- Так здесь разве клёв? - Лицо и вся Мишина фигура изображают крайнюю степень презрения. - Здесь же клёву никакого нет. Вот на Старице - да! Мы и хотели на ночь...
- На ночь? - Ефим Кондратьевич даже присвистнул. - А кто же поедет?
- Ну, мы, - показывает Миша.
- Нет, так дело не пойдет. А Тимофей что, не хочет? Чего он там топчется?
- Он хочет. Только он говорит: я, говорит, не пойду, я не красноречивый, я все дело испорчу...
- А ты, значит, красноречивый?
Миша смущенно смеется, не зная, что ответить, и машет рукой приятелю, чтобы тот подошел.
- Вот что, - говорит Ефим Кондратьевич, - лодку я дам, только при одном условии... если примете меня в свою компанию.
- Да мы!.. Да разве!.. Да конечно! - в один голос вопят ребята.
- Ох, татко, ты ж у меня и хитрый, ты ж у меня и молодец! А когда можно? Сейчас? Ребята, тащите свои вещи!
- Вон вы какие запасливые! - усмехается Ефим Кондратьевич. - Вещи тащите, а поедем, когда я в объезд отправлюсь. Только ты, Аннушка, хлеба запаси на всю команду, а то улов будет ли, нет ли, а есть захочется.
- Я сейчас! Я и картошки, я всё!.. - выпаливает Нюра и вихрем летит домой.
Задолго до вечера все пожитки уложены в лодку. Ефим Кондратьевич добавляет к ним большое рядно и свой брезентовый дождевик. Жесткий дождевик гремит так, словно сделан из листового железа.
Как ни медленно ползет солнце по небу, оно наконец склоняется к круче, за которой прячется село, и Ефим Кондратьевич дает команду садиться. Миша и Тимофей берутся за весла, Нюра вооружается кормовым, а Костя и Ефим Кондратьевич едут пассажирами.
- Ну, забирайте свои пожитки! - говорит Ефим Кондратьевич, когда лодка, шипя, въезжает носом на песчаную отмель острова. - "Ловись, рыбка, большая и маленькая..." Только уговор: в воду не лезть! Обманете - больше не поверю, и лодки вам не видать.
- Ну, станем мы обманывать, дядя Ефим! - рассудительно говорит Тимофей.
- Бывает...
- Ну, это когда было... - сконфуженно тянет Тимофей, а Миша делает вид, что он сверх всякой меры занят вещами и ничего не слышит.
- Да ведь с тех пор у вас усы-то не выросли! - смеется Ефим Кондратьевич и отчаливает.
- Это мы прошлым летом потихоньку хотели лодку взять, а дядя Ефим нас застукал. Ну, мы сказали, что она сама сорвалась, а мы ее поймали... Ну, а дядя Ефим не поверил...
- Ладно тебе! - обрывает приятеля Миша. - Теперь до утра будешь нукать... Бери мешок!
Тимофей, Нюра и Миша деловито пробираются через заросли тальника. Они озабочены лишь одним - выбрать место получше - и не интересуются окружающим.
А Костя охвачен волнением. За свою уже долгую, по его мнению, жизнь он бывал лишь на одном острове - Трухановом. Но что это за остров! Он весь застроен водными станциями, будками, киосками, утыкан щитами, на которых написаны "Правила поведения на воде". И народу там всегда больше, чем на Крещатике.
Здесь нет киосков и правил, водных станций и грибков. И ни одного человека. Самый настоящий необитаемый остров. Даже стрижи попрятались в свои норки, и лишь стайки мошкары танцуют над кустами в розовых лучах заходящего солнца.
Костя отстает от товарищей и сворачивает влево. Едва слышно шурша, под ногами осыпается сухой белый песок, а Косте видится, будто он пробирается то через сплетение лиан, то через мангровые заросли, под ногами у него грохочут обломки вулканической лавы или хлюпают коварные зыбучие пески. По Костиной спине пробегает холодок, даже шевелятся на затылке коротко остриженные волосы.
Костя подбирает с земли толстую кривую ветку, пригибается. Шаг его становится пружинистей. Он готов ко всему. Волков и медведей здесь нет, но змеи же могут быть... Косте видится, как, злобно шипя, гадюка напрягает свое тело, свернутое в кольца, и бросается на него, а он молниеносным ударом раздробляет ей голову и отбрасывает в сторону судорожно извивающееся тело... Или, например...
Заросли лозняка обрываются на берегу маленького заливчика. На ветках, листьях и всяком мусоре, прибитом волнами, сидит огромная лягушка и испуганно таращится на Костю, потом подпрыгивает и, перевернувшись в воздухе, шлепается в воду.
- Костя! Костя! Где ты? Ау-у! - доносится голос Нюры.
Костя отбрасывает палку и выпрямляется. С треском и шумом пробираясь через тальник к заливчику, выбегает Нюра. Лицо ее встревожено.
- Почему ты ушел? Я... мы так испугались! - негодующе говорит она, но, заглянув Косте в лицо, сразу меняет тон. - Ты думал? Да? Я тоже. Я, когда одна, как начну думать, как начну думать!.. А там Тимка уже окуня поймал. Вот такого! Нет, не совсем такого, ну, вот такого... Пойдем!
Лов в самом разгаре. Тимофей, забросив удочки, сидит спокойно и смотрит на воду. Миша Цыганенок "переживает" за двоих. Он поминутно хватается за удилища, привскакивает, снова садится, сердито шипит на неподвижного Тимофея, когда у того клюет, то и дело меняет наживку, переставляет удочки, долго и азартно плюет на насаженных червяков и так суетится, что, если бы от этого зависел улов, у него был бы уже полный кукан. Но на его кукане две маленькие красноперки, а у Тимофея их уже полдесятка и порядочный окунь.
- Что ты сидишь, чучело? Клюет... Клюет! Слышишь? - негодует Миша.
- Не, это она еще так, балует, - неторопливо говорит Тимофей. - Пусть заглотает... А ты не колготись, а то ничего не поймаешь... - Он неожиданно быстро и ловко подсекает, и в воздухе взблескивает живое серебро.
- Это разве ловля? - пренебрежительно, сквозь зубы, цедит Миша. - Сюда бы сетку - вот тогда да!
Всем понятно, что говорит он это просто от зависти и досады, что у Тимофея ловится, а у него нет. Он забирает удочки и переходит на другое место, чтобы не видеть удачливого Тимофея.
Костя и Нюра собирают большой ворох сухого тальника. Нюра загодя начинает чистить картошку, а Костя устраивается с удочками поодаль от Тимофея и Миши. Но то ли дядина снасть ему не с руки, то ли неудачно выбрано место, клюет у него плохо, он вылавливает три красноперки, и клёв кончается. Костя собирает свой жалкий улов и идет на другую сторону острова, к главному руслу. Здесь быстрое течение подмыло берег, у самого обрыва крутит, бучится вода над омутом. Костя насаживает на крючок маленькую красноперку и забрасывает удочку. С полминуты поплавок стоит неподвижно, потом сразу, вдруг, исчезает. Костя дергает удилище кверху - и стоном отчаяния провожает сорвавшегося щуренка.
Вторая красноперка насаживается на самый крупный крючок, и не успевает Костя забросить, как рыба едва не вырывает удилище у него из рук. Костя подсекает и начинает выводить, но добыча не поддается и рвет удочку. Обливаясь потом, холодея от страха и восторга, Костя слегка попускает и идет вдоль берега - сачка у него нет, рыбу взять нечем, а тащить на крутой берег нельзя - сорвется. Но вот наконец узенькая песчаная полоска. Костя прыгает вниз и подтаскивает добычу к берегу. Черная спина, огромная зубастая пасть, злобные стеклянные глазки. Кругом ни палки, ни камня. Костя рывком хватает ее под жабры и падает вместе с бьющейся щукой на берег.
Оборвав поводок, оставив удочки, Костя, обеими руками взяв щуку под жабры, несет ее перед собой, как кипящий самовар. Щука бьет его хвостом по животу, голым ногам и беззвучно хлопает пастью, из которой торчит поводок.
Испуганно-восторженный вопль Нюры и завистливое молчанье Миши слаще всяких похвал для Кости.
- Вот это да! - говорит подошедший Тимофей. - На удочку?
- На удочку!.. - задыхаясь от счастья, отвечает Костя.
- На живца?
- На живца!
- Здорово!
Тимофей тычет пальцем в обвисшее белое брюхо рыбы, она судорожно дергается и сильно хлопает его по руке.
- Ну зверь! - изумленно тянет Тимофей, отдергивая руку. Он всовывает в рот щуке ивовую ветку, рыба яростно хлопает челюстями, и Тимофей показывает измочаленный обломок: - Видал? А если бы палец?..
Брошенная на песок щука несколько раз подпрыгивает и затихает. Костя бежит за своими удочками. Кукан с последней красноперкой уплыл, но Костя о ней не жалеет. Тимофей и Миша снимают со своих куканов ершей для ухи. Солнце уже село, клёв кончился. Насадив живцов, Костя и Миша забрасывают удочки и крепко привязывают их. Это так, на случай, если подвернется сомёнок.
Нюра, подстелив тряпочку, чистит щуку. Костя берется чистить ерша, но осклизлая рыбешка, исколов ему все руки, так и остается недочищенной, и сконфуженный Костя передает ее Тимофею. Тот уверенно и неторопливо сбивает колючие плавники, потрошит, потом берет следующего, и, пока Нюра возится со щукой, все ерши оказываются очищенными.
Тем временем Миша разжигает костер. Сухие тонкие веточки вспыхивают, как спички, потом, шипя и постреливая, загораются толстые, зеленые. Над почерневшей гривой ивняка танцует пламя, отражение его бежит через все русло Старицы к противоположному берегу. Серые ветлы на нем потемнели и кажутся большими животными, притаившимися у воды.