— Зато я прекрасно все понимаю! — мрачно ответил Колен, — и первым долгом то, что ваш отец — гнусная личность! Он все время плел вам разные небылицы и перехватывал и подделывал мои письма. Прекрасное занятие для семидесятилетнего юноши! Наверное, пришлось поломать голову! Он... но что с вами?..
Жюльен резким движением схватил Колена за руку.
— Говорите яснее! — кричал он, задыхаясь. — Ведь я выгнал ее, она... она!..
Он тряс Колена за плечи; пот градом струился по его лицу.
— Жюльен!.. Жюльен!.. — твердил Колен, опасаясь за его рассудок.
— Вы знали все и не спасли меня от позора? Благодаря вам я довел до тюрьмы любимую женщину, не сделал ни одной попытки извлечь ее оттуда — и в конце концов оскорбил и выгнал ее — благодаря вам и моему отцу!
Он оттолкнул Колена с такой силой, что тот потерял равновесие, попытался удержаться за подушки и покатился вместе с ними на пол.
— Ради Бога, Жюльен! — бормотал он. — Жюльен, послушайте!
— Мне слушать вас? Нет, теперь слушайте вы и смотрите, до чего вы меня довели! Ваше счастье, что я не убил вас, как собаку, вас, который предал меня ради своей безопасности и который еще смеет говорить о своих страданиях. Я поверил, что она любила Кэртона, и, чтобы забыться, опустился до этого... сделал это вполне сознательно, с открытыми глазами, питая отвращение к разврату и вместе с тем ища в нем забвение. Все это дело ваших рук — вас и моего отца!
Он умолк. В комнате воцарилась мертвая тишина, прерываемая только тяжелым дыханием Колена.
— И вы думаете, что я так это оставлю, что я буду молчать, зная, что женщина покрывает мою честь своею?
Колен в ужасе вскочил на ноги; его голос стал крикливым от страха.
— Нет, вы этого не сделаете! Это не имеет смысла теперь! Да графиня опровергнет ваши показания.
— Вы в этом так уверены? — нервно расхохотался Жюльен. — Может быть, ваша уверенность поколеблется, когда я скажу вам, что оскорбил ее...
— Не делайте этого, не делайте! — задыхался Колен в состоянии, близком к удару.
Он попробовал остановить Жюльена, и даже застонал, когда шаги последнего замерли в отдалении; раздался звонкий топот копыт по мощеному двору, потом более глухие звуки, когда Жюльен выехал на ровную дорогу.
ГЛАВА XXX
Всяк, кто проник за тот скорбный порог,
Равно от жизни и смерти далек.
Чувствую лишь ледяное дыханье
Быстрых годов, что влекут к увяданью;
Голод порой мое тело томит,
Мысль одинокая душу сверлит.
В будущем пусто, и только одно
Прошлое смотрит печально в окно.
Вас потеряв, я лишился души,
В ней ведь царили лишь вы.
Вас потеряв, я навеки забыл
Высший смысл жизни и жизненных сил,
Самое слово «любовь» я забыл,
Вас лишь одну я на свете любил.
Есть люди, которые тупеют от горя; для других страдания, наоборот, являются источником просветления.
Жюльен принадлежал ко второму типу; обрушившееся на него несчастье скосило все сорные травы его души и дало простор доброкачественным побегам. Черствость и недоверие к людям, которые стали преобладающими чертами его характера за последний год, перестали властвовать в его сердце.
Он стал нравственно чище после перенесенного удара и стыдился своего прошлого.
Жест, которым Сара попыталась, рискуя своею жизнью, спасти Кэртона, был вызван страхом за него, Жюльена, а не за того человека, которому он угрожал; она защищала Кэртона только потому, что боялась за Жюльена.
После того как неизбежное свершилось, она без колебаний принесла себя в жертву любимому человеку.
А он так легко поверил, что она смеялась над ним и обманывала его с Кэртоном, поверил сразу в самое плохое, в то время как она отдавала ему самое ценное, что у нее было.
Он никого больше не обвинял; негодование против отца и Колена улеглось по дороге в Тунис; человеконенавистничество первого и себялюбивая трусость второго были ничто по сравнению с его собственной виной.
Они употребляли низкие средства для достижения низких целей, — он проявил низость по отношению к святыне, он осквернил храм, — он, а не они.
Упорная и жестокая ненависть его отца к Саре казалось ему немногим хуже его оскорбительной ревности, а последнее свидание с Сарой стало источником ужасных угрызений совести, в сущности, было им с самого начала, хотя он и не признавался себе в этом, пока не узнал всей правды.
Что скажет он Саре в свое оправдание? Что он оскорбил ее и надругался над ее любовью, потому что был уверен, что она изменяла ему с Кэртоном?
Не надеясь на прощение, он все-таки сел на пароход с твердым намерением повидаться с ней и исполнить свой долг.
А потом... Ему вспомнились первые дни их любви, их первая встреча... и последнее свидание...
Что могло быть ужаснее этой пытки?
Он мысленно перебирал все мелкие подробности этого рокового вечера, сгорая от стыда. С каким тревожным и вместе с тем нежным выражением лица переступила она порог его комнаты, и как мгновенно это выражение сменилось холодным и враждебным, когда она увидела, куда попала.
Он содрогался, последовательно вспоминая и свои поцелуи, и ее отпор, сначала жалобный, а потом непреклонный, и тот жест, с которым она вырвалась из его объятий.
Из его объятий, которые должны были быть для нее опорой...
Женщины этого не забывают!
Он посмотрел на темную воду: таким, как он, только и остается...