Сава
Не знал, что можно проснуться настолько счастливым, с широкой улыбкой на все лицо. Но это так.
Еще не открыв глаза, ощущать ее ладошку у себя на груди, чувствовать ее аромат, тепло ее тела.
Черт возьми, это самое лучшее, что случалось со мной за всю мою жизнь. Ну, кроме того, что я встретил Киру.
Спасибо тебе, Господи, за нее.
Сегодня ночью я раскрыл ей свои чувства, ничего себе не оставил. Не смог.
Уверен, она ни слову не поверила. Моя упрямая Малышка.
Желание спрятать ее от всего мира стало еще больше.
Наблюдаю за тем, как спит моя девочка. Ее ресницы дрожат. Малышке снится сон.
— Ты даже не осознаешь, насколько ты умная, смелая, добрая и безумно красивая, — шепчу я ей, убирая с ее лица волосы. — Одним своим взглядом покорила меня и превратила в полного глупца.
— Ну, предположим, что ты и до меня был не шибко умным, — сонным голосом отвечает Малышка, — но просыпаться, слыша такие прекрасные слова, очень приятно.
— Готов вечно тебе их говорить, только бы ты вот так же мне улыбалась, — не лукавлю я.
Наклонившись, целую ее прямо в смеющиеся губы.
— Я тебя люблю, — шепчу я между поцелуями, — Очень-преочень сильно.
Шутки заканчиваются, страсть набирает обороты. Не могу ею насытиться. Мне кажется или ее грудь стала чуть больше и чувствительнее?
— Ты такая мягкая, — вырывается из меня, — как зефирка.
— О, спасибо, что обозвал меня толстой, — напрягается подо мной Кира, — и таким изысканным способом.
— Разве? Ты себя в зеркало видела? — спрашиваю, накрывая ее грудь ладонью, отчего она выгибается мне навстречу. — Ты похудела. Такое чувство, будто тебя голодом морили. Тощая, как ходячий скелет.
— Вот уж спасибо, — шепчет прерывисто Малышка, — но, думаю, тебе пора умолкнуть, если не хочешь меня обидеть.
— Очень миленький скелетик, — целую ее. — Я имел в виду, что ты стала нежнее, что ли, — не знаю, как ей описать свои чувства, — как маленькое и очень мягкое облачко.
— Можно я все-таки потом подумаю, обижаться мне или нет, — шепчет Кира, запуская свои пальчики в мою шевелюру, — а сейчас заткнись и поцелуй меня.
Малышка однозначно стала очень чувствительной.
Если раньше она горела, то сейчас просто полыхала. Это потому, что она соскучилась так же, как и я? Да какая, к черту, разница!
Переворачиваю нас, подминая ее под себя.
— Откройся мне, — приказываю, толкая ее ногу своим коленом, показывая, чего именно я хочу.
Запрокидываю ее ножку себе на предплечье, потираясь членом о ее клитор. Разрываю поцелуй и нахожу ее опьяненный страстью взгляд. Боже, как она смотрит. Я могу наблюдать горящую в ее глазах страсть вечность.
Не отрывая от нее глаз, медленно заполняю ее собой. У нас обоих перехватывает дыхание.
Я дрожу оттого, что пытаюсь сдержаться. Мне этого мало.
Хочу ее всю, не просто прикасаться, а вобрать в себя, чтобы мы никогда больше не смогли разъединиться.
— Отпусти себя, — шепчет Кира, — не понимая, что я едва сдерживаюсь, чтобы не взять ее, как животное, до потери пульса. Я на грани. А она, глупая, шепчет: — Я хочу этого.
Ее ноготки скользят по моим ягодицам, и это становится последней каплей.
Сжимаю ее сильнее. Беру ее на грани боли и наслаждения.
Выплёскиваю весь свой страх за нее, за себя.
Показываю в этом диком танце тел свою беспомощность и свою уязвимость перед ней.
Заставляю ее запрокинуть голову и отдать мне свой рот. Сминаю ее губы не менее жестко. Хочу, чтобы Малышка поняла, приняла один-единственный факт: она моя.
Хочу ее по-другому. Больше, сильнее, жестче.
Выхожу из нее и заставляю перевернуться на живот. Господи, ну что за вид! Сексуальная, как сам ад. Я никогда не смогу устоять перед этой женщиной.
Оглаживаю ее ягодицы, не удержавшись, шлепаю эти прелестные булочки.
— Ай, — шипит Малышка, но я уже тяну ее за бедра к себе, получая самый незабываемый вид на свете.
— Господи, — кричит Кира, когда я резко заполняю ее собой.
Прикусываю ее плечо, чтобы удержать рвущиеся наружу вопли.
Несколько быстрых, глубоких толчков, и бедра Киры начинают мелко дрожать, предупреждая меня, что сейчас моя Малышка кончит.
Она сжимает меня как в самых нежных, но в то же время крепких тисках, горячих и влажных.
— Господи, боже, — крики Малышки смешиваются с моими хриплыми стонами. Никогда не был шумным, но эта женщина сжигает все мои предохранители. — Боже мой, — откат Малышки длится дольше, отчего ее внутренние мышцы вибрируют вокруг моего члена, тем самым продлевая и мое удовольствие.
Сжимаю ее дрожащее тело в своих объятиях. Я ее люблю. Безумно.
— Боже, — выдыхает Кира, пытаясь отдышаться.
— Просто Сава, — переворачиваю нас на бок. Не желаю покидать ее тело.
Малышка начинает смеяться.
— Ты просто невозможен, — шепчет Кира, отсмеявшись.
Беру ее за подбородок и, повернув ее личико к себе, накрываю ее рот своим. Такая сладкая. Самые нежные губы на всем белом свете.
Не могу насытиться.
— Сава, — зовет она, пытаясь отвернуться, но я не позволяю.
Слишком долго был вдали от нее. А теперь я хочу наверстать упущенное.
— Помогите, — пищит эта невозможная женщина. Моя женщина. Вызывая у меня улыбку.
— Кого ты зовешь? — спрашиваю между поцелуями.
— Твой здравый смысл, — отвечает Кира. — Мне, вообще-то, в ванную надо.
Замираю с ее нижней губкой во рту. Прикусываю ее чуть сильнее, выбивая у моей девочки стон. Облизнув напоследок, с сожалением отпускаю. Откидываюсь на спину, давая Малышке немного свободы.
— Давай, только недолго, — прошу я.
— Вот уж спасибо, — ёрничает она, быстро слетая с постели.
В следующий раз привяжу ее к кровати и заклею ей рот скотчем. Хотя нет, мне эти губы еще понадобятся. Я уже мысленно представил себе, что именно хочу с ними сделать. Слетаю вслед за Малышкой с кровати и бегом в ванную Игоря.
Еще один раунд не за горами.
Принимаю быстрый, но холодный душ. Я так возбужден, что это меня ничуть не остужает.
Возвращаюсь в спальню, но Киры все еще нет. Что-то не так.
Слышу характерные звуки. Ее тошнит. Я бы сказал, выворачивает.
— Малышка, ты в порядке? — спрашиваю я банальность. Конечно не в порядке, идиот. — Кира, — открываю дверь. Она уже чистит зубы. — Ты как? — Кира что-то мычит, типа в порядке, но меня это никак не успокаивает. — Заканчивай, и поедем доктору покажемся. Кажется, ты отравилась.
Наши взгляды в зеркале встречаются.
Она слишком спокойна.
— Это нормально, — отвечает наконец она, вынув щетку изо рта.
— Что, по-твоему, нормально?
— Такое бывает при беременности, — ошарашивает она меня.
В смысле? Это что, она теперь постоянно вот так будет?
Наверное, мои вопросы написаны на моем лице, как и мой шок, потому что Кира разворачивается ко мне с лукавой улыбкой на лице.
— В первые три месяца такое считается нормой, — успокаивает она меня, — потом все пройдет.
— А нельзя это вылечить? — не могу я удержаться. Я не смогу смотреть, как она мучается. Три месяца? Это же целая вечность.
— Насколько я знаю, нет, — отрицательно качает головой Кира, вытирая руки.
— Поедем к доктору, пусть он что-нибудь придумает, — не соглашаюсь я. — Ты не можешь каждый день выплёвывать все, что ешь, тем более три месяца подряд. Ты и так тощая, а тебе еще рожать.
— Вот спасибо.
Малышка идет в спальню, и мой взгляд цепляется за ее покачивающиеся под моей футболкой бедра. Черт возьми, чувак, о чем ты думаешь? Твоей женщине плохо! Ей врач нужен, а не твой член.
— Кира, я серьезно, — повторяю я, — одевайся.
— А если нет, то что? — разворачивается она, уперев руки в бока. Вот это она зря. Футболка задирается, оголяя ее бедра.
— Так поедешь, — отвечаю я. — Тебя должны осмотреть. Вдруг это опасно не только для тебя, но и для ребенка. Об этом ты не подумала?
За секунду ее глаза вспыхивают гневом, а лицо превращается в маску.
— Не пошел бы ты к черту, — говорит она холодно. — Кем ты себя возомнил? Решил, что имеешь право мне указывать?
Развернувшись под моим недоуменным взглядом, Кира начинает одеваться. Я следую ее примеру.
— Я хочу как лучше для тебя, — пытаюсь успокоить ее, но, кажется, добиваюсь обратного эффекта.
— Для меня или для твоего ребенка? — цедит она сквозь зубы. — То, что мы переспали, ничего для нас не изменило, — говорит Кира уверенно. — Ничего. Было приятно, и только. Дальше ты налево, я направо. Ни мои проблемы, ни мое здоровье, ни мой ребенок тебя не касаются, — бросает она.
Киру трясет от злости. Но я никак не могу понять, что я такого сказал или сделал.
— Все, что касается тебя, — мое дело, — отрезаю я, начиная злиться.
Что она там себе напридумывала? Что устроит скандал и сбежит под шумок?
Дала и в кусты, значит? А вот фигу тебе, милая, а не свободу.
— С чего вдруг? — Кира швыряет в меня мою футболку, которую я ловлю на лету. — Потому что ношу твоего ребенка?
— Нет, — натягиваю дурацкую ткань на себя. — Потому что я так сказал, — отрезаю я. — Ты принадлежишь мне. И заботиться о тебе — моя обязанность и привилегия.
— Ты себя хоть слышишь? Мы не в каменном веке, слава богу, — возмущается Кира. — Я не вещь, понятно тебе? И я не твоя. Не смей мной командовать.
— Можешь беситься сколько влезет, — отвечаю я, делая шаг к ней, — но ты моя. Твое тело, эмоции, улыбки, ярость — все мое. И да, ребенок, которого ты носишь, тоже мой.
— Вот это, я понимаю, другой разговор, — голос генерала Лебедева раздается от двери.
Кира в шоке переводит взгляд с меня на своего родственника.
— Деда? — неверяще шепчет она, прикрывая рот ладонью. — Дедушка, — Кира бросается к нему в объятия. — Господи, ты жив. Слава Богу, я так боялась за тебя. Как ты? Все хорошо?
Можно ли ревновать свою женщину к ее собственному деду? Еще как!
Меня прямо выворачивает от того, как она смотрит на него, улыбается ему сквозь слезы, осматривает его на предмет ранений, так сильно, что кулаки сжимаются сами собой. Перевожу взгляд к двери, чтобы отвлечься, и вижу на пороге еще двоих любителей прерывать чужие разговоры — хозяина дома и Романа.
Что тут, вообще, происходит?
— Я так понимаю, вы знакомы? — решаю перевести свое внимание на что-то более безопасное, чем моя ревность.
В разговоре с Малышкой у генерала даже голос меняется. Надо же, как запел, соловей. Стал мягче, что ли, и эти его поглаживания ее по голове меня просто бесят. Так и хочется отбросить Малышку себе за спину и зарычать на ее деда, чтобы лапы убрал. Думаю, Киру такое мое поведение не обрадует, она и так на меня свои зубки точит, так что…
Что скрывают два этих интересных персонажа?
— Ну и? — спрашиваю, переводя взгляд от Романа к Игорю.
— Я руководитель другой группы, — сообщает тот.
Ничего себе.
— Теперь понятно, что за секретная работа у тебя, — пожимаю я плечами. — И давно?
— Со смерти сына.
— А здесь ты как замешан?
— Никак. Но вашу с Кирой историю я разузнал, еще когда вы у меня в первый раз гостили. Ну и следил за развитием событий, сам понимаешь.
Ничего я не понимаю. Как можно было все это время о таком молчать?! Но от ответа ему меня отвлекает кое-что другое.
— Я хочу уехать отсюда, — слышу за спиной голос Киры.
— Ты уверена, милая? — спрашивает генерал, и желание заехать ему в его холеную рожу становится с каждой секундой только сильней.
— Да, — не сомневается ни секунды, маленькая злючка. — Хочу домой, пожалуйста.
— Хорошо, как скажешь, милая, — соглашается Лебедев, чем выводит мою ярость на новый уровень.
— Одну секундочку, — поворачиваюсь я к ним.
Оба застывают на месте. Генерал смотрит с едва заметной усмешкой. Мол, и что ты будешь делать теперь? В то время как Кира — с гневом и облегчением.
— Ваша внучка меня обесчестила. Я требую, чтобы она взяла на себя ответственность за это. Сегодня, вот прямо сейчас.
Что ты на это скажешь, милая?
Как там говорят? В любви и на войне все средства хороши?
Вот и посмотрим.