— Мы соберем, — деловито сказал Леня. — Сколько надо? Говорите цену!
— Мы не на базаре. — Директор «гостеприимно» распахнул дверь. — Не в деньгах дело. Всего доброго!
— Но ведь общее дело! — сказала Надя.
— Скажите спасибо, что я вам тренироваться разрешаю! Ты что там записываешь? — возмущенно спросил директор лентописца Толкалина.
Леня невозмутимо щелкнул клавишей своего магнитофончика.
— Я не записываю… я уже записал! Директор смотрел на ребят молча.
— Вы правильно думаете, — решительно сказала Надя. — Это для радио. Передача про бюрократов.
— Шантаж? — шепотом проговорил директор. — Во-о-н!
Под акациями ребята едва отдышались.
— Не будет игр, — сказал Ларионов.
— Не бойся… — ответила Надя. — Будут!
Вообще-то, Гене, как всякому целеустремленному человеку, разные там дополнительные хлопоты только мешали. Сначала, конечно, эта идея насчет олимпийских понравилась. Но теперь-то было ясно, что так просто ничего не получится! Стадион им не дадут, а своя спортивная площадка — курам на смех! Как мама говорит: собака ляжет — хвост протянет. Вот тебе и расстояние. И когда Надя сразу же за воротами стадиона начала развивать идею расширения спортивной площадки за счет территории доминошников и владельцев частных машин, Гена ужаснулся. Воз работы! А режим? А график?
— Не будет олимпийских! — с удовольствием сказал он.
— Ты это чего? — вдруг обиделся Филимонов. — Как это не будет? А если мы все хотим?
— Вот новости — а Антону-то это зачем? У него такой же план — все лето тренировки, а осенью школьные соревнования.
— Да ты тоже лучше лишний час на стадионе! — сказал было Гена.
— Знаешь что? — Антон покачался на носочках. — Что ж, мы только о себе думать должны? Вон сколько ребят во дворе…
— Ну и что?
— Ну и то!
А Филимонова-то не Гена, а обстоятельства довели. Сейчас по Надиному плану он должен был попросить у Гены шест понести. Мало того, что он товарища разыгрывать должен, да еще и подхалимом стать?!
— Да ну вас! — крикнул Филимонов. — Я пошел!
— Антон! — Лена сделала шаг за ним, но Надя взяла ее за руку.
Филимонов, не оглянувшись, махнул рукой.
— Так, поссорились, — удовлетворенно сказала Надя. — Замечательно!
— Замечательно? — вскипел Ларионов.
— Да. Он тебя от дела отвлекает, раздражает и будоражит. А ты, Ларионов, принадлежишь не себе, а городу.
— Друзья для тебя сейчас роскошь, временно, конечно, — пояснила Лена. — Все чемпионы были временно одинокими. Перед ответственными состязаниями их даже с семьями разлучали.
— Спасибо за совет, — поклонился Ларионов. — Завтра я ухожу из дома. Гуд байте!
— Не человек — кремень! — восхищенно глядя ему вслед, сказала Лена.
Вечером удрученный событиями кворум снова собрался в беседке. Перед этим Надя с Леной два часа подряд просматривали свои конспекты. Леня дома еще раз прослушал все свои записи. Филимонов сидел снова на краешке скамейки, как посторонний гость, которого ни за что обидели. У одного Капитончика был такой вид, как будто его пригласили к телевизору на интересный фильм. Вся обстановка вокруг была в этот вечер такой, что вся Надина затея казалась чистейшей фантастикой, которую осуществить было так же легко, как организовать путешествие в другую галактику. Доминошники бомбили стол, в гараже джазисты разучивали новые ритмы, Иван Иванович расположился со своей «Волгой» так прочно, как будто он был памятником, поставленным здесь в честь всех владельцев частных машин. Молодые счастливые обладатели «Уралов», «Ижей» и «Панноний» кружились возле него, как мухи. Моторы стреляли, рычали. Дым застилал эту часть двора, как поле боя.
— Товарищи, — сказала Лена, — у нас две проблемы. Обе они требуют совершенно серьезного решения и продуманных действий. Мы допустили ошибку. Мы были слишком эмоциональны. Всякий научный опыт требует, чтобы голова была холодной и работала четко. Ларионов не поддается. Я предлагаю выработать для него перечень конкретных поступков, по которым всем будет ясно, что он у нас зазнался. А ты, Филимонов, перестань чуйствовать. — Она сказала это как Райкин. — Придешь домой, там чуйствуй. А тут думать надо. Я тебе сказала, что потом Ларионов скажет тебе же спасибо.
— По-моему, — сказал Леня, — надо начать с того, чтобы он переоценил свои возможности… на сегодняшний день… и стал нарушать режим.
— Пока не получается… — сказала Надя. — Ты сам в этом убедился. Для этого нужны какие-то внутренние сдвиги. Мы должны их организовать.
— Ну… — снова сказал Леня, включая магнитофон, — он должен со своими старыми друзьями… вести себя как-то иначе… свысока, что ли… как-то, я бы сказал, высокомерно…
— Мысль хорошая… — одобрила Надя.
— С ним все дружат, — сказал Филимонов. — Что же, он должен со всеми рассориться, что ли? И вообще — он дружит со мной…
— Дружил, — сказала Надя. — А сегодня он на тебя уже рассердился.
— Подумаешь, — обиделся Филимонов. — Да он простяк, свой в доску! Я вот сейчас к нему приду, и он рад будет…
— А ты не приходи. Потерпи.
— А я против! Мы с Генкой дружим с четвертого класса и вдруг ни с того ни с сего я должен…
— Ты должен общественные интересы ставить выше собстственных. у меня есть в папке такой случай. И там друзья вовсе не ссорились, а только цапались… из-за принципиальных разногласий. Давайте за это голосовать! Кто — за?
— Могу я быть против? — сказал Филимонов.
— Можешь, — ответила Надя, — но руку все равно поднимай «за»! Не нарушай кворум!
Филимонов нехотя поднял руку, глядя на профиль Лены, сурово поднятый, как у королевы на старинной монете. Она посмотрела на то, что руку он поднял, и улыбнулась. И сказала:
— А изнутри все взрывает только одно…
— Что? — спросил Леня.
Лена задумчиво посмотрела вдаль, где уже по-вечернему пустело небо и птицы летали так, как будто над домами не было никакого воздуха. Розовые тонкие облака прилипли к небу над горизонтом. Крохотные черные буксирчики ползли по морю, как черные жучки. Все посмотрели туда, куда был направлен задумчивый Ленин взгляд.
— Изнутри все взорвать может только любовь! — сказала она тихо.
— Вот гвоздь вопроса! — вскричал Леонид. — Гениально придумано! Любовь… она…