Перед маленьким зеркалом стояла вазочка с белыми розами, которые раздобыли где-то Гак и Франсуа.
«Какие они милые оба!» — с нежностью подумала Сара.
Сначала они ехали по широкому бульвару, дома и магазины которого были образчиками самых разнообразных архитектурных стилей; здесь было очень много кафе, но низшего сорта, посетителями которых были исключительно французские солдаты в синих с красным мундирах и фесках; потом они свернули в одну из узких боковых улиц, и Восток, таинственный, благоухающий Восток принял их в свои объятья: в пыли копошились дети, собаки бродили среди отбросов; неба почти не было видно, такие высокие были нависшие друг на друга дома.
Сара с любопытством смотрела по сторонам; на мгновение перед ее глазами сверкнула водная поверхность бухты и сейчас же исчезла за поворотом.
Масляные лампочки висели у входов, бросая слабый отблеск на раскрашенные притолоки и прибитые гвоздями вывески.
Франсуа запутался, и ему пришлось остановиться, чтобы расспросить о дороге. Какой-то солдат, судя по акценту, уроженец Южной Франции, указал ему направление.
— Мы приехали, миледи, — сказал он неожиданно, и Сара едва удержалась, чтобы не крикнуть:
— Поезжайте дальше, не останавливайтесь...
Автомобиль остановился у белой стены, около ворот стоял часовой, лениво прислонившись к сторожевой будке.
По первому требованию Франсуа он поспешно распахнул ворота.
— Прикажете доложить о вас, миледи? — спросил Франсуа Сару.
— Нет, — торопливо ответила она, — пожалуйста, подождите меня здесь.
С минуту она колебалась, слуга-араб выжидающе смотрел на нее, указывая рукой на дверь.
Чего она боится? Автомобиль стоит у ворот, Франсуа так успокоительно действует на нервы своим голландским видом, и она сейчас увидит того, кого любит и кто отвечает ей тем же!
Она так быстро пошла вперед, что слуга едва успевал показывать ей дорогу.
Он остановился около какой-то двери, на пороге которой Сару приветствовал пожилой человек, очевидно дворецкий.
Она назвала себя, и в ту же минуту услыхала смех: смеялись мужчина и женщина.
Она отшатнулась; ей почудилось, что мозаичные стены вестибюля превращаются в решетки тюрьмы, из которой нет выхода.
Зашевелилась портьера, и какая-то фигура, вся в белом, сделала несколько шагов в ее направлении, бесшумно ступая мягкими туфлями.
— Алло! — раздался неуверенный, удивленный голос.
Сара оперлась рукой о ближайшую стену, чтобы не упасть; это единственное слово, произнесенное Жюльеном, произвело на нее ужасное впечатление; горькие мысли вихрем закружились в ее голове. Свидание любящих, их свидание с Жюльеном!
Почему же она не смеется? Что может быть комичнее этого «алло»!
Жюльен подошел ближе.
— Не может быть... — воскликнул он, потом нервно и вместе с тем глупо расхохотался. — Здесь такое плохое освещение.
К Саре вернулся дар слова.
— Да, это я, — прошептала она.
Несмотря на действительно скудное освещение, она все-таки рассмотрела Жюльена.
Он очень изменился и постарел.
Главное — изменился...
— Вы недавно приехали? — спросил он тем же развязным и неприятным тоном.
Сара что-то ответила; ей казалось, что все это кошмар, один из тех ужасных ночных кошмаров, которые реальнее действительности.
Она машинально последовала за Жюльеном, прислушиваясь к постукиванию высоких красных каблуков своих белых лакированных туфель, которые, по мнению Гак, должны были «лучше чем какие бы то ни было другие» оттенять светлые тона ее костюма.
Из-за портьеры выглянула какая-то женщина, вернее девушка, в восточном костюме.
Сара едва успела рассмотреть ее, потому что она мгновенно исчезла — Жюльен, очевидно, отослал ее, но все-таки заметила, что она очень красива, чернокудрая, румяная, с белоснежным цветом лица, веселыми блестящими глазами и удивленным выражением губ.
— Так вот как вы живете? — донесся до нее словно издалека собственный голос.
Она посмотрела на белые расписные стены, многочисленные диваны, грандиозный письменный стол, вазы с цветами...
— Так вот как вы живете? — повторила она и неожиданно для самой себя прибавила: — Вам передавали, что я звонила по телефону?
Ее взгляд встретился, наконец, со взглядом Жюльена, но он тотчас же отвел глаза в сторону, побледнел и не мог произнести ни слова.
— Присаживайтесь, — сказал он, наконец, — я этого не знал... моя прислуга...
Он не дотянул своей банальной фразы и снова погрузился в молчание.
Теперь Сара чувствовала на себе его жгучий взгляд, но этот взгляд горел не прежней чистой любовью, он горел чувственной страстью.
Жюльен, который сначала не обратил внимания на красоту Сары, убедился, наконец, в том, что она нисколько не изменилась, и, прищурив глаза, откровенно любовался безукоризненными чертами ее лица, дивными волосами и грациозной линией шеи и груди, которая приподнимала своим дыханием темные отвороты тяжелого манто.
— Мне не сообщили об этом, — повторил он слишком громко, потому что нервное возбуждение мешало ему регулировать голос.
— Я вижу... но ваш отец сказал мне... — Сара не докончила; что-то мешало ей сказать этому человеку откровенно, что она думала, что он ее ждет.
Она смутно сознавала, что произошло какое-то недоразумение и что ей надо уходить.
Она встала.
Жюльен удержал ее за руку. Это было его первое прикосновение.
— Что сказал вам мой отец? Когда вы его видели?
— Он посетил меня в Латрез. После того как я вам телеграфировала...