— Тп-п-пру! Куда! А ну стой! Ну я вас!!! — прикрикнул, а затем и присвистнул Римпан, одёргивая поводья, стараясь успокоить и остановиться вошедших в раж лошадей. — Фух, всё, мастер-лекарь, можете слезать. Да не бойтесь, они уже успокоились!
Его пассажир, к которому он обратился, взирающий на всю эту сцену с немым укором, неуверенно выждал несколько мгновений, убеждаясь, что пара жеребцов запряжённых в совсем не новую бричку, и вправду успокоились.
— Это ж надо было утром так опростоволоситься! — принялся объясняться возница, попутно помогая своему пассажиру с поклажей. — Представляете, прихожу в конюшню — у меня ж своих коняшек нетуть — а там… как ураган прошёлся.
— Ураган? — вскинул бровь немолодой мужчина, чей возраст безнадёжно выдавали припорошенные сединой чёрные волосы.
— Бароновы люди. Ночью, видите ли, явилися и всех хороших жеребцов да кобылок с собой увели. По делам каким-то.
— А тебе остались эти?
Пассажир молча посмотрел на двух жеребцов. Один был старый и заметно прихрамывал, к тому же откровенно пованивал. Второй, напротив, был слишком молод, горяч и вообще было не до конца ясно, как он позволил себя запрячь.
— Угумс. Весь день с ними буду сражаться… — понуро заметил Римпан и, как бы извиняясь, начал: — мастер Рентан, я пойму, если вы…
Тот отмахнулся и как бы в шутку заметил:
— Судя по твоему рассказу, сейчас найти извозчика с приличными лошадьми будет большой удачей. Так что предпочту остаться при своём. Ещё неизвестно, может ли быть лучше. — Лекарь выразительно посмотрел на придорожный трактир, возле которого они остановились, и добавил: — Мы здесь часа на два, поэтому…
— Угу, понял вас! Спасибо! — Римпан аж засиял от оказанного ему доверия.
Рентан вежливо улыбнулся и, взяв увесистый саквояж, уверенно направился в сторону трактира «У Вицлава». В каком-то смысле это было уникальное заведение. Едва ли не единственное в своём роде. Ведь владельца трактира взаправду звали Вицлав.
Он, видно, услышав шум, уже ждал лекаря на пороге, силясь выглядеть радостным, хотя было понятно с полувзгляда, что это не более чем паршивая актёрская игра. Не мог быть скорый вызов, да ещё в такую пору, радостным событием. Впрочем, для профессии Рентана иное являлось ещё большим исключением из правил, чем имена с вывесок, совпадающих с именами владельцев их заведений.
Не успел лекарь ступить и пяти шагов, как налетел ветер. Холодный, порывистый, с первыми опавшими листьями и придорожной пылью. Первый предвестник осени, которая уже понемногу воцарялась, хотя пока это ещё было совсем незаметно, особенно для жителя города. А вот для деревенских осень началась вместе со сбором урожая и всеми сопутствующими трагедиями.
— Идите сюда, мастер, скорее! А то опять налетит! — крикнул Вицлав, которого от ветра защищала массивная дверь. — Второй день дует как будто сдуть хочет!
— Я не опоздал? — поинтересовался Рентан, отряхивая одежду, чересчур тёплую для города, но вот за его пределами оказавшуюся в самый раз.
— Нет, конечно, нет, — решительно заявил трактирщик, уже успев зайти внутрь. — Вы, мастер, как и всегда в самый раз.
Прежде чем последовать за ним, лекарь бросил короткий взгляд в небольшое бронзовое, очень хорошо начищенное зеркальце аккурат за дверьми. Это была то ли дань древнему суеверию, дескать, тёмные силы боялись своих отражений, то ли хорошим тоном по отношению к посетителям трактира.
Из зеркала на Рентана смотрел усталый мужчина, с которым он очень не любил пересекаться взглядами. Отрешенное, лишенное всяких эмоций лицо, тонкие губы, несколько морщинок, щетина, которую следовало бы сбрить ещё этим утром, но которая окажется на месте и завтра. Сбрить её следовало не из-за того, что она была некрасивой, а просто потому, что первой капитулировала перед сединой.
Рентан зашёл в трактир, предварительно ещё раз оправив и отряхнув одежду. Она была куда более скромная, чем мог позволить себе человек, которого знала половина Власвы и её округи, и значительно более скромная, чем позволяли себе люди, также, по невероятному заблуждению, причисляющие себя к числу лекарей.
Заведение Вицлава, что ни говори, было образцовым. Как и всегда. Сразу было видно, что на отделку помещения не только потратили значительные суммы денег, но и делалось это с душой, вкусом и определенным стилем. Шкуры, рисунки, рога, резные фигурки из дерева и кости, пара декоративных мечей, несколько дорогущих ковров с причудливыми узорами, привезенных из-за самой Великой пустыни. За одним вдумчивым разглядыванием всего этого многообразия можно было провести не один вечер.
Этому очень способствовало освещение, что называется, «в самый раз» — не светло, но и не настолько темно, чтобы видеть исключительно себя и свою тарелку. Обеспечивали это несколько массивных кристаллов, как будто выросших из потолка. Рентан не очень хорошо разбирался в различных магических штучках, но это определённо было нечто из их числа.
Кроме того, определённую долю света давал и уютно потрескивающий большой очаг, украшенный пучками ароматных трав — своеобразное сердце заведения, вокруг которого строилась вся его внутренняя компоновка. Понять общую задумку оказалось несложно — именно по мере близости к источнику тепла ранжировались места в трактире.
Как это ни странно, самыми лучшими считались не те, что располагались ближе всего — здесь всегда было слишком жарко и душно, даже в самый суровый холод; и тем более не те, находящиеся слишком уж далеко — эти, напротив, мёрзли едва ли не круглогодично. Наиболее дорогими считались столы примерно по центру помещения. Их выделяло не только выгодное расположение по отношению к теплу, но и обособленность от остальных, близость трактирщика и его помощниц, которые всегда крутились где-то рядом, а также вполне приличное убранство, включавшее в себя скатерти, резные деревянные тарелки, бокалы и даже металлические столовые приборы.
Вот так просто сесть за один из таких столиков не выйдет даже сейчас, когда заведение стояло полупустым. Все эти места предназначались той категории гостей, которая не станет воровать столовые приборы, блевать или иным образом позорить себя и заведение. Впрочем, лекарь и не пытался. Дело прежде всего, об остальном можно будет подумать после.
Вицлав уже каким-то невероятным образом успел пересечь всё помещение и теперь ожидал Рентана возле крохотной двери. Сам трактирщик представлял из себя печальные руины некогда славившегося силой и красотой человека. Уже давно немолодой, с неровной неопрятной бородой, которая, как и просторный фартук, безуспешно пыталась скрыть лишний вес. На его одежде, невзрачной и заношенной, прочно отпечатались следы жира на внушительных боках, куда он любил упирать руки во время разговоров. Здесь, при свете магических ламп, особенно было заметно, как сильно он обеспокоен. Впрочем, какой-то загадки из этого Вицлав не делал.
— Месяц только начался, а уже хуже той чумы! — воскликнул он в сердцах. — Каждый год, вот Двенадцать мне в свидетели, каждый год, одно и то же: как заканчивается сбор урожая, так на мою голову сыплются несчастья! Одно за другим! — трактирщик принялся загибать сарделькообразные пальцы. — Торгаши ломят цену. Знают — свежий урожай и полежит немного, а цены поднимутся, да и старое распродать им за милую душу! Вот буквально давеча заказывал десяток бочонков свежего яблочного вина. Содрали с меня как за пятнадцать! Ну ладно, думал, коль так, то будет из молодых яблок, этого года. Привезли-и-и, мать чесна! Горький, пенится, а что с людьми творит — даже говорить не буду!
— Это из-за него я тут? — не слишком удачно пошутил Рентан.
Вицлав даже не улыбнулся. Впрочем, за издёвку сказанное он тоже не принял. Трактирщик определённо был слегка не в себе и потому не очень хорошо владел собой и своими эмоциональными порывами. Словно позабыв, зачем пригласил лекаря, принялся рассказывать:
— Не-е-ет, куда там! — Вицлав махнул пухлой рукой. — Проклятый месяц, говорю вам! Девки мои, что кухонные, что те, которые здесь в зале помогают, и раньше отпрашивались. Отпускал, конечно, что я, не понимаю? — половина ж деревенские, у всех семья, дом, урожай. А сегодня ночью явились, понимаешь, конные! Ко мне даже не сунулись, перед бабами тугим мешочком потрясли, так те и следом побежали, юбки приподняв! — Раздался тяжёлый вздох осуждения вкупе с крайней степенью отчаянья. — Так вот и осталось у меня на утро пятеро девиц! Пятеро, понимаете? А как вечер будет, что мне делать? На кухне минимум шесть надоть! Да и здесь как же мне одному-то?! Уж не мальчик на побегушках…
— Кхм-кхм, — вежливо откашлялся Рентан, надеясь тем самым подтолкнуть Вицлава в нужном, куда практичном направлении, но его истолковали несколько неправильно.
— Уж не знаю, мне господин молодой барон не докладывает, — трактирщик скривился. — Поди пирушку какую планирует, вот и хочет привести замок в порядок. Всю округу поднял на уши! Будете ехать, уважаемый, поспрашивайте: от Власвы до самого своего замка в каждом трактире побывали! Это ж надо такое учудить! Да будто этого мало, одна ночью ноги переломала — шлялась неизвестно где, а другая под утро с горячкой слегла! Ну разве так бывает, скажите?!
— Не бывает, — тщательно скрывая нетерпение ответил Рентан и заметил: — наверное, мне будет лучше их осмотреть, так?
— А? Точно, простите, мастер-лекарь, старика, совсем уже с этими невзгодами…
Смущённый Вицлав развернулся на месте и ловко протиснулся в дверцу за спиной, в которую, согласно законам физики и геометрии, никак не мог протиснуться по причинам больших объёмов. Рентан не без труда последовал за ним.
Дверь скрывала вытянутое помещение с закопченными от топления по чёрному стенами без окон и почти без убранства, с рядами очень старых, вечно скрипучих кроватей, разделенных ширмами. Здесь обитала прислуга — не ахти какое жильё, но, как знал лекарь из первых рук, трактирщик никогда не брал денег со своих подопечных и к тому же позволял кормиться с кухни.
— Ладно, вы тут того-этого, а я пойду, не буду над душой стоять, — смущённо сказал Вицлав и быстренько ретировался.
Первой, — выбранной потому, что ничего серьёзнее осмотра не требовалось, — особой, представлявшей для Рентана интерес, оказалась не слишком привлекательная девушка по имени Аделина, явно из «кухонных», если судить по многочисленным ожогам на руках, предплечьях и даже лице. Это она переломала себе ноги, хотя на деле данная история оказалась драматическим преувеличением. Перелом был всего один и тот для молодого организма несерьезный. К тому же ногу сразу правильно зафиксировали.
Рентану здесь было делать нечего. Он лишь бегло перепроверил фиксацию сломанной ноги и дал советы касаемо лёгкого вывиха второй.
— Покой, хорошая еда, питьё, молитва Двенадцати, — спокойным до безразличия тоном перечислил лекарь.
Аделина, которая до этого лепетала, рассказывая, как именно её угораздило сломать ногу, бросилась благодарить, но вдруг осеклась:
— Ой, а я ведь имени вашего не знаю, мастер…
— Рентан, — натянуто улыбнувшись, представился лекарь.
Реакция последовала немного странная: девушка вроде улыбнулась, радуясь знакомству, но как-то неуверенно, неловко, даже смущённо.
— Что-то не так? — спросил лекарь, на чьё имя обычно реагировали несколько иначе.
Как правило, у него уточняли «тот ли самый Рентан», либо же интересовались происхождением этого нетипичного для местности слова.
— Эм, просто… наверное, это не моё дело… — несмотря на крайнюю степень смущения, Аделина продолжала давить из себя слова. — Просто мама всегда говорила, что у меня есть дар, и это вправду так. Я очень хорошо понимаю, то есть знаю, когда мне говорят неправду. Даже если говорю с человеком в первый раз. — Заметив растерянность на лице лекаря, она смутилась пуще прежнего. — Ой, простите! Мне не следовало…
— Ничего страшного, — пойманный на «горячем» Рентан выдавил из себя неискреннюю улыбку, — а теперь расскажи про свою подругу и что с ней приключилось…
К тому времени, когда возвратился Вицлав, гонимый беспокойством, Рентан как раз закончил осмотр Ксаны — второй девушки, подруги Аделины. Здесь ему тоже было нечего делать, но по другим причинам. «Горячка» оказалась совсем не горячкой.
— М-м-м-м, жар, судороги, слабость, рвота, — механически, по привычке перечислил лекарь, отвечая на ещё не заданный вопрос, и быстро добавил, уже обычным голосом: — если на то будет воля Двенадцати — выживет.
Не говоря лишнего, он перевернул бесчувственную девушку на бок и без лишнего пиетета, сдвинув вниз платье, указал на красную точку близ белёсой как мрамор лопатки.
— Скажи своим девицам лучше выбирать сеновалы. Хотя бы без клещей.
— У неё пенка, что ли? — догадался Вицлав, вытаращив глаза.
— Скорее всего, — пожал плечами Рентан и, обратив взгляд на Аделину, уточнил: — жаловалась на свет, воду?
— Нет, мастер. Только на жар и слабость, с самого утра, — подумав, ответила девушка. — Ну и кости у неё ломить вдруг стало вроде бы. Ещё вчера.
— Такое тоже бывает, — кивая, совсем не удивился лекарь.
— И что делать? — опустив руки с боков, спросил трактирщик.
— Молиться Двенадцати, — вполне серьёзно ответил Рентан и, видя, что его не поняли, добавил: — она теперь в их власти. Девка молодая, в теле. Может, и выживет. Но я бы не рассчитывал, кхм, на её помощь в ближайшее время. — Лекарь поднял руку Ксаны, демонстрируя опухшие пальцы с начинающими чернеть ногтями. — Тело отвергает болезнь. Даже если выживет — потеряет чувствительность. В лучшем случае.
Вицлав в ответ шумно выдохнул и, отодвинув ширму, присел на одну из соседних кроватей, и, схватившись за голову, принялся причитать:
— Как же так? Ксана, не смотри что гулящая, с кем не бывает, толковая девица, на кухне вовсе лучшая. Мне и заменить теперь её некем!
Рентан с укором посмотрел на него, помолчал немного, раздумывая, стоит ли говорить подобное, и всё же сказал:
— Если она такая толковая, что ж ты ей по сеновалам позволяешь гулять?
Трактирщик не оскорбился и не обиделся, хотя имел на то полное право. Просто заметил очень тихо:
— Сразу видно, что у тебя детей-то и нет. Ксане ж только в этом году семнадцать стукнуло! Подросток! Я ей что ни скажу, всё делает наоборот! Иногда, вот видят Двенадцать, как назло мне! — Вицлав тяжело вздохнул. — А когда нашёл её — здесь, прямо возле стены, уж девять лет как минуло, стало быть, такая лапочка была. Не смотри что голодная, грязная и оборванная! Послушная, любезная, добрая… всё делала как скажу, слово в слово!
— Дети, не все, конечно, имеют плохую моду вырастать, — криво усмехаясь, заметил лекарь многозначительно.
Уложив девушку обратно и накрыв её одеялом, он повернулся к трактирщику и без лишних слов сунул тому крошечный, едва ли больше фаланги мизинца пузырёк. Хотя он был плотно закупорен, всё равно источал сильный, отдававший горечью запах. Вздрогнув, Вицлав тихо, так, чтобы Аделина не слышала, спросил:
— Когда это ей дать?
— Когда голову задерёт, — коротко ответил Рентан и, подобрав свой саквояж, направился на выход. — Чтоб хоть… ушла спокойно.
— Ты забыл… — начал трактирщик, но остановился от резкого взмаха руки лекаря.
— Я деньги беру за лечение. Здесь мне лечить некого. Выживет, — он многозначительно вздохнул, — вернёшь болиголов. Ну и Двенадцати воздашь полагающееся за их работу.
Больше ничего не говоря и не прощаясь, он ушёл. Вицлав же, мало заботясь о делах трактирных, пересел на кровать Ксаны и погладил красивые карие кудри девушки.
— С ней же всё будет в порядке, правда? — подала голос Аделина.
— Конечно, — отрешённо ответил трактирщик механически вытерев слюни с лица своей помощницы. — Боги милостивы: они помогали ей раньше, помогут и сейчас.
Он говорил это, а сам смотрел на молодое, красивое лицо перед собой. Его уже начала искажать странная, неестественная, пугающая гримаса. Пенка не была такой уж редкостью в их краях, только забирала, как правило, охотников, лесорубов или грибников, а не кухарок.
— Я-я… буду молиться Малакмору за неё не прекращая! — будто это что-то значило, пообещала Аделина. — И если надо могу…
— Лежи, выздоравливай, — успокоил её Вицлав, поднимаясь на ноги. — Кликнешь меня, если с ней, — он кивнул на Ксану, — случится чего.
Закупорив опустевший пузырёк и вытерев руки о фартук, трактирщик, хмурясь и пытаясь вспомнить, есть ли у Ксаны близкие, поковылял обратно в общий зал.
«Малакмор легко даёт в долг, но просрочек не прощает», — вспомнил поговорку про бога жизни и смерти Вицлав, перед тем как встряхнуть головой, отгоняя мрачные мысли, и вернуться к работе.
Хозяин трактира, особенно такого крупного, не должен быть угрюм и мрачен. Это к нему приходят угрюмые и мрачные люди, жаждущие, чтобы их накормили и развеселили.
***
Сощурившись от яркого солнца в зените, Рентан, побрёл к ожидавшему его в бричке Римпану, от которого попахивало пивом. Видно, возница не смог удержаться и тоже заглянул к Вицлаву. Винить его в этом было сложно.
— Быстро вы, мастер, — окликнул его беззаботный возница. — Легкая работа?
— Нет, — коротко буркнул лекарь, садясь рядом. — Теперь в Вороново.
— Так что там случилось-то? Вицлав тот аж не в себе.
— Пенка, — коротко и многозначительно ответил лекарь.
— Тьфу! — сплюнул Римпан, потрясая вожжами. — Малакморова дрянь!
— Нельзя так про бога, — остудил его пыл Рентан. — Все в его власти. Нравится тебе это или нет.
— А как же иначе-то, мастер? Пенка брата моего три года назад унесла, а ещё ранее, уж не помню в каком году, дядьку изъела!
Бричка тем временем выехала на большую дорогу. Здесь ей компанию составляли гружённые телеги и редкие пешие путники. Римпан замедлился — было видно, что он совсем не уверен не только в своих конях, но и в дороге.
— Караван проходил, кран тащили или что-то такое тяжелое! Теперь месяц не погоняешь! — с горечью сообщил возница, сплюнув в сторону. — А накануне как раз дожди были. Вот совпало так совпало!
Потянулись редкие, уже опустевшие поля. Здесь, в окружении лесов и болот, урожай всегда собирали в первую очередь, по печальному опыту зная, что первый же осенний мороз и влага погубят его без остатка.
— Малакмор не забирает людей забавы ради, — немного подумав, продолжил дискуссию Рентан. — Он жизнь нам даёт, а когда она иссякает — уводит с собой. Но что будет между этим только в нашей власти. Пенку ту зверьё разносит, клещи в том числе. Перед Двенадцатым они не отчитываются.
— А разве не он решает, кого пенка съест, мастер? — удивился возница.
— Может, и он, а может, иной из богов, — неуверенно ответил лекарь. — А может, по-иному всё: сама болезнь по-разному идёт, в зависимости от силы того, в чём организме очутилась. Я думаю так: если следишь за собой, то и зараза тебя не возьмёт. Гниль собираешь — так нечего на богов пенять.
— Ух, — возница растерянно почесал кучерявые волосы цвета созревшей пшеницы, похоже, не слишком многое поняв из сказанного. — Так вы, стало быть, мастер, при храме делу своему учились? Столько про богов знаете, да и вообще.
Рентан не впервые оказывался пассажиром у Римпана. Он ещё и в первый раз заприметил этого юношу, отличавшегося не только профессиональной страстью к разговорам на любые темы, но каким-никаким умом вкупе с сообразительностью. Лекарь всегда платил щедро, тем самым покупая себе право молчать и не вступать в пустопорожние беседы о политике, любви, прихотях судьбы и прочих глупостях. Однако в этот раз всё же решил поговорить. Не в последнюю очередь потому, что понимал: этот возница, может, и не поймёт всё сказанное, но хотя бы услышит и, возможно, задумается.
— Нет, — не вдаваясь в подробности, сказал Рентан, рефлекторно касаясь значка Двенадцати, что всегда носил с собой. — Но там, где меня ремеслу обучали, нужно клятву одному из богов давать. А перед тем изучить священные тексты.
— Как рыцарю, стало быть? Покровителя выбрать?
— Можно и так сказать. — Бричка вдруг подпрыгнула, наехав на камень. — Не гони так! Сам видишь, дорога какая!
— Я вас лечебному делу не учу, мастер, — с обидой заметил Римпан. — Здесь всегда так, особенно если после дождей. Пока поворот на баронов замок не проедем, будут и ухабы, и камни.
Речь шла про замок Цувалки, расположенный севернее, у изгиба реки Власвы, и заодно единственного моста через неё на многие километры вокруг. Именно туда на другой берег и направлялись многочисленные телеги и путники. Путь же Рентана лежал тоже на север, но в другом направлении.
Там, среди бескрайних еловых чащоб, связанных узкой грунтовой дорогой, пряталось от большого мира множество небольших местечек, кормящихся, хотя вернее было сказать, выживающих за счёт леса. Пройдёт совсем немного времени, и дожди, а за ними и снег, отрежут их от «большого» мира по меньшей мере на два-три месяца.
Про эти места ходили самые разные слухи. Рентан слышал огромное множество из них. Римпан наверняка и того больше. Дескать, народ тут живёт не простой, а самые что ни на есть каннибалы — иначе бы не выжили. Да ещё и еретики к тому же, людей в жертвы приносящие. Когда путника, а когда и кого-то из «своих».
Звучало как страшилки, но лекарь знал всю, как ему казалось, подноготную этих историй, хотя и сидел демонстративно спокойный и невозмутимый. В отличие от возницы.
— Не часто сюда ездишь, да? — после долгой паузы продолжил беседу Рентан, наблюдая за тем, как в движениях Римпана, проявляется заметная нервозность человека, который хорошо знает, каково это, когда тебя грабят.
— Да не сказал бы, мастер, — уклончиво ответил Римпан, явно не желавший признаться в своей неосведомленности. — Дебри лесные, что тут городскому люду делать?
— Знаю алхимиков, которые бы сюда каждый день мотались, было б время.
— Так то ж алхимики! Они сюда за своими травами ездят, леса ведь! — усмехнулся возница, указывая на высившиеся вокруг деревья, мерно качающиеся на ветру. — Им моей брички-то маловато будет.
— Ну а местные?
— Эти или на своих, или вообще пешком, — нехотя рассказал возница. — Вроде как.
— С тобой не ездят, стало быть? — догадался Рентан.
— Было однажды, до поворота того. Странная история! — припомнил Римпан, махнув рукой против движения. — Не поверите: я как-то одного деда здешнего хотел подвезти, пустой шёл, да и по пути нам было, денег почти и не просил — а он, кажется, даже меня не понял! Идёт такой с палкой кривой и тюком каким-то, меня будто и не слышит! А как услышал, посмотрел косо и буркнул что-то вроде: «скверно помрёшь!». Незнакомому человеку, представляете?! С год тому это было или даже больше. Пока не помер, хе-хе.
— Хе, — скупо усмехнулся лекарь. — Кажется, я знаю того деда. Ты сказал с палкой, да? В шубах, даже летом, верно?
— Кажись он! Знаете такого?
— Угу. Гедрюсом его зовут. Знахарь местный. Якобы, — лекарь скривился. — Как ещё на костёр не попал — не понятно. Видно, церковным охотникам на еретиков сюда лень ехать.
— Вы, стало быть, тоже слышали эти истории, что они, дескать, все здесь еретики-поганцы? — искренне удивился возница.
— Слышал, да и видел тоже, — с усмешкой ответил Рентан. — Гедрюс тот Тринадцатому служит, знаки Отвергнутого открыто носит, среди своих, во всяком случае. Остальные, думается мне, ему же поклоняются. Паства и пастух.
— А чего ж тогда не доложите на еретика, мастер? — удивился возница. — Вы-то уж к церковникам вхожи!
— Я тебя людей возить не учу, — вернул фразочку лекарь. — Моя работа не за еретиками бегать, — он отмахнулся. — Коль хочет здешний люд вверить свою душу и тело во власть Отвергнутого — так сам себя накажет. Нет у таких людей будущего. Как на суд к богам попадут, так пропадут. В тьме изначальной сгинут без следа.
Сказав это, он умолк, решив, что сболтнул лишнего. Римпан мог оказаться слишком сообразительным и заметить, что такие речи совсем не свойственны выпускникам академий или университетов, а вот церковникам, или тем, кто учился у них — сколько угодно.
В Вороново их уже ждали. Деревенька была крупнейшей в этих краях — домов так на тридцать. Правда, стояли настолько порознь друг от друга, что иной город, где жило раз в сто больше людей, мог оказаться меньше по размерам.
Сами дома тоже сильно отличались от привычных глазу горожан вроде Рентана — низкие, утопленные в земле так, что только присыпанная дёрном крыша торчала. И построены они были исключительно из материала, распространенного в этих краях куда больше кирпича или камня — дерева. Труб и, соответственно, дыма не было. Здесь топили по-чёрному круглогодично.
Скот почти отсутствовал, а тот, который всё же имелся, жил вместе с людьми. Несмотря на близость леса и, соответственно, дров, обогревать отдельные помещения для животных по местным меркам считалось роскошью.
Осень здесь почти не ощущалась, но совсем не потому, что в этих краях лето подзадержалось дольше обычного. Скорее из-за сложного рельефа, обилия растительности, тени и влаги оно здесь так и не наступало по-настоящему, так как наступало в менее лесистой и холмистой местности. С самой весны и под конец осени погода в Воронова всегда стояла практически одинаковая: мокрый холод в тёмное время и палящий зной доходящий до духоты в светлое. Так было и сегодня.
Стоило бричке только показаться, как на дорогу толпой высыпал встревоженный чем-то люд. Рентан, хотя и постарался это скрыть, но всё равно удивился — обычно его здесь встречали несколько иначе.
— Беда, мастер-лекарь, — сразу же бросился к нему самый авторитетный из мужиков. — С нашим-то Гедрюсом беда приключилась!
— Сразу видно — староста, — незаметно для всех, кроме пассажира, нервно буркнул возница, недобро озираясь. — Все они всегда на одно лицо. Широкое, хе.
— Ведите, — показав Римпану, чтобы тот его ждал, скомандовал Рентан. На ходу он поинтересовался: — Что случилось-то?
Однако, не дождавшись ответа, вдруг остановился, вспомнив про спутника. Тот явно был напуган происходящим и мог что-то вытворить. Не говоря уже про то, что здешний люд особого доверия не вызывал и в спокойном состоянии. А уж про благоразумие у встревоженной толпы и речи быть не могло.
— Там вон холмик есть, жди меня на нём, — указав в нужном направлении, посоветовал лекарь.
— А е-если… — дрожащим голосом попытался уточнить Римпан.
— Не если, всё будет в порядке, — успокоил его Рентан и тем не менее добавил: — с того холма всё Вороново видно, что чуть первым будешь в курсе происходящего.
Убедившись, что теперь-то возница не оставит его здесь, испугавшись неведомо чего, лекарь вернулся к старосте. Тот, хоть и перепуганный донельзя, как раз собрался с мыслями и был готов поведать, что же произошло.
— Бредит, чушь несёт! В жаре мечется! Со вчера началось, — рассказал он.
С Алждисом, именно так звали старосту, Рентан сталкивался не в первый раз. Мужик это был хоть и невзрачный внешне, но ушлый и скорый на язык. Совсем недаром именно он общался со всеми заезжими.
— И всё? — лекарь сразу уловил, что рассказ, мягко говоря, не полон.
— Эм, ну… — староста нервно сглотнул, прежде чем продолжить. — Ритуал осенний проводили. Ежегодный.
— Что за ритуал? — предчувствуя худшее, уточнил Рентан.
Все ритуалы, связанные со сбором урожая, которые лекарь знал, если чем и могли навредить людям, так это обжорством, пьянством и блудом. Впрочем, речь шла не про простых прихожан церкви Двенадцати, поэтому можно было ожидать чего угодно.
— Дар нашему богу надобно преподнести, — мрачный, как туча, рассказал Алждис и попытался изобразить улыбку. — Ну, вы знаете, нашенские тутошние обычаи. Так этомо в первые дни осени надо…
— Вот как, — выразительно хмыкнув, перебил Рентан. — Что за дар?
— Да всякое разное. Кто-то шкурку кошачью кинет, кто копытце козы, некоторые зерно носят.
Лекарь, слушая это, старался как мог держать себя в руках. Его откровенно водили за нос, пытаясь прикрыть неприятную правду. Боги жертвы себе одобряли, но сугубо фигуральные, символические. Такие, о которых даже упоминать никто бы не стал. А вот Отвергнутому приносили куда более значимые, с точки зрения ритуалов, вещи: например, животных, зерно и не только.
— Кровь, так? Человеческую, конечно же?
— Кровь тоже в почёте… — замялся пойманный на лжи Алждис. — Так дело не в дарах! Не в кровинушке нашей! — он тяжело вздохнул. — В этом году Гедрюс сказал зверя ловить. Дескать, большая беда идёт, а значит, большой дар надоть. Так зверь тот гнилым оказался!
— Зверь? Гнилым? — пропустив мимо ушей часть про беду, удивился Рентан. — Подробнее.
— Дык, утром вчера как раз оленя загнали — хороший олень, сильный. Такой… — Глаза старосты забегали, он явно чуть было не сказал лишнего. — Кхм, богу нашему очень нравятся такие подношения. Всегда хорошую зиму нам дарил и…
— Так что с оленем? — нетерпеливо прервал его причитания лекарь.
— Гнилой! Загнали, закололи, хотели кровь слить — а там гной! И внутри! Ни кишок, ни сердца — гной, черви, и мухи! Только шкура целая! Как у чучела того!
В такое верилось слабо, однако, судя по неподдельному ужасу на лице Алждиса, он говорил вполне искренне.
— Где этот олень?
— Сожгли, мастер-лекарь. Чистая правда. Гедрюс так сказал сделать, мол, дар покровителю нашему не понравился. А как сожгли мерзость ту, так ему, Гедрюсу-то, плохо и стало!
— Кому ещё плохо стало? Из тех, кто охотился или сжигал?
— Так… вроде никому. А сжигали мы втроём: я, Гедрюс да парашника тут один.
По лукавому тону старосты лекарь понял, что речь идёт не совсем про постороннего человека. Скорее всего, про сына или зятя.
— Я к Гедрюсу, а ты пока за парнишкой своим сходи, — скомандовал Рентан, осматриваясь.
Его привели на самую окраину деревни, фактически в лес. Здесь и стояла старая, но всё равно крепкая хата знахаря. Плетеный забор, который отделял её от деревьев, густо покрывали кости и черепа. Не людские, конечно, но впечатление это производило мрачное. Идти туда не хотелось просто категорически. От тёмных провалов окон и двери хаты прямо веяло неприятностями.
Сильно пахло гнилью — это чувствовалось ещё издали. Здесь лекарь оказался впервые, но вполне резонно подозревал, что раньше вони не было. Желая окончательно в этом убедиться, Рентан на всякий случай быстро обошел хату — мало ли где какая туша гниёт. Однако ничего не нашёл. Источник вони однозначно находился внутри.
Предчувствуя худшее, лекарь достал из саквояжа кожаную маску, больше похожую на странный намордник, к тому же набитый чесноком, и надел, после чего осторожно отворил открывающуюся вовнутрь дверь в хату. В лицо ему ударила смесь из «ароматов» гниющих трав, мяса и дерева такой силы, что даже чеснок у носа не справлялся. Повсюду летали в каких-то невероятных количествах жирные мухи, у ног ковром копошились опарыши и черви. Казалось, дом и всё, что в нём было, поразила одна и та же болезнь, заставив скоропостижно гнить.
Внутри было темно, поэтому лекарь не стал закрывать за собой дверь, а подпёр её удачно подвернувшейся колодой, не забыв после этого отряхнуть руки. Цельный кусок ствола могучего дуба словно год в воде пролежал — был холодным, скользким и дряхлым.
На печи лежало нечто бесформенное, вроде бы человек, укатанный сразу в три или даже четыре одеяла. Из-за темени и этих самых одеял понять, точно ли это Гедрюс, не представлялось возможным. Однако разило от печи так, что глаза, даже укрытые маской, слезились.
Рентан, подавив рвотный позыв, сделал шаг по направлению к печи, желая удостовериться, но сразу же отступил назад. Это была плохая идея как ни посмотри: кем бы ни был этот человек, он уже либо мёртв, либо обречён. Проверять не имело смысла.
Из-за этого в поле зрения лекаря попала топка. Ещё только подходя к хате, он удивился, почему её не топят — обычно простой народ любую хворь старался победить ударными дозами тепла. И только внутри выяснилась причина. Сквозь слегка приоткрытую дверцу было видно, что в топке вместо дров и углей находится какое-то невероятное количество различных насекомых, составлявших единую непрерывно копошащуюся массу.
Это стало последней каплей. Рентан в страхе сделал шаг назад, намереваясь покинуть хату, но вдруг дверь, откинув колоду, словно пушинку, громко захлопнулась перед самым его носом. Вдобавок её невозможно было открыть, как будто бы кто-то прижал с другой стороны.
— Эй там! — неразборчиво крикнул лекарь. — Откройте!
Стало темно хоть глаз выколи. Небольшой фонарь имелся у Рентана с собой, в саквояже, но в такую темень достать и зажечь его не представлялось возможным. Это уже не говоря про ходившие ходуном от страха и омерзения руки лекаря.
— Не откроют. Потому что там никого нет, — вдруг раздался с печи хриплый голос. — Я давно тебя жду.
Бесформенная масса одеял зашуршала, закопошилась, зачавкала, будто бы там кто-то возился. Впрочем, голос принадлежал точно не Гедрюсу — он тоже хрипел, но не так сильно. К тому же чего у знахаря точно не было, так это красных, светящихся в темноте, словно угли, глаз, к тому же слегка плавающих в воздухе, будто никакие кости и мышцы их не удерживали.
— У нас юбилей: двадцать лет, как мы с тобой разминулись, — продолжил вещать неизвестный громким, проникающим в самую подкорку мозга голосом.
— Что?! Кто здесь?! — вытаращился лекарь, не шевелясь.
Схватившись за знак Двенадцати, он принялся беззвучно молиться. Его слова, приглушённые маской, вряд ли можно было разобрать, но обладатель светящихся в темноте глаз как будто этого даже не заметил.
— Неужели ты думал, что от меня выйдет сбежать? Что меня обманет новое имя или смена имиджа?
— К-кто ты? — спросил Рентан, уже догадываясь, каков верный ответ.
По изменившемуся внутреннему убранству хаты Гедрюса было несложно догадаться, что за тёмная сила это всё устроила. Тот, кому молился сам знахарь и его паства, явился во всём своём «великолепии». Вовсе не бог, как думали многие, а всего лишь тень бога. Лишенный истинного имени, его ещё знаки как Проклятого, Отвергнутого, Тринадцатого.
— Я — твой самый великодушный покровитель, — уклончиво рассказали с печи. — Ты многое взял у меня, не спрашивая дозволения. До поры я прощал это. Как прощал и то, что ты не спешил рассчитываться за оказанную тебе щедрость. Но срок моего снисхождения уже почти что вышел.
— Я не знаю, о чём ты говоришь, демон! — вскинув руки в традиционном жесте Двенадцати, дерзко ответил Рентан. — Уходи прочь!
Этот порыв мало впечатлил притаившееся на печи существо. Куда больше он помог собраться с силами и прийти в себя саму лекарю. Взять себя в руки, укротить страх. Он всякого разного сделал за свою жизнь. Плохого тоже. Но вот никаких сделок с богами, особенно павшими, в этом длинном списке не было никогда.
— Знаешь! Ещё как знаешь! Мы оба знаем, что произошло тогда в Оренгарде. Но ничего, ничего-о-о. Хвастайся. Молись. Трясись. Я терпеливый. Двадцать лет ждал, подожду ещё немного. А осталось, поверь мне, совсем чуть-чуть.
— Подождешь чего? — мрачно осведомился Рентан.
Во время разговора он перебирал варианты того, что мог сделать здесь и сейчас. Увы, пользы от его навыков почти никакой не было. Владей лекарь магическим ремеслом, какие-то шансы отогнать демона ещё имелись, но чего не было, того не было. Зато могла пригодиться любая информация, раз уж демон только игрался.
— Того момента, когда ты сам ко мне обратишься. Упадёшь на колени и, трясясь от страха и боли, со слезами на глазах и иссиня-кровавой пеной у рта, назовёшь моё имя.
— Что же ты тогда делаешь здесь и сейчас, демон?
— Наша встреча сегодня — случайность. Хотя мне приятно видеть тебя на пороге этого жилища. Твой страх — лучшая награда для меня. А глупые никчемные воззвания к всевышним, которые ты там непрерывно бормочешь, стоят любого ожидания.
— Что ты сделал со Гедрюсом, демон? — надеясь узнать что-то полезное, спросил Рентан.
— Отдал должное ему и его пастве. Столько лет они, не гнушаясь никакого зла, взывали ко мне. И вот я ответил, как тебе?
— Впечатляет, — буркнул лекарь.
— Приятно слышать это от такого человека как ты. Впечатлить тебя подобными вещами — это, я считаю, успех. Не каждый смертный может похвастаться тем, что превзошел меня в моём же ремесле. Но ты, хм, ты определённо сумел. Обычно, знаешь ли, боги за это карают. Страшно карают. Но я не обычный бог. Уходи.
Дверь, к которой спиной прижался Рентан, резко распахнулась, из-за чего он едва не повалился кубарем. Устоять удалось лишь потому, что лекарь схватился за скользкий от гнили дверной косяк. Его хватку было сложно назвать крепкой, однако даже так на древесине остался заметный отпечаток ладони.
В этот момент нервы Рентана, до поры удерживаемые в узде холодным разумом, дрогнули и вырвались на волю. Не владея собой, он отскочил от хаты и что было мочи побежал прочь, не разбирая дороги. Погони не было — вслед ему летел исключительно довольный хохот демона.
Где-то метрах в ста он встретил местных: Алждиса в сопровождении бледного как мел паренька.
— Что такое, мастер? Вы были внутри?
Тем краем сознания, который не был охвачен паникой, Рентан понял, что когда местные были у Гедрюса, то ничего особого не видели. Иначе бы не задавали таких вопросов. А значит всё это представление устроили специально по случаю его визита.
— Был, — стараясь принять спокойный вид и отдышаться, отметил лекарь, а затем, не сдержавшись, крикнул: — сожгите хату, да побыстрее!
— Но Гедрюс…
— Мёртв он. Сгинул, как и тот олень — в проклятии!
— Как же… как же так? — не поверил староста. — Мы же, мы же…
— Вы взывали к Отвергнутому — вот он и пришёл. Можете гордиться собой! — гневно прокричал лекарь и повторил громче прежнего: — Сожгите хату! И двор рядом! Потом бегите, да куда подальше.
— Из-за проклятья? — мрачно осведомился Алждис.
— Не о нём вам волноваться следует. Не только о нём, во всяком случае. Во Власве скоро узнают, что тут творится. Мне надо говорить, что будет дальше?
— Не надо, — староста мрачно отшатнулся и только благодаря этому вспомнил про паренька рядом. — Ну а с ним что? Он тоже…
— Не думаю, — вглядевшись в несчастного, ответил Рентан и, подумав, на всякий случай припугнул: — не вздумайте причинять ему вред. Хватит с вас зла.
— П-понял, мастер, — покорно кивнул Алждис и вдруг упал на колени, схватив Рентана за подол одежды. — Не могли бы вы… мы всей деревней скинемся, и место это…
Говорил Алждис отрывисто, словно задыхался, но лекарь понял, о чём он. Понял и демонстративно сделал шаг назад.
— Мог бы, но не стану. Ни за какие деньги! Хотите понять, почему? Зайдите в хату — посмотрите, что натворили. Я видел, чем вы тут занимались. Видел и не донёс. Ни разу! Хотя мог бы! А теперь донесу. Хватит игр с силами зла.
К этому времени вокруг, но не слишком близко, уже собрались все местные. От этих слов они стали возмущённо роптать, словно оскорбились, но Рентан не стал слушать их, спорить и тем более просить платы за потраченное время. Просто развернулся, демонстративно отряхнул и поправил одежду, после чего побрёл прочь.
Он мог бы посоветовать, например, перед тем как сжечь хату знахаря, обвести его кругом из мела и соли. Или молиться Двенадцати в процессе. Но не стал этого делать. То были ритуалы, цель которых — успокоить людей их проводящих, а лекарю не хотелось, чтобы эти конкретные люди были спокойны.
***
Римпана вид вернувшегося Рентана встревожил, но на какие-либо вопросы лекарь отвечать отказался наотрез, а затем и вовсе задумался о чём-то так глубоко, что очнулся, лишь когда бричка въехала в город.
Здесь они и расстались. Рентан вышел возле здания лечебницы, где работал, и, не прощаясь, ушёл. Римпан же, подумав немного, прикинул, сколько осталось времени до захода солнца, а также поглядел ещё раз на своих коней, повёл бричку в конюшню, поняв, что с него на сегодня хватит. К тому же надо было осмотреть ось — та последнюю треть пути стала поскрипывать, а это всегда было не к добру.
— Доездился по дебрям, — предчувствуя недоброе и сплёвывая, буркнул возница.
Его худшие подозрения быстро подтвердились: ось требовала замены. Чудо, что она вообще ещё держалась.
Вылезая из-под брички и ругая на чём свет стоял неудачный день, Римпан вдруг заметил у себя на левой ладони небольшое синее пятнышко. Решив, что изгваздался в чём-то, он, плюнув, попытался стереть пятно, но оно не стёрлось и даже как будто стало больше.
— Ось говно, зато смазка — отличная! — гневно пробормотал возница, выискивая такие же пятнышки на одежде.
Не найдя ни одного и даже позабыв про то, что оставалось на ладони, он успокоился и побрёл домой, любуясь чудесным ало-красным закатом. По приметам это было знаком грядущей беды, но Римпан к приметам относился снисходительно, а вот красивой природе случая порадоваться не упускал.
— Хоть что-то хорошее в этом паскудном дне!