— Это, между прочим, не такой глупый вопрос, чтобы так паскудно, Рентан, улыбаться, — не столько пьяно, сколько устало вещал Цимон. — Дорогой Локто, объясняю, как воцерковленный человек с соответствующим образованием: праздник действительно в основе своей народный, восходящий к тем дням, когда люди верили в Двенадцать невпопад, порознь, не отождествляя богов как единую силу. Винард — бог веселья, свободы, покровитель артистов. Считалось, и считается поныне, что этим днём он испытывает людей. Проверяет, не забыли ли мы, что надо не только усердно трудиться, но и не менее усердно быть человеком, — священник икнул, — то есть веселиться!
— Ха, говорите вроде умно, уважаемый, — не столько устало, сколько пьяно ответил Локто, — но как-то бессмысленно, хоть и сложно. Быть человеком? Я вас умоляю! Рентан, ну скажи, что я не прав! Если что людишки и умеют хорошо делать, так это быть людишками! И не меняется это с годами.
Лекарь и усталый, и пьяный ничего не сказал, просто выразительно хмыкнул. Собутыльники Рентана уже были в курсе его визита в Ляхово, включая неприятную часть этого путешествия. Поэтому поняли смысл данного жеста.
— Просто у нас с вами, дорогой Локто, разное понимание того, что есть, как вы выразились, «быть людишком». Как и с вами, Рентан. Вы оба ошибочно полагаете, что человек естественным образом, то есть по умолчанию — это мерзавец, негодяй, он лишь притворяется кем-то другим. А я скажу вам так: всё наоборот. Человеку естественно быть хорошим, совершать хорошие поступки, думать не только о себе, заботиться об окружающих. А всякие мерзости и низости — это болезнь, а как уважаемый Рентан знает, болезнь сложно назвать естественным процессом.
— Я знаю огромное множество заболеваний вполне естественных для любых людей, — понимая, что в этот раз одним хмыканьем он не отделается, ответил лекарь. — Например, та же простуда. Наблюдая за огромным числом больных, я пришёл к следующему выводу: чем бы ни была вызвана данная болезнь, она едина с нашим организмом. То есть присутствует в нём постоянно, а иногда, ввиду морозов или слабости, проявляется особенно сильно. Другим примером может служить герпес или…
— Хватит о герпесах или чём-то там, — вмешался Локто, поднимая наполненный до краёв стакан. — Вздрогнем. За людишек…
— Чтобы они не забывали быть людьми! — вторил ему Цимон с хитрецой.
Рентан молча поддержал тост. Когда он накануне поздним вечером направлялся к дельцу, то и подумать не мог, что их традиционные посиделки на двоих превратятся в застолье аж на троих. Цимон явился без предупреждения, пользуясь тем, что приглашения не требовалось. Ему, конечно же, были рады, но удивления не скрывали. Всё же ранее священник предпочитал первые день или два проводить в кругу «своих» при храме. И лишь затем выбираться в гости.
— Раз уж вы интересовались моей Соловушкой и почему она радует своим голосом уличных гуляк, а не нас, я спрошу в ответ, — несколько отойдя после тоста, начал Локто. — Уважаемый Цимон, как так вышло, что вы с нами сегодня здесь?
— Полагаю, всё дело в церковном вине, — предположил, скаля зубы, Рентан. — Зная местные вина…
Он намеревался воспользоваться слабостью человека, про которого говорил. Священник был единственным из них троих, кто старался сопровождать употребление алкоголя какой-никакой едой. Благо, недостатка в оной не было — делец превзошёл сам себя. Конечно, данная композиция мало напоминала семейный ужин или традиционный стол на пир Винарда. Зато удивляла ассортиментом закусок: от всевозможной рыбы и иных речных обитателей до даров лесов и огородов, а также результатов охоты. Всё это присутствовало не только в большом количестве, но и в самом широком ассортименте, будучи приготовленным всеми известными человечеству способами.
Судя по повышенному интересу, Цимона особенно впечатлили слоёные мясные рулетики с мягким сыром и небольшим количеством пряного клюквенного соуса внутри. Локто уже прикончил всех имевшихся на начало застолья раков и теперь неторопливо пощипывал вяленую рыбку. Рентан не любил рыбу в любых вариациях, не претендовал из уважения на рулетики, зато с большим почётом относился к закаткам, искренне полагая, что ничего лучше солёного перца в качестве закуски ещё не придумали и вряд ли когда-нибудь придумают. Никого из троих не смущал тот факт, что еда мало подходила напиткам как по композиции, так и по ценовому соотношению.
— Нет, не в винах, — не позволил перебить себя священник. — Я, конечно, не отсюда родом, но пообвыкся и к многому привык. Например, к необходимости загодя выискать торговцев нездешним алкоголем. Хотя даже к винам, если так можно выразиться о этих напитках, можно привыкнуть. — Он тяжело вздохнул. — Однако обычно многочисленные негативные качества напитков определённого происхождения скрашивает хорошая компания за столом. Но не в этом году. Увы, боюсь, останься я сегодня в храме, то имел бы полное право разочароваться в мире, людях и особенно в винах.
Судя по ухмылке, Локто такой ответ вполне устроил и показался более чем приемлемым. А вот Рентан заметил полутон очень знакомого ему самому толка, когда вслух произносилась чистая правда, но не вся целиком.
— А я думаю, что вы помимо сказанного надеетесь грубейшим образом воспользоваться обстоятельствами и тем фактом, что за этим столом фактически находится ваш единомышленник, — лекарь тоскливо заглянул в стакан, оказавшийся пустым, и дал сигнал, что это неплохо бы исправить. — Проще говоря, собираетесь развязать мне язык и вытянуть факты о моём прошлом.
— Весьма вероятно, — заявил Цимон, переглянувшись с Локто.
— Да, — поддержал этот только что созданный «пакт» делец.
— Зачем? К чему это? Что это вам даст? — требовательно глядя на пустой стакан, задал целый ворох риторических вопросов лекарь.
— Нам это даст действительно немного, — притворно согласился священник. — Мы оба знаем Рентана, и, наверное, можно сказать, что знаем неплохо. Но вот как мне видится: самому Рентану неплохо было поделиться тем, что его тяготит столько лет. Отпустить этот груз.
— Я, например, знаю Рентана достаточно, чтобы категорично заявить: он не получит ни капли этой божественной амброзии, — Локто демонстративно наполнил свой и Цимона стакан, — пока не начнёт говорить.
— Вы глубоко заблуждаетесь, — вполне серьёзно заявил лекарь. — Оба. Вам кажется, что этот груз меня тяготит. Это не так — я сам взвалил себе его на плечи. И не собираюсь им делиться, отпускать и тем более взваливать на других. Не вам меня прощать и не вам судить.
— Вас и вправду ожидает несомненно долгий и тяжёлый разговор с Двенадцатью, — не менее серьёзно ответил Цимон, отставив наполненный стакан, — но так уж обязательно идти к ним, не облегчив предварительно душу? Не поделившись своей бедой с людьми, которым совсем не всё равно? В конце концов просто объяснить им, кто вы такой есть.
— Ох, великая загадка! Достойная лучших умов города, — скривился Рентан. — Давайте подумаем вместе: вы однозначно уже уверены, что я один из тех самых Фримов. Собственно, на этом можно и закончить. Какая вам разница, какой именно? Они оба так или иначе участвовали в создании Синей чумы. И оба так или иначе виноваты в произошедшем кошмаре. Так что вам даст знание того, какая именно моя фамилия?
— Как я уже тебе говорил, фамилия мне и вправду не важна, — подумав немного, заметил Локто. — Оба Фрима из Оренгарда — ублюдки и уроды, по чьей вине…
— Давайте не заниматься этим за праздничным столом, — вмешался Цимон.
— Ладно-ладно, — делец шумно выдохнул, было заметно, что с прошлого раза он остыл. — Но что насчёт той девушки? Для неё это важно.
— Которой уже было сказано, как и тебе: я не её отец, — возразил Рентан невозмутимо.
— Хм, но тогда это сильно сужает круг подозреваемых.
Лекарь в ответ лишь многозначительно, с явной хитрецой ухмыльнулся. Священник, приглядевшись к нему, неодобрительно покачал головой и объяснил:
— Боюсь, дорогой Локто, что не сужает. Ведь вполне вероятно, что Рентан, отрекшись от своего прошлого имени, отрёкся и от своей семьи. В каком-то смысле заявление, что он не Фрим и не отец Вилоры — это кристально чистая правда.
— Лукавство и пустая болтовня.
— Может и так, — Цимон усмехнулся и бросил короткий взгляд на Рентана. — Что есть правда, как не полная убеждённость в своей правоте?
— Будете талдычить и талдычить об этом, верно? — раздражённо уточнил лекарь.
— Ну, ты же не пытаешься нам облегчить задачку, — пожал плечами делец, в чьём голосе праведная ярость сменилась любопытством. — Поэтому мы имеем полное право пытаться решить её своими, как ты сказал, лучшими умами города.
— Это лишено всякого смысла, а в текущей обстановке может и навредить, — ответил Рентан.
— Не может, — не согласился Цимон. — Ведь как вы сами сказали: не так важно, какой вы из Фримов. Они оба в одинаковой степени интересуют и Келестию и Войтона.
— Я говорил про вас двоих. А этих они интересуют совсем не в одинаковой, — возразил лекарь. — С Синей чумой работал именно Набен, Мено этому не мешал, потворствовал, а затем пытался остановить. Таким образом, тому, кто интересуется данным заболеванием, нужен один конкретный Фрим.
— Если так, то почему бы тебе не назваться Фримом Мено? — поинтересовался, нехотя наполняя стакан Рентана, Локто. — Раз уж он никаким боком.
— Они могут владеть не совсем верной информацией, — залпом выпив алкоголь, закусив перцем и чуть отдышавшись, начал лекарь. — Или не владеть ею вовсе. Таким образом, Фрим Мено может оказаться им нужен ничуть не меньше Фрима Набена. Признание лишит меня манёвра, одного из немногих козырей на руках. Кроме того, и у Войтана, и у Келестии есть возможность добывать интересующие их сведения даже против воли. Поэтому, друзья мои, эта тайна останется со мной и далее. — Помолчав немного, Рентан искренне добавил: — Я бы хотел иначе. Не могу.
Вдруг раздался шум, и в помещение не вошла, а ворвалась Вилора. И сразу же зашлась кашлем от неожиданности. Та комнатушка, которую Локто отвёл в своей лавке под застолье, отличалась двумя важными вещами — она была очень уединенной и небольшой. К сожалению, это же означало всего одно, к тому же никем так и не открытое окно. За без малого десять часов застолья внутри создалась по-настоящему уникальная атмосфера: душная, жаркая и содержащая в немалой степени пары алкоголя.
— Вот вы где, — отступив обратно за пределы помещения, сказала не без весёлого возмущения Вилора, кивая поочерёдно Рентану и Локто, а вот Цимона смутилась. — А что это за старикашка?
— Как я погляжу, оскорблять меня стало у вас, уважаемая, своеобразной традицией, неизменность коей не поколебало даже в пребывание в колодках, верно? — удивлённо крякнув и с интересом разглядывая девушку, спросил священник.
— А вы всегда говорите так, словно чё-то компенсуете?
— Компенсирую. Возможно. Мой длинный язык уравновешивает безграничную доброту и всепрощение. Меня зовут Цимон — я настоятель храма Оруза. И друг… — он лукаво посмотрел на Рентана, — собравшихся здесь людей.
— Что-то случилось? — скривившись от этого неприкрытого намёка и предотвратив дальнейшие пререкания, спросил Рентан. — Ты выглядишь взволнованной.
Кроме него этого, похоже, не заметил вообще никто. Даже сама Вилора, инстинктивно пытаясь прикрыться до последнего. Хотя, очевидно, именно некое беспокойство и привело её сюда.
— Да нет, — она осеклась, — ну вообще-то, думаю, что да.
— Надеюсь, нам не придётся из неё вытаскивать информацию так же, как из… — многозначительно полушёпотом сказал Локто, оценивая запасы оставшегося алкоголя.
— Эм, нет, спасибо, — отказалась Вилора решительно. — Думаю, что сейчас не до этого. Я у Римпана сидела и Веклы — его жены, ну и дети тоже были некоторое время…
— Так что произошло? — поторопил лекарь.
— Я не уверена, просто заметила кое-что, — девушка смущённо упёрлась взглядом в пол. — Они все кашлять начали. Сначала только Римпан, а к утру уже и Векла, и дети. Так понемногу, но…
Рентан решительно поднялся из-за стола, едва не опрокинув его.
— Идём, быстро.
— Может быть, это просто простуда? — лениво поинтересовался делец.
— Может быть, — коротко и мрачно вторил лекарь.
— Что ж, тогда сходим, — тоже поднялся на ноги Цимон, а немую претензию сразу пресек: — думаю, некто Римпан и его жена, некая Векла, будут рады моему визиту. За детей ручаться не могу, но обычно я им нравлюсь.
— Я даже знаю почему, — ухмыльнулась Вилора.
— С интересом выслушаю ещё одну версию, юная леди.
Шедший в авангарде их компании Рентан, услышав это, с удивлением обернулся и с ещё большим удивлением обнаружил, что девушка ведёт священника под локоть, словно тому требовалась какая-то помощь. А вот то, что за ними семенил Локто, его нисколько не удивило.
— Просто вы говорите приятным голосом всякие непонятные якобы умные штуки, — пожала плечами Вилора и добавила смущённо: — и я не ледя.
— Почему же? — сделал вид, что искренне не понимает, Цимон. — По информации из источников, которые я нахожу вполне достоверными и заслуживающими досто… кхм, доверия, мне известно, что вы представительница именитого оренгардского рода.
— Обязательно вернусь на пепелище и буду там самой главной-преглавной! — притворно восхитилась девушка. — Буду именовать себя ледяй всея руины!
Вежливый священник предпочёл оставить без внимания данное высказывание, вместо этого пустившись в пространное объяснение сути обращения «леди». Начал он, как и всегда, с самого важного — исторического контекста…
***
Улица встретила их утренним туманом и лёгким морозом. Повсюду наблюдались следы недавних гуляний, однако людей видно не было, только слышно — ещё не все компании разошлись. Большая же часть гуляк, вволю наевшись, напившись, наоравшись и натанцевавшись, взяла перерыв. Часов шесть-семь Власва будет выглядеть полностью обезлюдевшей, а затем всё продолжится с ещё большим размахом. И так до тех пор, пока всё не будет съедено, выпито, глотки сорваны, а ноги перестанут гнуться от усталости.
— Ты тоже кашляешь? — беспокойно спросил Рентан, вдыхая свежий воздух и поглядывая на Вилору.
— Кхм, вроде нет.
— Ничего не болит, не ломит?
— После ночи без сна?
Лекарь скорчил мину от такого ответа, но с расспросами больше не приставал.
— Не могу не заметить, — подал голос Цимон, который уже шёл самостоятельно, Вилора, как единственная знавшая дорогу, шла впереди, — что вы, Рентан, определённо в курсе того, что происходит. Не желаете поделиться?
— Не желаю. И нет, я не в курсе.
— Никаких идей? — нисколько не веря в это, удивился священник.
— Никаких.
— Ох заливаешь, ох заливаешь! — возмутился Локто. — А подхватился ты так из-за заботы об этом парнишке, а? Любимый извозчик?
— Парнишка и вправду толковый, и мне помогал в последнее время. Фактически задаром. Так что заслужил немного внимания.
— И всё? — делец скривился. — Не в этом ведь дело. Что ты натворил, по поводу какой вины такое беспокойство?
Все удивлённо посмотрели на него, а затем на Рентана, который не стал отнекиваться и сознался:
— Его рука.
— Как рука может быть связана с кашлем? — удивилась Вилора. — Особенно у его жены!
Ответа никто не знал, кроме лекаря, а тот лишь задумчиво хмыкнул, не спеша делиться подробностями. Всё ещё не хотел верить в реальность своих подозрений, с каждой минутой усиливающихся. Всего одно заболевание действовало подобным образом, но его не могло оказаться здесь, во Власве, двадцать лет спустя…
«Дом Римпана» оказался на деле, вполне ожидаемо, преувеличением. Это была постройка новомодного для Власвы типа. Солидная домина в три этажа из кирпича и небольшим огороженным двориком подле. Обычно нечто подобное строили себе люди при немалых деньгах. Однако эта постройка возводилась с иной целью: помещения в ней, а также небольшой огород и доступ к кухне с уборной в ней сдавались в наём, как правило на очень длительное время.
Именовалось сие коммуным жильём, и этот конкретный дом, судя по многочисленным подковам и не столь многочисленным фигуркам лошадей, принадлежал коммуне различного рода извозчиков.
Конечно же, никто не совершал открытие века: сдавали жильё в аренду и до строительства подобных домов. Но за крайне редким исключением это были либо целые дома, либо крохотные помещения в деревянных бараках. Те являлись образцово показательным примером строительного примитивизма. Одноэтажные, реже двухэтажные халупы, лишённые всяких удобств и комфорта, зато с целым ворохом всевозможных недостатков. Такие возводились на пустырях и городских предместьях и крайне редко держались дольше пяти-шести лет — просто разваливались.
Конечно, это всё компенсировалось копеечной стоимостью, но разница с коммуным жильём оказывалась не столь капитальной, чтобы терпеть вонючий муравейник.
— Рентан, а когда ваши коллеги соберутся на что-то подобное? Сколько ещё вы будете гостить у Витиаса? — осведомился Цимон нейтрально. — У нас вот в храме четвертый год идут разговоры.
— При храме разве нет жилья? — удивился Локто. — А кельи?
— Мрачные каменные коробки нравятся далеко не всем, — священник усмехнулся. — Кроме того, у нас довольно много невоцерковленных людей с семьями. Для них наши кельи — что та темница.
— Я слышал подобные разговоры в лечебнице, но похоже, что пока Витиасу придётся потесниться, — ответил Рентан и не стал упоминать, с чем именно связано «пока».
Против коммуного жилья категорически выступала Миловида. Не из-за каких-то предубеждений. Чем строить с нуля, она собиралась переоборудовать семейный дом. Однако пока её планы на этот счёт не продвинулись дальше обсуждения. Мешал, пускай и не в открытую, муж, и, как полагал лекарь, у него имелись все шансы «пересидеть» жену в этом вопросе. То, что под ударом по итогу окажутся работники лечебницы, коих, вероятнее всего, в определённый момент выставят вон, нисколько его не смущало.
— Дальше мы пойдём вдвоём, — остановившись возле входной двери, сообщил Рентан, имея в виду себя и Вилору.
Цимон и Локто мрачно переглянулись, но спорить не стали, оставшись снаружи. Найти комнату, а вернее две комнаты, которые занимал Римпан с семьёй, оказалось возможным только благодаря Вилоре, что в них уже бывала. Иначе бы долго им двоим плутать в этом тесном нагромождении помещений с множеством не склонных к общению людей.
Несмотря на тесноту, обстановка внутри коммуного дома показалась Рентану более чем приличной. Он по рабочим вопросам регулярно бывал и в особняках, и гнилых халупах, поэтому было с чем сравнить.
— Ты кроме кашля что-нибудь заметила? — поинтересовался лекарь, когда они дошли до нужной двери, оказавшейся закрытой. — Что угодно?
— Ну рука его эта прижатая, — припомнила девушка и вслед за лекарем постучала, только вдвое сильнее и дольше. — Поди отсыпаются.
— И дети? — мрачно уточнил Рентан, осматриваясь и прикидывая, можно ли попасть внутрь без ведома хозяев.
Однако дверь ломать не пришлось. Послышались шаги, кашель и шум отодвигаемого засова. В коридорчик, бывший частью кухни, выглянула заспанная, растрепанная, но по-своему красивая женщина лет тридцати. По всей видимости Векла — жена Римпана.
— Приветствую, с праздником, — улыбнулся и слегка поклонился лекарь. — Я Рентан и пришёл…
— Здравствуйте, — очень тихо сказала женщина. — Вас, наверное, послали боги.
Лекарь не стал уточнять, с чего такой вывод. Он уже видел всё сам: слабость, изнеможение, светобоязнь, приступы кашля — весьма характерные признаки.
— Римпан, он… — с трудом продолжала Векла, кажется, очень условно пребывавшая в здравом рассудке. — С ним что-то не так. И со мной тоже. В глазах всё плывёт…
— Давайте пройдём внутрь, — понимая, что за ними сейчас подсматривают все жильцы, попросил Рентан и, не дожидаясь разрешения, зашёл внутрь.
Поняв, что к чему, Вилора, шедшая следом, закрыла за ними дверь. Жилище Римпана оказалось небогатым на мебель и украшения, но компенсировал этот недостаток концентрированный семейный уют. Лекаря кольнула своеобразная, но всё равно сильная зависть, впрочем, он быстро отогнал эти мысли, сосредоточившись на работе.
На Веклу он пока обращать внимания не стал. Ею «занялась» Вилора: усадила за неубранный стол и принялась, насколько это возможно, расспрашивать о состоянии.
— Спроси или посмотри, нет ли у неё высыпаний… — попросил лекарь.
— Чего? — растерялась девушка.
— Пятен на коже. Чаще всего образуются в подмышках, на бёдрах или грудине. Только не трогай их.
Последнее Вилора истолковала не совсем так, как хотелось бы Рентану.
— А мне, может, тоже лучше быть снаружи? — вдруг озаботилась она.
— Всё в порядке, — успокоил её лекарь. — Если симптомов нет, значит, ты всё так же невосприимчива.
— Невосприимчива?
На объяснения не было времени, да и Рентан не очень-то хотел в них пускаться, считая это преждевременным. Он до сих пор не желал верить, хотя теперь перед ним вопрос стоял не теологический, а вполне практический.
Римпана он нашёл лежащим на семейном ложе без сознания. Извозчик успел переодеться в ночное, но так и не снял свою перчатку, под которой прятал якобы зажатую руку. С неё и начал лекарь, попытавшись для начала наконец снять: расшнуровал слишком сильно и плотно завязанные ремешки, выпрямил полусогнутые пальцы, потянул за краешек среднего пальца… и ничего. Перчатка как будто прилипла от влаги. Однако это было не так. Суть происходящего выдавал запах: загадочный кисло-сладкий аромат, щекочущий нос. Своеобразный красивый «подарок» от болезни. Как правило, разлагающаяся человеческая плоть пахла куда менее приятно.
Проводить дальнейшие исследования кисти, в том числе выяснять источник аномального запаха, Рентан не стал. Не стал он и зашнуровывать перчатку обратно. Заражения крови можно было уже не опасаться. Проделанная им только что операция вызывала дикую, нестерпимую боль. Римпан же даже не шелохнулся, хотя до сих пор дышал, пускай и очень слабо, едва заметно.
Ходящей ходуном рукой лекарь приоткрыл глаза парня, уже зная, что увидит. Зрачок, лишённый всякого проблеска сознания, ибо сознание уже погибло, и радужку, переливающуюся всеми цветами радуги. Следы появившейся восприимчивости к магии. Она же и являлась убийцей. Сомнений быть не могло, перед Рентаном находился человек, заражённый Синей чумой.
Закусив рукав — не прикрываясь, а чтобы не закричать, — лекарь вскочил и бросился к жене возницы. Он осмотрел и её глаза. Те слабо, видно только-только начав, тоже уже светились. Как и глаза детей. Всех троих.
Обнаружились и другие типичные для Синей чумы проявления. В частности те, что подарили ей своё название — маленькие синего цвета кристаллы, образовавшиеся под ногтями, в местах ран, подмышках.
Сердце Рентана бешено колотилось от осознания происходящего. На разум накатывались волны боли и отчаяния. В определенный момент лекарь просто перестал понимать, где он и что происходит. Пришёл в себя Рентан только когда перепуганная донельзя Вилора принялась бить его по щекам. Лекаря привели в чувство не удары, а её глаза. Голубые, красивые, самые обычные глаза. Она не была заражена, хотя общалась с Римпаном достаточно много. Это означало, что ещё не всё потеряно.
— Вы… ты в порядке? — донёсся через пелену тумана взволнованный голос девушки.
— Да, — позволяя помочь себя поднять, ответил Рентан, приходя в себя во всех смыслах. — Нужно уходить отсюда, оцепить дом… проклятье, они же не могут быть единственными.
— Это та штука… это Синяя чума? — догадалась Вилора.
Дальше надеяться на лучшее, врать самому себе и отрицать лежащие на поверхности факты больше смысла не было.
«Скелеты в шкафу никогда не врут», — думал про себя лекарь, кивая и поднимаясь на ноги.
— Нужно действовать осторожно, — сказал Рентан. — Последнее, что сейчас нужно этому городу — паника и беспорядки.
Как и любой оренгардец, он много размышлял над тем, что же в конечном счёте погубило город. Был ли у Оренгарда шанс. Лекарь считал, что скорее да, чем нет. Безусловно, спасти удалось бы не всех. Не удалось бы избежать разрушений от пожара и многих других несчастий. Но Оренгард бы выстоял.
Однако всё произошло совершенно иначе. К тому моменту, когда совет Двенадцати гильдий собрался и о чём-то договорился, половина Оренгарда догорала от огня, который невозможно было потушить, а вторая проживала свои последние мгновения, мечась в страхе. Некому было выполнять приказы и команды, никто не пытался действовать согласно плану, которого не имелось и в помине.
Говоря про осторожность, Рентан не особо верил в то, что его поймут. Осознавал, как можно трактовать эти слова, что значат для любого, кто предпочитал сначала кричать, а затем думать. Однако Вилора как никак была оренгардкой. Она всё прекрасно поняла, причём сразу.
— Да, правильно, поэтому…
Девушка, давя из себя довольно жуткую в сложившихся обстоятельствах улыбку, встала рядом. Вдруг её решимость ослабла, когда она вспомнила оставшихся в комнатах людей.
— Мы не должны их забрать или?
— Нет, во всяком случае, не прямо сейчас, — покачав головой, соврал лекарь. — Поговорим снаружи.
В отличие от Вилоры, без оговорок поверившей ему, Рентан знал, что Римпан уже мёртв, хотя ещё дышал. Знал также, что семья возницы, находившаяся на поздних стадиях чумы, тоже обречена на смерть.
Понимая, что за ними наблюдают, причём очень внимательно, другие жильцы, они шли, стараясь делать вид, что всё в порядке, что ничего не случилось. Обычная прогулка в праздник. Вряд ли эта плохая актёрская игра могла убедить кого-то, кто знал Рентана или Вилору лучше, чем «видел их в коридоре», однако таковые сейчас находились снаружи дома.
Ни Цимона, ни Локто их наигранное спокойствие в заблуждение не ввело ни на секунду. Похоже, что они иного и не ожидали. Причиной тому была не только наблюдательность. Священник и делец стояли возле до сих пор накрытого стола, за которым, уткнувшись лицом в миску, спал какой-то гуляка. Точнее, Рентан посчитал этого человека гулякой по первому впечатлению ещё когда только шёл к дому. Правда, как и в случае с Римпаном, оказалось куда хуже.
— Уважаемый гражданин не приходит в себя, хотя мы взываем к нему более чем настойчиво. — Цимон указал на розоватые от ударов щёки «гуляки». — И похоже дело не в алкоголе.
— У него светятся глаза и какая-то синяя дрянь в зубах, — куда понятнее выразился Локто.
— Это отложения эфира, концентрированная магия в твёрдом состоянии, — удостоверившись в истинности сказанного, объяснил Рентан. — Похоже, проблема куда серьезнее, чем мне казалось. Я думал, что заражён только Римпан, те, с кем он общался, но…
— Заражён, — не как вопрос, а как констатацию, повторил Цимон и неожиданно твёрдо добавил: — похоже, нам пригодится помощь Войтона Турне. Незамедлительная.
— Стража… — начал Локто, но ему договорить не дали.
— Стража, будем предполагать худшее, заражена так же, как и часть горожан. А вот Охотники, возможно, ещё нет. Либо на начальной стадии.
Рентан не без удивления посмотрел на Цимона. Он никогда не видел священника таким. Только догадывался, что за этой показной добродушностью и сложными речами скрывается нечто большее. Теперь оно проявилось. Священник как будто помолодел лет на тридцать, да и говорил несколько иначе, разом избавившись от своих менторских ноток.
Несмотря на возникшие противоречия, понимание того, что стоять на месте и ничего не делать — это худший из вариант, имелось абсолютно у всех. Поэтому, продолжая спор, они решительно направлялись в сторону храма Оруза, где дислоцировались Охотники.
— Кроме них есть барон и его дружина. Они тоже не заражены! Скорее всего, — стоял на своём Локто.
— «Скорее всего». К тому же пока они соберутся, пока начнут действовать, пока удастся убрать Кобыслава, чтобы он не мешался под ногами… — начал перечислять священник, но делец перебил его.
— Пока они будут это делать, Охотники, которым вы собираетесь сдать город, спалят его. Они по-другому не умеют!
Цимон в ответ многозначительно промолчал, что сказало куда больше даже самых длинных и насыщенных речей.
— Локто, возможно, методы Охотников плохи, но они хотя бы есть, — вмешался Рентан. — Кобыслава город не дождется, так же как не дождался Оренгард.
— Разве эта гадость, ну, Синяя чума, не убывает за… ну быстро короче? — поинтересовалась Вилора.
— Римпан пожаловался мне на руку примерно четыре дня назад, но заразился он раньше, якобы накануне… — начал рассуждать, отвечая на вопросительные взгляды, Рентан.
— Несомненно не является совпадением тот факт, что сроки примерно совпадают с датой вашего совместного посещения Вороново. Ведь там вас тоже сопровождал Римпан, верно? — вмешался священник. — Считаю, что именно её следует брать за отправную точку.
— Возможно, — согласился лекарь и принялся рассуждать дальше: — так или иначе это не совсем та же Синяя чума, что уничтожила Оренгард. Похоже, у нас чуть больше времени. Там всё закончилось за считанные дни.
— Там был пожар, — без претензий напомнил Локто.
— Магический, усиленный в том числе чумой, но вряд ли он так уж ускорил процесс…
— Мне кажется или город слишком пустой и вялый?
Замечание Вилоры оказалось как нельзя наблюдательным и своевременным. Никто и не заметил улиц не совсем пустых, но и далёких от того оживления, что царило на них ещё совсем недавно. Хотя время неумолимо двигалось к полудню. Исчез туман, стало теплее, то и дело солнце выглядывало из-за туч, но Власва всё никак не оживала, не наполнялась звуками вновь набирающих силу гуляний. Отдельные прохожие больше напоминали потерявшихся призраков, куда-то бредущих безо всякой осмысленности и цели.
Вдруг из неприглядной халупы, возле которой они как раз проходили, раздался истошный женский вопль и звуки борьбы. Так же резко всё почти мгновенно умолкло.
Не строя воздушные замки пустых предположений, Локто решительно направился ко входу. Постучал и, не дождавшись ответа, не без помощи Вилоры попал внутрь — вместе они грубой силой сняли дверь с развалившихся петель.
— Эй, хозяева, что тут у вас происходит? — донёсся голос дельца. — Есть кто живой?
— Ау-у-у, — вторила ему девушка.
Некоторое время ничего не было слышно, кроме их окриков. Цимон использовал это для простого, но важного вопроса:
— Рентан, скажите, вы… вы не заражены?
— Не думаю, — лекарь посмотрел на свои руки без единого следа болезни. — А вы?
Священник усмехнулся, собираясь что-то сказать, но ему помешал шум и крики из дома, явно свидетельствующие о драке. Судя по визгу Вилоры, там творилось что-то нехорошее. Когда Рентан и Цимон, вынужденные ориентироваться в полутьме коридоров халупы буквально на ощупь и звук, добрались до места происшествия, всё уже кончилось.
На полу скупо обставленной жилой комнаты лежал, истекая кровью из проломленного черепа, какой-то бедолага. Кровь оказалась необычного цвета — очень светлая и к тому же переливающаяся всеми цветами радуги. Синюю чуму выдавали и его глаза с подтёками у век, что ещё слегка светились. В руках он сжимал какой-то остро заточенный металлический огрызок. Что-то вроде не самой удачной попытки изготовить подобие кинжала.
У дальней стены, прислонившись к ней, лежала полная, некрасивая женщина в ночной рубашке, алой от крови. Судя по отметинам и следам, умерла она мгновенно, но её всё равно продолжали колоть и резать.
— Магическое безумие, — удивлённо пробормотал Цимон, а Рентан кивком подтвердил его догадку.
В Оренгарде подобного не было. Там всё слишком быстро закончилось. Однако вполне логично, что повышенная чувствительность к магии и проявляющиеся из-за этого неконтролируемые способности вызывали магические заболевания. Помутнение сознания, доходящее в том числе и до безумия, не было такой уж редкостью среди людей, наделенных даром магии и без всякой Синей чумы.
Это всё было крайне необычно и вызывало у лекаря сугубо профессиональный интерес, однако сейчас это было абсолютно неважно. Рядом с мертвецом, тем, что всё это учинил, сидел, кривясь от боли и держась рукой, под которой всё сильнее проступало пятно крови, Локто.
— Напал на нас из темноты, — рассказал он. — Только глазищи светились. Что-то бормотал, но…
— Покажи мне рану, — не дослушав, потребовал Рентан и, увидев её, сразу грязно выругался.
— Что-то не так? — давя улыбку, уточнил делец. — Останется шрам?
— Он попал тебе в печень, Локто.
— Это… это не хорошо, да? — вопрос остался без ответа, поэтому он попытался превратить его в шутку. — Что, я умру от банальной поножовщины, пока весь город будет подыхать от чумы?
— Разве нельзя ему как-то помочь?! — вспыхнула Вилора, наблюдая за безучастной растерянностью Рентана. — Про… проперовать или остановить кровь?
— Нет, — коротко ответил лекарь, и, поняв, что этого недостаточно, пояснил: — находись он на операционном столе, я бы, может быть, успел. Но сейчас…
Понимал это не только Рентан. Цимон, тяжело вздохнув, присел рядом и без спроса начал полушёпотом читать молитву из числа тех, коими прощались со смертельно больными.
— Нет, нет! — услышав его слова и узнав их, закачал головой Локто. — Хватит! Простите меня, но я никогда не верил в эту чушь с богами. Не надо! Если мне осталось сколько-то там минут, лучше идите куда шли — это важнее. Только…
Он вдруг прервался, видно, осознав, что на самом деле хочет несколько иного. Понял это и Рентан. Не говоря лишнего, он при помощи остальных приподняв друга из лужи густой бордовой крови, переместил его с пола на кровать.
— Ты не умрёшь здесь в одиночестве. Я останусь и побуду с тобой.
— Но… — попыталась вмешаться Вилора.
— Я ОСТАНУСЬ ТУТ! — повторил Рентан так, что халупа закачалась. — Кхм, столько, сколько понадобится. С Войтоном вы сможете поговорить и без меня.
Цимон скривился, но спорить не стал. Настойчиво взяв девушку под руку, он повёл её прочь. Хотя именно священник мог бы привести целый ворох вполне разумных хороших доводов насчёт того, как в текущей обстановке необходимо тратить время.
— Сколько? — когда стихли их шаги, вяло спросил Локто. — Ты ведь не пропустишь всё?
— Не пропущу. Самое большее, — Рентан ещё раз осмотрел рану, — если будешь прижимать рану как сейчас — полчаса.
— А если сильнее?
— Меньше, — останавливая его вялые усилия, сообщил лекарь. — Слабее тоже не стоит, ты всё правильно…
Рука дельца опустилась, перестав держать бок, и в этот раз вернуть её на место оказалось куда сложнее.
— Я не стану тебя задерживать, — сообщил решительно Локто. — Да и не хочу тут истекать кровью полчаса. Лучше уж быстро… — Он помолчал, а затем спросил: — Неужели эта проклятая жизнь закончится вот так? Куском ржавой железяки в какой-то халупе? — делец закашлялся, пытаясь нервно засмеяться. — А я ведь просто услышал женский крик… хотел помочь. Знал, что происходит.
— Знал? — удивился Рентан.
— Ну да. Тогда в Оренгарде видел, что творит с людьми эта дрянь. Видел, как один… лопатой своего собственного… — на этот раз Локто скривился совсем не от боли… — Не хотел даже думать, что здесь будет то же самое. Вот и кинулся. Глупый поступок. Бессмысленный героизм.
— Героизм не бывает бессмысленным, — заметил Рентан, а затем отвлёк его, спросив с намёком: — может, мне кому-нибудь что-то передать?
— Соловушке? Рогнеде… — всё мгновенно понял Локто. — Не знаю, никогда думал до этого, а сейчас… знаешь, сейчас мне всё равно, — делец грустно усмехнулся. — Если увидишь, скажи, что… ничего не говори. Ты оказался как всегда прав — эти отношения тоже были не всерьёз. Очередной сезон.
— Ты хотя бы искал, пытался найти ту самую пресловутую вечную любовь, — утешил лекарь. — Я завидую тебе. Мне на это не хватило духа.
— Я тоже завидую тому парню, который искал любовь, жил полной грудью, а не истекал поганой кровью в поганом месте.
Стремительно угасающий Локто, посмотрев на алую лужу под собой, скорчился, но не от боли. Таким образом он собирался с силами, готовился сказать последние самые важные слова в своей жизни. Рентан придвинулся ближе, понимая, что сил на громкие разговоры у его друга больше нет и не будет.
— Много раз я представлял себе момент, когда повстречаю одного из этих ублюдков — Фримов. Как буду себя вести, что говорить, какие вопросы задавать, как их мучить, если представится такая оказия.
— Ты можешь сказать это сейчас, я не обижусь, даю слово.
— Странно, умираю я, а галлюцинации у тебя, Рентан. Ведь здесь нет ни Фрима Мено, ни Фрима Набена, — лицо дельца перекосила улыбка. — Здесь только мы вдвоём. Локто Хорен, несостоявшийся герой, истекающий кровью, и Рентан Ниоткудашний, который слушает его предсмертный бред.
— Ты… — голос лекаря дрогнул, он осёкся, на его расширившихся от удивлённия глаах проступили слёзы, — это многое для меня значит. Спасибо.
— Не переоценивай слова умирающего идиота вроде меня, — глаза Локто закрылись, хотя он ещё был в сознании. — И пожалуйста, возьми Вилору и проваливайте прочь отсюда. Не делайте как я. Не занимайтесь бессмысленным героизмом. Пока ещё можете, пока ещё целы и живы, пока вам никто не мешает — уезжайте. Так далеко, как только сможете. Пока не выставили кордоны и не стали запирать всех в… Эта девушка и ты… вам не надо быть тут, вы уже… уже пережили это. Хватит с вас…
Голос его становился всё тише и тише. Финальную часть фразы можно было прочитать исключительно по губам. Это было последнее, что сказал Локто Хорен.
Рентан всё так же, в той же позе сидел на том же самом месте и смотрел на друга, не в силах поверить в происходящее. Он видел огромное количество смертей. Видел множество раз, какими бывают последние минуты жизни. Но впервые это его задело, выбило из колеи, заставило задуматься. Не о каких-то сложных материях или вечном. А о том, что ему делать сейчас.
Впервые в жизни Рентан сидел над трупом и не знал, что ему с этим делать. Уйти, оставить всё как есть? Запомнить дом и затем вернуться? Или, может, попробовать перенести тело самостоятельно? Но куда?
Именно в этот момент за спиной лекаря началось какое-то непонятное шевеление. Обернувшись, он увидел, что труп безумца с ножом слегка подергивался, как будто в конвульсиях. Только обычно в таких случаях трупы не разговаривали.
— А ведь осмотри ты того парнишку сразу, ничего бы не было. Гордыня-я-я! Гордыня всегда вас губит. Каждый раз!
— Чушь! Не гордыня убила Локто. Будь так, он бы прошёл мимо! Убирайся прочь! — прикрикнул Рентан гневно. — Тебе нечего здесь делать!
— Неужели?! Ты думаешь, что я упущу такую возможность для издевок? — едко поинтересовался устами мертвеца Отвергнутый. — Не трогай покойного — ты мне вреда не причинишь и не прогонишь.
— Этот несчастный не заслужил быть твоей марионеткой!
— Ха-ха-ха! — наигранно рассмеялся демон. — Заботишься об убийце твоего друга? Похвально для человека твоих нравственных качеств. Что ж, мы можем договориться — в соседней комнате стоит таз, наполненный водой. Иди умой лицо, почисти руки. А я с тобой поговорю.
— Нам не о чем говорить.
— Это ты так думаешь. Мы с тобой не союзники, не друзья. Но я не друг и не союзник Келестии и не собираюсь ей подыгрывать в её планах. Это не в моих интересах, — голос демона стал тише, будто он исчезал. — Не хочешь говорить со мной? Что ж, пожалуйста. Я найду другую лазейку в этот мир. И того, кто меня выслушает…
— Ладно…
Нисколько не сомневаясь в том, что его обманут, сразу или нет, Рентан всё же направился в соседнюю комнату. Ему не нравилась перспектива какой-либо сделки с этим существом, однако эта показалась безвредной. Просто разговор, который будет не лишним принять во внимание. В соседней комнате, являющей собой некое подобие уборной, и вправду нашлась наполненная до краев ледяной водой бадья. А ещё множество ржавых, но тем не менее хорошо заточенных бритвенных принадлежностей.
— Этот бедолага был цирюльником, — походя рассказал Отвергнутый, вещая с поверхности воды. — Ну, при жизни. Паршивым, как он сам понимал, но стать лучше ему не дали.
Лекарь осторожно заглянул в бадью, не зная, что увидит там. Увидел своё отражение, которое как будто жило своей жизнью, не подчиняясь оригиналу даже в вопросе положения в пространстве.
— Оставь… моё отражение в покое, говори, что хотел, и убирайся туда, где ты там обитаешь, — растерянно и не решаясь мыть руки, потребовал Рентан.
Однако, как он быстро убедился, создаваемая им рябь любой силы не мешала демону. Зеркальная копия Рентана слегка колебалась на «волнах», но не исчезала. Отвергнутый же, явно наслаждаясь ситуацией, вовсю кривлялся, скалился и иными способами выражал удовлетворение от происходящего.
— Лекарь должен быть чистым, — пробулькал, не спеша переходить к важным вещам, демон. — Вас ведь именно этому учат?
— Нас многому учат. Что ты опять от меня хочешь? — устало спросил Рентан.
— На самом деле? — притворно, будто совсем не ожидал такого вопроса, уточнил Отвергнутый и вдруг стал убийственно серьёзным. — Сообщить, что это не я. Твоя чума великолепна, это произведение искусства. Именно поэтому мне кажется кощунственным растрачивать её потенциал на вонючие провинциальные городки вроде Оренгарда и тем более этой дыры, — в его голосе чувствовалось сильнейшее осуждение, а затем он подначил: — давай, спроси меня, кто же это.
— Вариантов немного, — не поддался лекарь. — Зачем это Келестии? Ты обещал рассказать.
— Я тебе обещал только пытки и мой хохот, когда твоя тщедушная душонка окажется у меня в руках, — зло парировал демон. — Но я сегодня добрый и поэтому расскажу: для очередного ритуала. В этот раз более масштабного, если ты понимаешь, о чём это я.
— Она же уже заглянула в будущее, зачем…
— И что она там, по-твоему, увидела?
Рентан замер на секунду, а затем без предупреждения перевернул бадью, вылив воду, и решительно, быстро, не оглядываясь, не реагируя на булькающий хохот за спиной, направился в храм Оруза. В его голове уже складывалась отчётливая картинка грядущей катастрофы…