатливой земле сапогом, поддел что-то блестящее: серебряная монета неизвестной ему чеканки.
Тут почва зашевелилась, да так, как ни одному жив-курилке не вскопать. И из-под земли с некоторым затруднением вылезла старая знакомая — Блуждающая Башня. По ней тоже словно с тараном пробежались — камни крошились, глаза-окна слезились осколками мутных стёкол. Зелёный мох облез с боков Башни. Омегыч похлопал её по стене и спросил:
— Ну, что скажешь?
Блуждающую Башню в ответ стошнило. Из неё вывалилось несколько разрозненных комплектов костей и полусгнивших тел. Омегыч отступил на несколько шагов, и не зря: оказавшись снаружи, останки зашевелились в попытке собраться в звено цепоглотки. Огнемаг увидел несколько призрачных белёсых теней, которые отчаянно цеплялись к мёртвой плоти и костям. Поморщившись от отвращения, Омегыч пробормотал заклинание, разлучающее дух и плоть, и отпустил мятущихся духов. Башня с благодарностью икнула и зарылась в землю снова.
Омегыч вошёл в дом, осторожно пробрался через обломки потолка и крыши, подошёл к рабочему углу Теренция. Здесь в беспорядке громоздились разные банки, склянки и коробочки. Книги на полках выстроились в относительном порядке. Омегыч перебрал несколько склянок, рассовал по карманам особенно ценные, и в задумчивости покрутил в пальцах найденную монету. Сзади на гербе неизвестной страны было какое-то чёрное пятнышко. От монеты веяло магией. Некромантией. Омегыч, нахмурившись, ковырнул пятнышко ногтем и сунул монету в карман.
Затем он сел на кровать, чувствуя внутри, в образовавшейся после развоплощения Матери пустоте, некое слабое жжение. Словно тот самый огонёк разгорался вновь. Закрыл глаза, прижав воспалённые веки пальцами. Хоть бы прекратилось это мучение. Хоть бы внутри всё замёрзло окончательно. Хоть бы перестать чувствовать боль…
И почувствовал, как снова подкатывает под горло лёгкая тошнота — предвестник того, что исчезающий камень вновь набирает активность. Но в этот раз его тело сыграло странную шутку: оно осталось сидеть на кровати, а вылетел только бесплотный, невесомый дух. Омегыч даже успел подивиться такой странной случайности, прежде чем его призрачные глаза обрели зрение. И тогда он увидел Мать Некромантов — сквозь неё просвечивало разбитое окно и хмурый пейзаж за ним. Но несмотря на прозрачность, у Матери были и серые внимательные глаза, и рыжие волосы, и длинная серая рубашка, тоже призрачно-просвечивающая.
— Вот как это бывает, — сказал ей Омегыч, тщетно пытаясь отвести от неё взгляд.
Мать отвесила ему оплеуху, весьма ощутимую для призрака, и сердито сказала:
— А ну быстро домой. Ты где болтаешься? Отец тебя ищет, между прочим.
— Мам, я…
— Во-первых, никогда не теряй надежду. Этот огонь всего труднее зажечь, а между тем он мне понадобится. Во-вторых — что ты тут устроил вообще? Тебе что было сказано? Отдохнуть и действовать. А ты когда в последний раз спал?
— Мам…
— А ну молчать, сын! Повтори, что я сказала?
— Не унывать и идти домой.
— Я ко всем уже приходила, всем уже явилась, а тебя нет и нет! Далеко от дома отойти не могу, а ты всё где-то шляешься. А всё почему? Потому что ты, балбес этакий, устроил драму на пустом месте! Иди домой и выспись, тебе сказано! Скоро мне понадобится и твоя помощь тоже, — на этих словах её голос обрёл нежность.
Тут Мать Некромантов слегка толкнула Омегыча, он соединился с телом, вздрогнул и упал с кровати. Огонь внутри разгорелся… и полыхал так, словно огнемаг был печкой.