«Глупое недоразумение», - говорю я ему с болезненной улыбкой.
« Держу пари, - размышляет Брент.
Я втягиваю плечи. В мое личное пространство вторгаются, и это начинает меня бесить. Какую информацию, по их мнению, они могут получить от меня? Сколько Беккер готов заплатить за скульптуру? Я не знаю, и я бы не сказал, пытали ли меня за информацию.
- Итак, каково это работать на Хантов? - спрашивает Питер.
«Интересно», - отвечаю я быстро и снисходительно. Брент смеется, и я смотрю на него с презрением. 'Я сказала что-нибудь смешное?' Я спрашиваю.
Он пожимает плечами. 'Не .'
«Мальчик, я бы хотел заглянуть в знаменитый Большой зал» , - говорит Питер. «Это так же великолепно, как говорят?»
'Без комментариев.' Я работаю все дальше и дальше, уклоняюсь от еще нескольких, казалось бы, безобидных вопросов и отвечая на некоторые короткими, односложными ответами, пока мне не надоест. Я не буду сидеть здесь, принимая их очевидные попытки выжать из меня информацию. Если ни один из мужчин не двинется с места, я перелезу через сиденья. Меня не держат в заложниках. Я резко встаю. Может быть, я веду себя слишком скромно, заставляя их интересоваться чем-то. - Прости… ох.
Мои ноги отрываются от земли, меня поднимают через стулья, приземляясь на ноги с меньшим стилем и грацией, чем хотелось бы. Сдувая волосы с лица, я обнаруживаю, что Беккер бросает кинжалы в Брента и Питера.
«Простите нас», - говорит он совершенно вежливо, но в его тоне звучит угроза. Он берет меня за руку и тянет в задний ряд. «Сядь», - твердо приказывает он, прижимая меня к сиденью и опускаясь на свое. Он не отпускает мою руку, и хотя это невероятно глупо, я не освобождаюсь от его крепкой хватки. 'Ты хорошо справилась.'
'Что?' - спрашиваю я приглушенным шепотом, видя, что за время допроса комната заполнена до отказа. Потом меня осенило. - Ты меня туда посадили? - в ужасе спрашиваю я. «Чтобы проверить меня?»
Он держит свое внимание впереди. «Не будь слишком драматична. Ты прошла. Поздравляю.
Его игнорирование сложности моей ситуации поражает меня. «Ты мудак, - бормочу я, отрывая свою руку от его. Линия границы просто похоронили.
«Основные правила», - говорит он тихо и спокойно, игнорируя мое злобное оскорбление.
«Ты можете засунуть свои основные правила туда, где не светит солнце».
'Тссс. . . '
Я усмехаюсь и встаю, теперь мне нужно, чтобы дамы ополоснули мои щеки и охладили мою растущую ярость, но меня крепко прижимают к стулу. Я делаю ошибку, когда незаметно вырываюсь из его хватки.
«Оставайся на месте», - предупреждает он холодным тоном . «Ты захочешь это увидеть».
Мое любопытство сразу же разжигается, и я ненавижу себя за это. 'Что?'
«Просто веди себя хорошо и будь внимательна».
Я подчиняюсь, ища вокруг, что могло бы быть предметом моего предполагаемого интереса. Я ничего не вижу, кроме моря людей и человека в костюме впереди, который занимает позицию за трибуной и стучит в микрофон. «Добрый день, дамы и господа, - говорит он. «Добро пожаловать в Countryscape».
Из толпы раздается шквал негромкого бормотания, и несколько человек аплодируют прибытию выступающего. Только не Беккер. Его лицо остается прямым, не показывая никаких признаков его настроения. Не могу поверить, что он меня так подставил. Тест. То, что я прошел тест, не имеет значения, и я собираюсь игнорировать боль гордости, которую испытываю из-за этого. Он аморален, и как только мы уедем отсюда, я выскажу ему свое мнение.
Аукционист переходит в развернутую речь. Это продолжается и продолжается, и никто, кажется, не обращает внимания, пока он болтает об истории Countryscape. Я полагаю, что они слышали все это раньше, как и я, но я все же соглашусь на введение и внимательно слушаю, пока он рассказывает об истории здания - о том, как он стал таким плодовитым всемирно известным аукционным домом место встречи некоторых из самых известных историков искусства в мире. Построенный в 1752 году масонами - семьей, пользующейся большим уважением в аристократическом мире и известными коллекционерами антиквариата, - Countryscape славится своими жилищами и выставками некоторых из самых известных исторических находок новейшей истории.
Расположенный в сельской местности без соседей в радиусе десяти миль, он может похвастаться церковью, озером и лесом. Нынешние масоны живут в небольшом доме на территории и любезно открыли Countryscape в 1945 году для элитного мира искусства и антиквариата. Это все еще очень увлекательно, какой бы старой для меня ни была история.
«Поехали», - говорит Беккер, подталкивая меня и кивая на дверь позади аукциониста. Она открывается, и появляется мужчина в костюме в белых перчатках. В руке у него маленькая банка. Это невзрачный, простой серебряный футляр, насколько я могу судить. Меня беспокоит, что я знаю, что это такое.
«Портсигар», - шепчет Беккер, явно чувствуя мое недоумение. «Принадлежала Мэрилин Монро. . . предположительно.
'Предположительно?'
Он мычит, оглядывая комнату. «Я скептически настроен».
- Думаешь, это подделка? - спрашиваю я шепотом.
Его палец приближается к его губам, успокаивая меня, прежде чем он успевает добавить неизбежный сексуальный шик. Но он все равно делает это. 'Тссс. . . '
Я вздрагиваю, борясь с шквалом покалывания, вызванного его жестами.
«Начальная цена по телефону - десять тысяч фунтов», - объявляет аукционист, указывая деревянным молотком на балкон, побуждая меня взглянуть вверх. Ряд мужчин в костюмах занимают место, все с мобильными телефонами у ушей. «А у нас в комнате одиннадцать тысяч». Мое внимание устремляется вниз, я вижу круглую ракетку, поднятую в воздухе на несколько рядов впереди. Я не могу понять, кто это, но красные ногти и запястья с меховыми манжетами говорят мне, что это женщина. 'Двенадцать.' Он показывает назад на балкон, но у меня нет возможности снова проследить за его молотком, потому что дама впереди кричит: «Тринадцать», прежде чем я смогу оторвать взгляд от нее.
«Тринадцать человек в комнате».
Как бы я ни старался скрыть свое удивление, у меня ничего не получается. Мой рот разинут, и моя голова постоянно поворачивается из комнаты на балкон по мере того, как ставки становятся все выше и выше. Портсигар? Я держал пари, если запрашиваемая цена каждого куска, который прошел через магазин моего отца в течение года был добавлен вместе, не подходите близко к сумме эта часть балансирует достичь.
«Двадцать пять тысяч один раз», - кричит аукционист, паря в воздухе молотком. Он смотрит поверх очков, осматривая комнату. 'Дважды.' Я напряженно жду. «Продан прекрасной мисс Депонт». Я подпрыгиваю на своем месте, когда он ударяет молотком о трибуну, и все в комнате начинают хлопать, когда женщина, заплатившая сумасшедшую сумму за серебряный портсигар, встает и кланяется. Мое изумление только увеличивается в десять раз, когда я вижу ее лицо. Она точная копия для Мэрилин Монро.
- Неужели она только что заплатила двадцать пять штук за портсигар? Я смотрю на Беккера, который набирает текст на своем телефоне. Он нисколько не обеспокоен. Мое желание вытянуть шею, чтобы увидеть, кому он пишет, почти одолевает меня. Однако вместо этого я беззастенчиво оглядываюсь на Алексу, чтобы узнать, занимается ли она какой-либо мобильной деятельностью. Боже, как жалко. Я снова обращаю внимание на передний план.
«Она, наверное, самая известная в мире имитация Монро». Беккер смотрит мимо меня и что-то тянется. 'Эспрессо?'
Я поворачиваюсь и вижу, что мне преподносят поднос. Я беру маленький стакан черного кофе и улыбаюсь в знак благодарности.
«Если она купила это, это настоящая сделка». Беккер делает рюмку кофеина и выпивает ее одним глотком, прежде чем поставить свою пустую на поднос для ожидания. Я держусь за свои.
'Но все равно . . . ' У этих людей должно быть больше денег, чем здравого смысла. - Двадцать пять штук?
«Ты еще ничего не видели, принцесса». Беккер вставляет телефон обратно в его карман и снова кивает вперед.
В течение следующего часа я просматриваю десяток лотов. Я наблюдаю, как дюжина людей расстается с безумными деньгами за произведения искусства и исторический антиквариат. Самым безумным является музыкальная шкатулка двенадцатого века, проданная за 400 000 фунтов стерлингов. Она была потрясающий, сделанный из розового хрусталя и окаймленный серебряной окантовкой, с белыми бриллиантами, украшающими крышку, но я все еще был поражен победой. Мои познания в области антиквариата и искусства обширны, но я забыл оценить ценность сокровищ, которыми я баловалась на протяжении многих лет. История. Это все, что для меня имело значение.
Я идеальный зритель. Я не говорю, просто впитываю все это, листая свой каталог на нужную страницу каждый раз, когда произведение представлено на сцене. Беккер не проронил ни слова. Он сидел рядом со мной, почти не обращая внимания, занят своим телефоном. Я предоставил ему это.
Кофейник снова на мгновение привлекает мое внимание, и на этот раз я беру латте, одновременно заменяя пустой стакан для эспрессо.
«Это то, для чего мы здесь». Беккер толкает меня в бок, и я резко поворачиваю голову, зная, что я найду. Шоковые вздохи, заполняющие комнату, только подтверждают это. Его не трогают изящные пальцы в белых перчатках, как все остальное, представленное сегодня. Вместо этого он находится в стеклянном ящике, который катят на сцену два довольно умных, хотя и массивных парня. Комната быстро превращается в улей болтовни, люди наклоняются друг к другу и перешептываются. Волнение ощутимо, но Беккер снова остается невыразительным на своем месте, ничего не выдавая. Я внимательно слежу за ним, пока он несколько мгновений оглядывает комнату, прежде чем позволить взгляду остановиться на потерянном сокровище. Его лицо остается бесстрастным, что, вероятно, хорошо, поскольку Брент бросает в нашу сторону взгляды. Я сжимаю пальцами свой стакан для латте, все глубже погружаюсь в кресло, как будто мне есть что скрывать. Я нервничаю. Беккер отчаянно хочет эту скульптуру. Все здесь об этом знают? Понятия не имею, но я знаю, что знает Брент.
Аукционист ждет, пока утихнет болтовня, с улыбкой оглядывая комнату. Когда становится тихо, он молчит долгое время, прежде чем начинает говорить. Это усилитель напряжения, если он когда-либо был, он работает. Все в комнате затаили дыхание, кроме Беккера. Его глаза все еще прикованы к стеклянному шкафу.
«Голова фавна», - начинает аукционист низко и драматично, медленно скользя молотком по воздуху, пока тот не указывает на стеклянный шкаф. «Утраченная скульптура самого мастера итальянского эпохи Возрождения Микеланджело». Снова раздаются шепоты, но ненадолго, прежде чем наступает тишина и аукционист продолжает. «Это было подтверждено экспертами мирового уровня по Микеланджело. Все мы знаем, что многие работы мастера были обнаружены в безвестности. Это прекрасный пример. Я не буду утомлять вас тем, что вы уже знаете ». Он посмеивается про себя, и я впервые слышу жизнь от Беккера в форме усталого вздоха. Он может выглядеть бесстрастным, но ему очень скучно. Я улыбаюсь и подношу кофе к губам, чувствуя себя расслабленным впервые с тех пор, как они принесли скульптуру. «Настоящее открытие», - продолжает аукционист. «Я больше ничего не скажу и начну с комиссионного вознаграждения в десять миллионов фунтов».
Десять миллионов фунтов? Я резко вдыхаю, всасывая кофе, который только что набрала в рот. Он попадает мне в горло, и я начинаю кашлять повсюду, разбрызгивая молочную жидкость во всех направлениях. Десять миллионов. Я бесконтрольно шлепаю, мои руки теперь вибрируют, остатки кофе в моей чашке опасно кружатся. Десять миллионов? Я не мог его правильно расслышать.
Я так занята, пытаясь успокоиться и вытереть капли кофе со своего подбородка, что не замечаю, что все в комнате вытянули шеи, чтобы увидеть, кто вызывает драму.