- Что это за пароход такой, что ни пойти, ни посмотреть!..
- Ясно. Тебе хочется и машиной поуправлять, и штурвал покрутить, и неплохо было бы в мегафон крикнуть: "Лево на борт!" или еще что-нибудь в этом роде. А?
- Ничего подобного! Просто я хотел посмотреть.
- Ага. Ну, пойдем посмотрим. Что здесь в духоте сидеть!.. Вот, говорит помощник, - после машины самое главное дело на пароходе - руль. Руль там, внизу, под кормой, к нему идут штуртросы от этого штурвала. Рулевой поворачивает штурвал - поворачивается и руль...
- Что, товарищ помощник, новая кадра? - улыбаясь, спрашивает рулевой.
- Все может быть. Глядишь, и нас сменит.
- А что ж? Свободная вещь.
- Где же нактоуз? - спрашивает Костя.
Штурвал стоит у самого окошка, и перед ним нет компаса, а он всегда бывает на судах, о которых Костя читал.
- Видал? Подкованный товарищ! - смеется помощник. - Компас нам не нужен. Мы ведь не по морю - по Днепру ходим, и здесь берега и все обстановочные знаки перед глазами.
- А карты?
- Карта тут, - стучит себя по лбу рулевой.
Лицо Кости выражает недоумение, и помощник поясняет:
- Мы реку наизусть должны знать - снизу вверх и сверху вниз, вдоль и поперек.
- Тут, пока на карту глядишь, так в берег и врежешь, - говорит рулевой. - Мы и без карты не заблудимся...
- Одерживай! - прерывает его помощник, но рулевой и сам уже поворачивает штурвал, и поворотное движение парохода замедляется. - Что-то мне не нравится этот перекат: раньше времени обнаруживается.
- Да нет, нормально. Вода быстро спадает, вот он и лезет наверх, говорит рулевой.
- Ну, что тебе еще показать? Переговорную трубу? Через нее мы передаем команду в машинное отделение - какой держать ход.
- А можно... - начинает и не оканчивает Костя.
- Нет, зря болтать нельзя.
- Я только послушать.
- Это - пожалуйста.
Помощник вынимает пробку, Костя прижимается ухом к раструбу. По трубе доносится смутный, неясный шум и учащенное сопенье, словно кто-то громко дышит Косте в самое ухо.
- А почему это мы плывем-плывем, а на берегах ничего нет - ни городов, ни сел?
- Есть, только редко - где высокие места. Видишь, берега какие низкие. Весной, в полую воду, Днепр их все заливает. Он на километры, брат, разливается. Если бы тут сёла были, их бы тоже заливало. А сёла подальше, на взгорьях, стоят, чтобы их вода не доставала. Вот потому и кажется, что берега пустынные.
Помощник обходит вместе с Костей всю палубу, показывает фонари бортовых огней - зеленый справа и красный слева, - раструбы вентиляторов, такие широкие, что Костя свободно может в них пролезть. Белые снаружи и красные внутри, они похожи на огромные раскрытые рты.
- А почему там, внизу, пол железный?
- Осталось от старого. Раньше наш пароход был буксиром, потом его переделали в пассажирский - сделали надстройку, каюты... А палуба осталась, как была...
Белокурого помощника окликают.
- Сейчас, - отзывается он. - Ну, вот что, друг: как тебя звать? Костя? Гуляй, Костя, сам, меня зовут. Но смотри, к борту не подходить! Раз я твоей маме обещал - я отвечаю. Понятно?
- Есть к борту не подходить! - отчеканивает Костя.
- О! Совсем моряк! Нет, из тебя определенно будет толк! - смеется помощник и сбегает по трапу вниз.
В общем, он оказывается ничего, подходящий парень, этот помощник. А если все время улыбается, так что здесь такого? Просто он молодой, веселый, ему все нравится.
Костя долго смотрит на бегущую за бортом вспененную воду; в причудливых водоворотах ее мелькают воображаемые картины, одна заманчивее другой. А когда он поднимает голову, далеко впереди, у самого горизонта, клубится розовый дым, словно облака на рассвете.
Облака растут, поднимаются выше и мало-помалу желтеют. На них появляются тени, они зеленеют, и скоро Костя догадывается, что это не дым и не облака, а высокий крутой берег, поросший редкой зеленью. Сначала кажется, что пароход удаляется от него, потом река резко поворачивает вправо, и кручи стремительно растут, заслоняют полнеба. Справа по ним карабкаются вверх редкие хаты. На берегу, у подножия крутого косогора, приткнулась кургузая баржа - пристань. Пароход подваливает к барже. Там у перил толпятся девочки, а над ними, поминутно оглядываясь, как наседка, возвышается фигура учительницы или пионервожатой.
- Что это? - спрашивает Костя у старичка, сидящего на палубе.
- Триполье.
- То самое?
- Какое то самое? Триполье - одно, другого нету.
Костя кубарем слетает по трапу к сходням. Их уже установили, и по ним гуськом торопливо и осторожно идут школьницы, а учительница стоит у перил и, приподняв руку и шевеля губами, пересчитывает девочек.
- А ну, Костя, проводи их на палубу! - окликает его знакомый помощник.
- Нет-нет, в каюту! - кричит учительница.
- В каюту так в каюту! - соглашается помощник. - В кормовой салон.
Косте хочется сойти на берег, но отказать помощнику нельзя. Он идет в кормовой салон, а за ним, шушукаясь, табунком идут девочки. Следом появляется учительница; школьницы окружают ее, рассматривают салон, охают, ойкают и поднимают такой галдеж, что Костя сейчас же уходит. Однако на берег сойти не удается. Уже звонит колокол, пароход гудит и отваливает от пристани. Из-под колесного кожуха со свистом и шипеньем вырывается пар, окутывает пристань, еще и еще - пароход будто громко отдувается, набираясь в дорогу сил.
Взобравшись на верхнюю палубу, Костя со стесненным сердцем жадно смотрит на обрывы. Крутые косогоры пусты и безлюдны. На полугоре, там, где на глинистой почве торчат редкие пучки травы, бродит белая коза. Она щиплет траву, потом поднимает голову, жуя, смотрит на пароход и опять принимается щипать.
Триполье! Место гибели и бессмертной славы киевских комсомольцев! Совсем недавно, перед концом учебного года, пионервожатая рассказывала о Трипольской трагедии, о том, как в 1919 году комсомольский отряд выступил из Киева на борьбу с кулацкой бандой "зеленых", как пришли они в Триполье и погибли здесь в неравном бою. Вот, может быть, с этой самой кручи Люба Аронова, Миша Ратманский в последний раз смотрели на Днепр, на безбрежные приднепровские дали, посылая прощальный привет родине...
Костя ищет взглядом памятник, однако ничего похожего на памятник на берегу нет. Косте жаль, что его нет - большого красивого памятника, такого, чтобы он был заметен отовсюду и чтобы, завидев его, пароходы давали длинный печальный гудок, а пассажиры, стоя в строгом молчании, смотрели на него и с благодарностью думали о людях, отдавших жизнь за родную советскую власть, за коммунизм...
Памятника отсюда не видно, пароход не дает гудков, а торопливо и деловито шлепает плицами по воде. Старичок, сидящий на палубной скамейке, сосредоточенно сдирает кожу с копчушки.
Костя становится "смирно", отдает пионерский салют и долго смотрит на уплывающие вдаль трипольские кручи.