Дрогнули верхушки деревьев, упали пышные шапки снега с высоких крон, и твёрдую, замёрзшую лесную почву, прикрытую сугробами, пробурила полуразрушенная крыша Блуждающей башни.
Она с трудом выбралась на поверхность, выплюнула парочку завалявшихся костей, и удивлённо огляделась глазами-окнами.
Башня заснула в конце октября. Она тогда ужасно устала — после нападения Умрах ей было очень плохо. Теперь же оказалось, что проспала она долго, очень долго.
Блуждающая башня двинулась к дому-на-семи-ветрах, чтобы посмотреть, как он там поживает. Увидев его стены и окна, поняв, что всё цело, башня покружила по дорожкам и уселась в сугроб, как птица на гнездо.
Она увидела, как чистят лопатами дорожки Винни и Теренций. И как строят снежную башню Омегыч и маленький Странник. И как их обстреливают снежками из укрытия в драконьем скелете Бертина и Хелли. Увидела, как в небе кружит Бессвет, держа на руках Анду. И как под присмотром доктора Конрада делают лечебные упражнения две хрупкие, невысокие девушки — одна с чёрными волосами, другая с рыжими.
Воздух был свеж и чист, небо серо и сумрачно, и пахло оттепелью. Кажется, зима уже подходила к концу. Неужели это возможно — проспать так долго?
Блуждающая башня даже и не знала. Но она увидела, что на веранде, в кресле-качалке, укутанная несколькими пледами, спит Морта. Наверное, некоторые могут спать сколько угодно… Вот Мать Некромантов вышла на веранду, села на перила, украдкой вытерла слезу. Стало быть, не всё так гладко в этой большой семье?
У Блуждающей башни было вопросов больше, чем ответов. Понятно было только одно: жизнь, какой бы она не была, продолжается. Время идёт. Прошло около трёх месяцев, как она впала в спячку. Наступил февраль, и хотя миром всё ещё правила зима, влажный третий ветер уже повёл крылом над этим миром.
Зима в этом году выдалась мягкая. Наверное, это хорошо, иначе у Матери Некромантов вовсе бы заледенело сердце.
Все уже ждали весны. И Матери казалось, что весной всё должно наладиться. Всё непременно наладится! А на исходе апреля, в самые нежные дни, они сыграют сразу три свадьбы! Анда и Хелли заявили, что желают выйти замуж за Бессвета и Сарвена обязательно в один и тот же день! А потом ещё и Део-Ведун заявил, что присоединится к компании… а то страшновато жениться одному! Мать задумалась о том, что ей придётся снять с Бессвета и Хелли чары, и они больше не будут считаться её детьми. Так уже было когда-то давно, когда Морта выходила замуж за приёмного… Ох, нет, никому не хочется вспоминать о замужестве Морты — это была слишком тяжёлая история.
А Морта загостилась в доме-на-семи-ветрах! Матери было даже странно, что она здесь осталась так надолго — ей обычно нравилось спать в каюте Чайки. Но она сказала, что решила впасть в зимнюю спячку дома. Однако Мать довольно часто видела, как Морта бодрствовала. Её «спячка» внезапно стала прерываться не меньше, чем на целый день! А однажды она целую неделю была младшей, бегала в ярких платьях, и Мать Некромантов услышала, как она смеётся. Впервые за многие, очень многие годы.
Вообще к удивлению Матери, её дети как никогда были дружны этой зимой, они постоянно сидели целой компанией, иногда не только с Нотом, а и с феей и даже с Киммельбобелем. Део, когда навещал дом, тоже беспрестанно торчал в комнате Теренция, и однажды Мать увидела у него под мышкой толстый томик «Основ некромантии». Это было очень странно, потому что он ведь готовился стать не просто друидом, а духом чужого леса!
Но внешне Део почти не изменился, только в прядях волос постоянно зацветали разные цветы, и его плечи поэтому усыпаны лепестками.
Део всегда появлялся с Интар. Доктор Конрад старательно выправлял исковерканное в рабстве у Древнего тело его подруги. Мать боялась, что красавицей ей уже не бывать, но по крайней мере переломанные кости у неё теперь были сращены как надо. Однажды с Интар и Део пришла через портал и Каннах, и каждый день Конрад доводил её почти до истерики своим занудством. А она его — своим непослушанием. Он готов был простить своим пациентам всё, что угодно, кроме небрежения его врачевательским трудом! А Каннах не следовала его советам, зато требовала слишком многого.
— Никогда! — однажды заорал Конрад на свою неблагодарную, по его мнению, — никогда в жизни я не видел летающих ослиц! Ты первая! С тебя два дня как сняли каркас, а ты уже пытаешься драться на мечах с Теро-Теро! Угробишь себя, девочка, и я больше не буду тебя чинить!
Только посмотрев на доктора Конрада в бешенстве, Каннах согласилась на постельный режим. А быть может, это Терхаллоу её уговорил провести целый месяц, не вставая с кровати? Кто знает…
— Чуть не забыла. Опять приходила Ют… Да, я понимаю, что ты знаешь, но ты ведь её не видишь! У неё уже виден животик, и это рождает во мне такие смешанные чувства. С одной стороны, богиня выглядит как простая беременная женщина — чуть оплывшая, вполне земная. С другой — я тревожусь, потому что она не знает жалости и ей чужды человеческие чувства. На Омегыча она смотрит как на собственность, а на меня — как на пристава, который наложил на собственность арест. Пришлось напоминать ей, что по уговору он может находиться где хочет, — рассказывала Мать Некромантов поздно вечером, гладя стену в своей спальне.
Она часто теперь сидела, прислонясь к этой стене щекой, и говорила, говорила с нею.
— Омегыч сказал, чтобы она пореже к нам приходила, обещал сам чаще её навещать. Она его гонит, а когда он не приходит — обижается. Вот что за непонятная женщина?
— Да ты ревнуешь? — спросил дом голосом Первого Некроманта.
— Да, я… я ощущаю ревность. Но есть и ещё кое-что… У меня раньше никогда не было внуков. Я стала чувствовать, что старею, — ответила Мать.
— Глупости, — сказал дом. — Ты всегда будешь молода и прекрасна.
— Я стану бабушкой.
— И не раз, — засмеялся дом. — Посмотри, сколько у нас детей! К тому же, ну что ты переживаешь? Омегыч тебе даже не родной сын, он тебе сразу взрослым достался. А что пророс в твоё сердце, так и это с тобой не впервые. Каждый из наших детей, приёмных или родных, прорастает… и остаётся навсегда.
— Нет, не каждый. Некоторые отрывались от нас — больно, с корнями, с кровью. Ты должен помнить.
Дом долго молчал. Конечно, он много что помнил — не стенами своими помнил, а всем своим бывшим человеческим существом.
— Я хочу, чтобы ты возродился, — сказала ему Мать. — Я хочу, чтобы ты был!
— Я есть.
— Я хочу, чтобы ты — был!
Она ударила кулаком в стену. Но это была лишь стена. Что она могла ответить?
— Прости, — ответил дом.
В доме-на-семи-ветрах так много людей, а в руках Матери — пустота. Она чувствовала одиночество, ей не хватало мужа — его улыбки, его поцелуев украдкой, словно им по шестнадцать. Цветка на подушке или безделушки, подброшенной в карман фартука. Не хватало крепкой руки и жаркого взгляда. Вернее, она видела жаркие взгляды, от которых её обдавало пламенем, но охотно отдала бы очень многое, чтобы взгляды эти устремлялись на другую. Пусть даже это была бы Ют Безмолвная.
Зима выдалась тёплая, мягкая, но сердце Матери уже устало от снега.
— Мы ждём весны, — сказала она дому однажды, и прижалась лбом к тёплой деревянной стене. — Весной должно что-то случиться.