- Чирр-вик!
И поршки поджимают ножки, делаются невидимками.
Мышонок слышит Жаворонка и, дрожа от страха, забивается поглубже в норку.
И Лунь улетает дальше, никого не поймав.
Каждый день прилетали из далёкого леса Чёрный Коршун с выемкой на длинном хвосте и Бурый Мышелов. Кружили над полями, высматривали добычу. Их когти всегда готовы схватить неосторожного мышонка или поршка. Но с утра до полудня и опять через час после полудня караулит в небе Жаворонок, и все полевые птицы и звери спокойны: у них хороший сторож. А в полдень хищники улетают к реке на водопой. Тогда и Жаворонок спускается на землю поесть да вздремнуть полчасика после обеда, и в полях наступает "мёртвый час" - час отдыха и сна.
И может быть, так бы всё и обошлось благополучно, все звериные детёныши были бы целы и поршки у куропаток выросли бы спокойно, да на беду прилетела в поле Серая Ястребиха.
Страшны маленьким зверям и птицам и Лунь, и Коршун, и Канюк-Мышелов.
Но страшней всех жена Канюка - Ястребиха. Она больше и сильнее Ястреба: ей и взрослую куропатку поймать - пустяк.
До тех пор всю еду ей и их птенцам приносил Ястреб - её муж. Но вчера его застрелил охотник. Ястребиха второй день голодала и поэтому была особенно зла и безжалостна.
Ястребиха не кружила над полями у всех на виду, как Лунь...
Жаворонок прокричал сверху:
- Ястребиха! Спасайтесь! - и замолк.
Он сам не знал, куда девалась Ястребиха: не успел заметить.
На Костяничной горке растут густые кусты, а над ними поднимаются в небо две высокие осины. Одна - сухая. Другая - как зелёная круглая башня. Коршун и Канюк-Мышелов, бывало, летают-летают и присядут на сухую осину: отсюда им хорошо видно, что делается кругом в полях.
Им видно, зато и их видно. И пока хищник сидит на сухой осине, ни одна мышь не высунет носа из норки, ни одна птица не покажется из кустов или из хлеба.
А вот Ястребиха промчалась над головами - и нет её. Никто не сидит на сухой осине. Никто не кружит над полями. Жаворонок опять спокойно запел в вышине.
И полевое зверьё вылезает из норок, из незаметных ухоронок под кустами, в хлебах, между кочками.
Жаворонок видит с высоты: вот зайчишка выкатился из-под куста, встал столбиком, огляделся, повертел во все стороны ушками. Ничего, спокойно. Опустился на короткие передние лапки и принялся щипать траву. Мыши зашныряли между кочками. Подковкин с Оранжевым Горлышком привели своих поршков к самой Костяничной горке.
Что это они делают там? Да ведь они учат детей зёрнышки клевать! Подковкин ткнёт несколько раз в землю носом, что-то скажет, и все двадцать четыре поршка со всех ног бегут к нему, смешно тыкаются короткими носиками в землю.
А вон там, на самой горке, у двух осин, - соседи Подковкиных, семейство Бровкиных: сам Бровкин, и курочка его, Голубой Носик, и детки их крошки-поршки.
Всё это видит Жаворонок, видит и ещё кто-то: тот, кто затаился в высокой зелёной осине, как в башне. А кто там прячется, ни Жаворонку, ни кому из полевых зверей и птиц не видно.
"Сейчас, - думает Жаворонок, - опять Подковкин подерётся с Бровкиным. Вот увидали друг друга, распушились оба, распетушились... Нет, ничего, не дерутся. Прошло, видно, время драк. Только Оранжевое Горлышко повернула назад в рожь: уводит своих детей. И Голубой Носик тоже... Ой!"
Серой молнией блеснула сверху, из зелёной осины, Ястребиха. И забилась у неё в когтях курочка Голубой Носик - пух полетел над кустами.
- Чирр-вик! - отчаянно крикнул Подковкин.
Значит, и он увидел Ястребиху. Всё семейство Подковкиных исчезло во ржи. А Бровкин совсем растерялся. Ему бы тоже крикнуть "чирр-вик!" да спасаться с поршками в кусты, а он с перепугу чирвикнул и полетел, как Подковкин от Лисы, притворяясь подшибленным.
Ах, глупый, глупый петушок! Ястребиха - не Лиса! Разве могут спасти от неё короткие куропачьи крылышки!
Ястребиха бросила мёртвую курочку - и за ним! Ударила Бровкина в спину, вместе с ним упала в кусты.
И остались крошки-поршки Бровкины круглыми сиротами - без отца, без матери.
Чему обучались поршки
в школе первой ступени
Ястребиха съела на месте петушка Бровкина, а курочку Голубой Носик унесла в лес - своим прожорливым ястребятам на обед.
Жаворонок полетел к Подковкиным.
- Вы видели? - встретила его вопросом Оранжевое Горлышко. - Ужас, ужас! Бедные крошки Бровкины, горькие сироты... Идёмте скорей, разыщем их.
И она побежала так шибко, что поршкам пришлось поминутно вспархивать, чтобы поспеть за ней.
На Костяничной горке она остановилась и громко позвала:
- Ко-ко! Ко-ко-кко!
Ей никто не ответил.
- Ах, бедные, ах, бедные крошки! - сказала Оранжевое Горлышко. - Они так напугались, что не смеют и на ножки вскочить.
Она позвала во второй раз.
И опять никто не отозвался.
Позвала в третий раз - и вдруг кругом, со всех сторон, как из-под земли, выросли маленькие Бровкины и с писком покатились к ней.
Оранжевое Горлышко распушила перья и приняла к себе под крылышки всех своих малышей и всех Бровкиных.
Такое множество поршков не могло поместиться под её крылышками. Они залезали друг на друга, толкались, брыкались, пихались, и то один, то другой из них кубарем вылетал наружу. Оранжевое Горлышко сейчас же нежно загоняла его назад, в тепло.
- Пусть-ка теперь, - вызывающе крикнула она, - пусть кто-нибудь осмелится сказать, что это не мои дети!
Жаворонок подумал про себя: "Вот уж верно! Все крошки как две капли воды похожи друг на друга. Пусть меня изжарят на сковородке, если я разберу, которые тут Бровкины, которые Подковкины. Я думаю, сама Оранжевое Горлышко и та не разберёт".
А вслух сказал:
- Неужели вы хотите их усыновить? У вас и своих-то...
- Молчи, молчи! - перебил его Подковкин. - Раз Оранжевое Горлышко сказала, - значит, так тому и быть. Не пропадать же сироткам без призору!
Тут у Жаворонка почему-то вдруг защекотало-защекотало в горлышке и глаза стали мокрые, - хотя птицы и не умеют плакать. Ему стало так стыдно этого, что он незаметно шмыгнул за куст, улетел от друзей и долго не показывался им на глаза.