Вернувшись во Власву, Рентан быстро забрёл в общежитие, где сменил одежду, не столько потому, что та запачкалась, сколько из-за ощущения какой-то налипшей на неё невидимой мерзости. Избавиться от мыслей и видений ужасов, случившихся ночью, это не сильно помогло, но хоть что-то. После чего настала пора отправиться в лечебницу. Разумеется, о времени на отдохнуть, собраться с мыслями и тому подобное речи даже не шло.
Лечебница мученика Эвана встречала Рентана вполне привычным образом — претензиями и придирками. Похоже, единственный человек, который здесь испытывал к нему хоть какую-то жалость, оказалась бабушка-вахтёр, подметавшая крыльцо.
— Шёл бы отсюда, милок. Взбучка тебя ждёт.
— Так будет только хуже, — давя из себя вежливую улыбку, ответил лекарь.
— Она злая сегодня. Очень.
Кто такая «она» уточнять не потребовалось.
— А вот и наша звезда, любимчик барона! — с порога поприветствовала Рентана Миловида, которая в компании нескольких учеников собиралась на обход. — Думает, что ему теперь всё можно, и поэтому опять опаздывает.
Раздались тихие смешки. На лекаря волной накатило чувство обиды и несправедливости. Однако лишь затем, чтобы почти мгновенно исчезнуть — сил ругаться, выяснить, кто прав, кто что сказал, у него не было.
Рентан тоже периодически занимался обучением следующего поколения лекарей и также обладал властью превратить их жизнь на отдельно взятый день в форменный ад. Тем не менее молодая поросль очень хорошо чувствовала, на чьей стороне сейчас сила, и потому позволяла себе такое. Дав время похихикать, Миловида прекратила публичное унижение и жестом прогнала «свиту» заниматься чем-то условно полезным. Другим взмахом руки она пригласила Рентана для личного разговора в свой кабинет.
— Выглядишь просто ужасно, — прокомментировала женщина.
— Я не спал всю ночь, но…
— Подними руки, вытяни их перед собой, — не желая его слушать, скомандовала Миловида.
Лекарь, хотя и знал, что будет дальше, всё же, кривясь и морща губы, подчинился. Руки его, разумеется, заметно тряслись, хотя всё оказалось не так плохо, как могло бы быть. Бывало сильно хуже. Тем не менее Миловиде этого вполне хватило.
— Мда, — оценила увиденное женщина, едко усмехаясь. — Ты ведь знаешь, что до сих пор работаешь здесь исключительно потому, что твои руки обычно не ходят ходуном?
— Я не пьян, это от усталости и…
— А-а-а, — перебила его Миловида презрительно. — Думаешь, если нет запаха, то я тебе так просто поверю?
Рентан стиснул зубы и сжал кулаки, собирая остатки терпения.
— Можете не верить. Можете меня прогнать. После этой ночи мне уже всё равно.
Женщина смерила его долгим, тяжёлым взглядом, в котором боролись предвзятое презрение и глас рассудка. Вопреки обыкновению, рассудок победил, и Миловида смягчилась:
— И что же случилось этой ночью? — многозначительно поинтересовалась она, тяжело заваливаясь в своё кресло. — По городу слухи ходят. Неужели рябчики оказались недостаточно прожаренными?
— Дело не в приёме, хотя он был ужасен…
— Поверь, мог быть ужаснее.
Миловида махнула рукой в район стола, где в груде других бумаг и писем лежал конверт, очень схожий с тем, что достался самому Рентану. Лекарь не стал любопытствовать, что там к чему и даже прикасаться к письму, но не без оснований подозревал, что в письме содержится приглашение на две персоны.
— Я не видел вчера вашего мужа.
— Конечно, не видел! — скривилась женщина. — Зачем ему такой позор — при живой жене явиться на званый приём одному! Впрочем, я тоже его не видела уже две недели, а Кобыслав всегда скупился на копии писем. Возможно, Витиас даже не знает про приглашение, — она приподнялась, так, чтобы ей было лучше видно собеседника. — А теперь ближе к сути, если можно. Меня не интересуют пирушки этого имбецила. Что там случилось?
— Ярек мёртв, — Рентан выдержал небольшую паузу, ожидая вопросов, но их не было. — Кобыслав отдал его на растерзание одной сумасшедшей магичке — это её гомункула мы нашли.
Миловида долго буравила тяжёлым взглядом стену напротив себя. Наконец она, словно не веря в сказанное, переспросила:
— Барон убил своего отца? Не верю. Он имбецил с напрочь отсутствующими социальными навыками, но не отцеубийца.
— Строго говоря, его убил я, спасая от куда более худшей участи, — не стал скрывать Рентан. — Неправильно приготовил «Стотравку» и…
— Типично для тебя, — перебила его женщина, буравя взглядом уже лекаря.
Они оба замолчали. Рентану было что сказать, и он находился на самой грани, едва сдерживая себя от того, чтобы высказать по полной. Миловиде сказать было нечего, но явно очень хотелось. Так они и смотрели один на другого несколько минут. Первой нашлась женщина:
— Мне следует ожидать визита стражи?
— Не знаю, — лекарь пожал плечами. — Из замка меня выпустили свободно. Уже зная о произошедшем.
— Хвастался им, что ли?
Снова повисла пауза, но на этот куда короче. Миловида решала, что ей делать, и размышляла над этим она совсем не долго.
— Никакой работы для тебя сегодня — это никуда не годится, — женщина кивнула на руки лекаря. — Отработаешь в другой день. Каждый час за два, ясно?
Не намереваясь спорить, Рентан собирался выйти, но его придержали за руку и тихо, но при этом грозно сказали:
— Если я узнаю, что ты кого-то убил в этих стенах — из милосердия или ненависти — стража явится за твоим сильно изувеченным телом, ясно? — Миловида не стала дожидаться ответа или иной реакции. — Мне здесь врачи-убийцы, милосердные палачи и прочие отравители не нужны.
— У меня и в мыслях…
— Ой! — перебила его женщина притворно. — А болиголов ты, наверное, склянками для повышения потенции хлещешь, а?
— Болиголов нужен тем, кому без него будет многократно хуже. И денег я за это не беру.
— Это тебя как-то оправдывает, что ли? — Миловида махнула рукой. — Катись отсюда. Видеть тебя не могу с твоим лицемерием.
***
Отправиться отдохнуть Рентану не дали. События настигали его непрерывно, одно за другим. Не успел лекарь ступить и десяти шагов по направлению к общежитию и вожделенной кровати, как дорогу Рентану преградил молодой гонец, разносчик вшей и писем. Было ему на вид лет двенадцать, и он был настолько худ, грязен и взъерошен, что определить его пол просто не представлялось возможным. Как и по звонкому голосу:
— Дяденька, письмо м-мастеру Рентану! — словно хвастаясь, заявил гонец, улыбаясь всем своим беззубым ртом.
Вручив письмо, он стал навязчиво, пускай и без слов, требовать оплаты. Лекарь же тем временем обнаружил на конверте две интересных надписи: «Общество беженцев Оренгарда» и «Доставка оплачена».
Монетку гонцу Рентан всё же бросил, правда, далеко не такого номинала, как тот рассчитывал.
— Дяденька, здесь слишком мало.
— А-а-а, прости, сейчас добавлю, — лекарь демонстративно стал закатывать рукав. — Счас как добавлю! Научись читать, прежде чем врать!
Однако гонец получать добавку не собирался и, ловко уклонившись, бросился прочь, не забывая на ходу верещать:
— А вот и не догонишь! Старый скряга!
Прямо на ходу он подхватил с мостовой комок конского навоза и запустил в лекаря. К счастью, не попал, но судя по хохоту это было и не важно.
Убедившись, что в него больше ничего не будут кидать, Рентан отошёл чуть в сторонку и вскрыл письмо. Ничего интересного по тексту он не нашёл — обычное, немного настойчивое, абсолютно стерильное в плане официоза приглашение зайти по такому-то адресу.
Что это за организация такая «Общество беженцев Оренгарда» лекарь прекрасно знал, так как регулярно платил взносы, хотя сам из общего фонда ни разу не взял ни гроша. Возглавлял её Локто Хорен, и он же, судя по подписям и почерку, был отправителем. Почему своё приглашение он оформил именно так, Рентан гадать не стал: идти было не так чтобы далеко, и проще всего выяснить, зачем вся эта конспирация — это спросить у главного конспиратора.
«Общество беженцев Оренгарда» располагалось, разумеется, по чистому совпадению, там же, где и магазинчик «Лучшая тысяча зелий Кальциниуса», владел коим не некий чудаковатый тип со странным именем, а вполне обычный Локто Хорен. О том, где остальные не столь хорошие зелья, хозяин непременно с улыбкой отвечал что-то вроде:
— У моих конкурентов, разумеется. Рискнёте проверить?
Рисковали немногие. Справедливости ради — обман покупателей или чрезмерная экономия на ингредиентах в число недостатков Локто не входили. Этим-то продаваемая им продукция и выделялась в первую очередь.
«Лучшая тысяча зелий» располагалась, как говаривали местные, ссылаясь на давние времена, «на стыке двух городов» — аккурат возле крупнейшего моста через Власву. Для торговли это было наилучшим местом в городе — из-за непрерывного потока людей. А вот для желающих добраться туда из остальных частей города, особенно с той его части, что располагалась на левом берегу реки — нет, из-за постоянной толкучки, заторов и грязи под ногами. Ни одна мостовая здесь не держалась дольше пары месяцев — всё из-за близости реки и интенсивного движения. Называлось это всё соответствующе — Чумазой набережной.
По дороге к Локто Рентан успел вкусить все прелести данного района: и с криком потолкаться, и лишь чудом избежать участи быть перееханым возом, и, конечно же, измазаться в грязи.
«Лучшая тысяча зелий» как обычно заманивала свежевыкрашенным фасадом и магически поблескивающей вывеской, которая ночью наверняка смотрелась особенно красиво.
— К хозяину, он у себя? — стоя на пороге и отряхиваясь, спросил Рентан у продавца.
Тот, отвлекшись от других посетителей, хотел было прогнать невзрачно выглядящего грязнулю, но, прищурившись, опознал в нём лекаря и указал на дверь за спиной.
— У себя, — его лицо перекосила мерзкая ухмылка, — но он не один.
Спрашивать, с кем именно мог быть Локто рано утром, не имело всякого смысла — решать дела, связанные с торговлей, он предпочитал во второй половине дня.
— Всегда мечтал познакомиться с девушкой, носящей имя Рогнеда, — ухмыльнулся в ответ Рентан.
— А это не она. Какая-то девица явилась вчера ближе к ночи. С тех пор гостит.
— М-м-м, а говорил «не сезон», — не особенно удивился такому повороту лекарь и с позволения продавца направился во внутренние помещения магазинчика.
Там скрывался целый лабиринт из коридоров, проходных комнат, тупиковых комнат и лестниц. Локто, перестраивая это здание под себя несколько лет назад, попытался совместить несовместимое, попутно нарушая правила геометрии в части соблюдения объемов. Помимо самого магазина в «Лучшей тысяче зелий» имелись также алхимическая лаборатория, склад, включавший и ледник, подвал, небольшая канцелярия, рабочий кабинет Локто, а также несколько жилых комнат, неопределённое количество кладовок, кухня, и уборная с внушительных размеров медной ванной, вызывающей зависть у половины города. Всё это каким-то неведомым образом умещалось не в самом крупном трехэтажном строении.
Заблудиться здесь было легче лёгкого, и лишь богатый опыт посещения данного места неизменно спасал Рентана. И этот раз, несмотря на измученность, исключением не стал. Искать дельца лекарь даже не думал. Вместо этого сразу же направился к нему в кабинет. Локто, разумеется, отсутствовал, но дверь оказалась открыта, что Рентан посчитал вполне достойным поводом зайти.
В нос ему сразу же ударил густой запах чернил, пыль и неимоверная сухость. Последнее объяснялось очень просто — здесь хранилось огромное количество различных бумаг, от договоров и контрактов до редких рецептов, поэтому с сыростью боролись всеми доступными средствами, включающими и магию. Только с её помощью и никак иначе во Власве, особенно так близко к реке, можно было добиться настолько впечатляющей сухости воздуха.
В целом, кроме кип бумаг, ящиков для кип бумаг и шкафов для ящиков с кипами бумаг, здесь было только окно с мутным стеклом, рабочий стол со всем необходимым инвентарем, массивный сейф и два кресла. Опытный Рентан без всякого стеснения плюхнулся именно в «хозяйское». Второе, то, что стояло напротив, выглядело точно так же, но зная Локто, можно было предположить, что гости сидели с куда меньшим комфортом, чтобы не засиживались.
Ждать пришлось довольно долго. Рентан успел изучить добрую треть бумаг на столе и даже поправить пару рецептов, прежде чем явился явно запыхавшийся Локто. Судя по халату, безуспешно скрывавшему ночную рубаху, и общей растрепанности — прибыл он аккурат из кровати.
— Неужели мне удалось помешать измене знаменитой Соловушке? — не скрывая некоторой надежды, поинтересовался лекарь.
— В основном тебе удалось помешать моей краткой попытке поспать, — в тон ему возразил делец. — А Рогнед… кхм, Соловушка тут каким боком?
Лекарь в ответ только развёл руками, даже не предпринимая попытки встать с места. Как и ожидалось, в гостевое кресло делец даже не подумал сесть, вместо этого попытавшись освободить своё.
— Не по тебе креслице-то! Оно на меня рассчитано!
— Я заметил. Понятия не имею, как тут нужно раскабаниться, чтобы занять хотя бы его треть.
— Вот именно!
Однако Рентан, несмотря на некоторое неудобство, даже не пошевелился, но Локто просто так отступать не спешил:
— Или, может, ты наконец решил почувствовать себя на месте человека, который занят чем-то по-настоящему важным? Чем-то достойным своего таланта в полной мере?
Рентан поморщился от последних слов.
— Я как-то знавал человека, который так же оценивал мой талант. Правда, тогда он был уверен, что я уже занят чем-то важным и чем-то достойным моего таланта.
— И что было дальше?
Лекарь не стал отвечать, только выразительно поморщился и напомнил:
— Кажется, ты хотел меня видеть?
— Да, только не думал, что Миловида тебя отпустит вот так сразу же. — Локто ехидно ухмыльнулся, почёсывая щёку. — Неужели поверила приглашению?
— Она его не видела, но уверяю, если бы увидела, больше бы ты из лечебницы живым не вышел.
— А ещё лекарями завётесь! — притворно возмутился делец. — Разве вы не должны облегчать страдания там, врачевать, м?
— Поверь, те, кто лечит людей, лучше кого бы то ни было знают, как причинять страдания и увечья, — сказав это, Рентан вернулся к прежней теме, демонстрируя трясущуюся руку: — Миловида меня выгнала на сегодня.
— Зная тебя и твоё отношение к местному алкоголю, предположу, что это совсем не из-за весёлых возлияний в интересной компании? — поинтересовался Локто, который не мог не заметить, в каком состоянии находится его собеседник.
— Ты не совсем прав. Эту ночь я провёл в компании одной, м-м-м, выдающейся особы и затейливого шпиона. Это вполне можно назвать интересной компанией. Правда, веселья мною замечено не было, — лекарь помрачнел, вспомнив произошедшее, и добавил: — лучше бы я перебрал дешёвого пойла и нашёл себя поутру в чьей-нибудь кровати, о чём бы долго ещё жалел.
Локто, видно, поняв, что кресло отвоевать не выйдет, нехотя присел, но не в гостевое, а на краешек стола.
— Вижу, по небывалому словоизлиянию, тебе есть что рассказать, да?
— Могу сказать про тебя то же, разве что в качестве аргумента приведу тот факт, что у тебя кто-то гостит. И этим кем-то, судя по оговорке в начале разговора, ты был «занят» всю ночь.
Как это ни странно, но делец словно бы и не заметил лёгкого укола, таившегося за этими словами. Словно его волновало совершенно иное.
— А-а-а, это, — глаза Локто нервно забегали, — это, м-м-м, важно, но подождёт. Так что там случилось, в Листвице-то?
Рентан пересказал увиденное, хотя и не пытался передать все краски произошедшего — только суть и некоторые свои догадки. К концу повествования Локто, вопреки обыкновению, совершенно позабыл про улыбочки и шуточки. Он молча подошёл к сейфу, что-то там пощёлкал и покрутил, после чего водрузил на стол пузатую плетеную бутыль с двумя рюмками, которые почти мгновенно оказались наполненными. Компанию им составляла мутная банка с маринованными овощами, не для еды, как элемент антуража.
— Пей, — не терпящим отказов тоном сказал делец и пояснил: — это не местное. Забыл название — какой-то там бальзам. Мёд, спирт… и что-то там ещё.
Судя по запаху, ударившему Рентану в нос, только он успел поднести рюмку — травы, причём в весьма оригинальном сочетании.
— За Ярека, — поднял тост лекарь и залпом выпил.
Вкус оказался вполне ожидаемым: терпкий, горький, очень крепкий напиток. А вот послевкусие приятно удивило — лёгкая сладость, вместе с которой пришёл бодрящий и одновременно расслабляющий эффект.
— Худшее в этом напитке — его цена, — прокомментировал, смакуя, делец. — Но оно того стоит, а?
Рентан в ответ молча жестом предложил налить ему ещё. В этот раз уже Локто произнёс тост:
— За спокойные времена! Кхе…
Второй подход оказался куда как хуже первого — сказывалась крепкость напитка и то, что приятный расслабляющий эффект в этот раз проявился куда менее ярко.
— Что собираешься делать? — выдержав небольшую паузу, спросил Локто с тревогой.
— А что могу? Пожалуюсь сегодня тебе, а завтра Цимону. Буду работать и делать вид, что всё в порядке. Ничего нового.
Ответ как будто бы успокоил дельца — тот аж выдохнул. Он явно ожидал чего-то иного. Тем не менее это были ещё не все тревоги Локто за друга:
— Тебя не волнуют эти мрачные предсказания? Сколько раз тебе за последние дни пророчили неприятности?
— Не знаю, не считал, — соврал Рентан, для вида пожимая плечами. — Пророчить можно разное, как выйдет на деле — одни боги знают.
— Если я правильно понял твой рассказ, то один бог тебе и напророчил… — призадумался, поглаживая волосы, Локто.
— Отвергнутый никакой не бог, он лишь тень бога — всё худшее, что есть на свете, — перебил его, поправляя, лекарь. — И ты бы следил за словами — за это можно отправиться на костер. Особенно, если это услышат Охотники.
— Судьбы не избежать, — сообщил кисло делец, но дальше развивать эту тему не стал, вместо этого сосредоточившись на том, чтобы равномерно, не пролив ни капли, наполнить рюмки в третий раз.
— Так кто у тебя гостит такой необычный? — поинтересовался Рентан. — И как это касается меня?
Как он и ожидал, руки Локто задрожали, и часть напитка полилась мимо. Делец, прекрасно поняв этот манёвр, гневно посмотрел на лекаря, с претензией поинтересовавшись:
— Не мог подождать? Что, я так часто тебе вру, что нужно вот это вот всё?
Рентан виновато улыбнулся — он и вправду переборщил.
— Пей, — снова скомандовал Локто. — Рассказ потом.
— Хочешь довести меня до кондиции. Зачем?
— Затем. Пей.
Делец, мгновенно опустошивший свою рюмку, принялся внимательно, немного косоглазя, наблюдать за другом, а когда тот тоже закончил пить, нервно облизнул губы и мрачно, неторопливо сообщил:
— Вчера вечером ко мне явилась девушка лет двадцати-двадцати пяти, сообщившая, что ищет отца. Некоего Фрима из Оренгарда.
Пустая рюмка выпала из рук Рентана, со звоном упав на стол, и принялась с неприятным звуком кататься туда-сюда.
— Мало ли, кгхм, — голос лекаря дрожал, — мало ли в Оренгарде было Фримов.
Трясущейся рукой он остановил рюмку и затем, поняв, как это всё выглядит, быстро убрал руки из поля зрения собеседника.
— Я тоже так подумал и поэтому уточнил, кто такой, чем занимался и всё такое, — не выражая ни капли веселья, рассказал Локто и тяжело вздохнул, переходя к самому неприятному. — Знает только, что Фрим из Оренгарда…
— И что он — лекарь, верно? — уточнил нетерпеливо Рентан.
— Да.
Делец терпеливо и не выражая никаких эмоций на лице ожидал реакции собеседника. Тот помолчал немного, покрутил в руке рюмку, разглядывая появившуюся из-за падения трещину, и лишь затем сказал, как можно осторожнее подбирая слова:
— Возможно, я знаю, о ком идёт речь. Но мне нужно с ней поговорить.
Снова повисла пауза. Локто, мерно краснеющий от переполняющих его эмоций, тоже долго выбирал слова для ответа. А когда подобрал, его голос дрожал от напряжения:
— Рентан, я з-знаю из Оренгарда только двух Фримов-лекарей. Тех проклятых богами с-сучьих в-выродков, которые ставили экс-эксперименты на людях и п-погубили мою с-семью и весь г-город! Это ведь, мгхм, ведь это, гхм, ты ведь…
— Локто, я Рентан, — успокоил его лекарь, привстав, положив руку на плечо и глядя ему прямо в глаза. — Верь мне. Эта девушка — не моя дочь. Могу поклясться. Это не мой скелет, начавший говорить из шкафа. Хотя её отца я, скорее всего, знаю.
По ответному взгляду стало ясно, что Локто очень хочет поверить в сказанное, но не может. Рентан же, как он ни пытался врать правдоподобнее и убедительнее, тоже не смог выдавить из себя нечто выдающееся. Тем не менее к некоему консенсусу они всё же пришли, причём даже без обсуждений: делец сделал вид, что верит, лекарь глазами пообещал в обозримом будущем рассказать более правдопобоную версию событий.
— Ты дашь мне с ней поговорить? — деликатно осведомился Рентан.
Локто нехотя кивнул, а затем отстранился и, ничего не говоря, сделал большой глоток прямо из горла бутыли. Стало заметно, что он рефлекторно раздавил ту рюмку, что держал, в мелкую стеклянную крошку, сильно поранившись, но даже не заметил этого.
— Только, кхм, — он закашлялся, да так, что лекарю пришлось вставать и хлопать по спине, — учти, она, кх, многое пережила…
— Мы все многое пережили, — заметил без претензий, но твёрдо Рентан.
— Да. Но не все ставят это в обиду всему остальному свету. Тьфу…
Только сейчас делец заметил состояние своей ладони и, поморщившись, начал искать, чем перевязать.
— Промыть надо, — сообщил Рентан сочувственно. — Горячей водой или вином. И только потом перевязывать…
— Богатый опыт, хех? — натянуто усмехаясь, предположил Локто.
***
Для этого несомненно непростого разговора Рентан решил выбраться из «Лучшей тысячи зелий» — там было слишком тесно, душно и постоянно кто-то ходил, норовя подслушать. Гулять по городу тоже было не лучшей идеей, хотя погода стояла отличная, сама Власва бурлила, как разбуженный осиный улей — так нужных для такой беседы покоя с тишиной на улицах было сейчас не найти. Конечно, самым простым и очевидным вариантом оставалось пойти в любой минимально приличный трактир, коих в центре города хватало, снять там закуток и поговорить, но лекарю очень не хотелось поступать именно так.
Судьба расставила всё по своим местам, потому что пока Рентан терзал себя сомнениями, Локто вышел за гостьей, но вернулся не в компании молодой девушки, а лишь с непередаваемым удивлением наперевес.
— Ушла, — сообщил он коротко. — Часа полтора назад.
— Ты не сказал ей подождать там или…
— Сказал, — растерянность на лице дельца сменилось недовольством. — Кто ж меня слушать-то будет?
— Может, она сообщила кому-то куда идёт? — предположил Рентан, начиная догадываться, с кем имеет дело и, соответственно, куда нужно идти.
— Хе, — усмехнулся, — нет, но сообщила, куда может пойти каждый, кому это интересно.
Это несомненно расплывчатое описание окончательно убедило лекаря, что прежде всего идти надо к городской страже — туда, где неизменно оказывались любые смутьяны. Благо, их казарма с темницами предусмотрительно пряталась аккурат в самом центре города, за зданием городского совета. Впрочем, даже туда идти не пришлось.
Неизменным развлечением толпы во Власве являлись мелкие преступники, коих заковывали в колодки. Располагались те на специальном помосте в самом центре города. Впрочем, сегодня рядом как раз строили иной источник веселья — ещё один помост, но не для пыток и издевательств, а для артистов.
Только увидев это, Рентан вспомнил, что близится главный праздник года — пир Винарда, праздник урожая, знак смены времён года, перерождения и возрождения.
Сегодняшний набор «актёров» не был особо разнообразен: пара мужиков, судя по синякам на лицах, оказавшихся здесь за драку, да молодая девица, громко и ярко поносившая всех вокруг.
— За что она здесь?
Подходя к стражнику в клетчатой котте, сторожившему преступников, который зевал, опершись на алебарду, спросил Рентан, указывая на девушку.
— Оглох, что ли? — поморщился стражник, поправляя съехавший, явно натирающий шлем. — За это самое в адрес самого этого, как же ж его там…
Лекарь не стал мучить беднягу, заставляя угоревшего на солнце человека работать головой, просто сунул пригоршню монет.
— Я её забираю. Спросит кто — скажи, что пришёл мастер Рентан по просьбе святейшего Цимона и…
— Так же ж она же ж его и того, ну этого, — вдруг заблеял стражник.
— Значит скажешь, что он передумал, — подумав, лекарь добавил на всякий случай. — Передумал по просьбе мастера Рентана.
— Р-рентана… — невнятно повторил стражник, уже успевший спрятать деньги, но не спешащий идти выполнять просьбу. — Лекарь, стало быть?
В его голосе появился интерес того рода, который обычно заканчивался полным осмотром тела. Особенно часто — нижней его половины. Рентан поморщился, на это у него не было ни времени, ни желания.
— Зайди в лечебницу мученика Эвана и скажи, что от меня.
Стражник нехотя кивнул, похоже, не очень настроенный следовать совету, и направился, гремя ключами, освобождать не прекращавшую всё это время грязно ругаться преступницу.
Девушку, которая гостила у Локто, звали Вилорой. И хотя делец всё же назвал её имя, в этом не было необходимости. Рентан узнал её с полувзгляда даже полусогнутой в колодках — по лицу. Не в последнюю очередь потому, что пока шёл сюда, непрерывно прокручивал в голове облик той крохи, которую двадцать лет назад неоднократно видел и даже держал на руках в Оренгарде. Конечно же, она выросла и изменилась, но эти черты лица, доставшиеся ей от отца, и волосы матери ни с чем нельзя было спутать.
По Вилоре очень хорошо было видно, что её детство и юность, да и последующие годы, не были ни счастливыми, ни сытыми, ни спокойными. Такое всегда находило отражение во внешности. В первую очередь в волосах — короткая, кривая, явно сделанная собственными руками буквально наощупь стрижка многое могла рассказать о том, чем живёт человек. Есть ли у него возможность регулярно мыться и деньги на цирюльника. Про наличие дома и говорить было нечего.
Не меньшее сообщала и худоба: телосложение у Вилоры как для девушки было весьма неприглядным. В её случае выражение «кожа да кости» вполне могло сойти за комплимент, ведь в некоторых местах из-за лёгкой формы оспы, которую тем не менее запустили в своё время, кожа превратилась в натуральную чешую.
Одежда на удивление была нормальной, хотя и несколько не по размеру — краденая или просто найденная на свалке. То же самое касалось и обуви. Конечно же, никаких украшений или чего-то похожего на них.
После этого печальнее всего было смотреть на лицо Вилоры. Нет, оно не было ни уродливым, ни даже некрасивым. Кожа чистая, без шрамов и следов той самой запущенной оспы. Напротив, это было лицо девушки, которая могла вырасти красавицей, умницей, с огоньком в голубых глазах. Но не выросла, и Рентан, чьё сердце обливалось кровью, прекрасно это видел.
— Ты ещё кто такой? — разминая затёкшие конечности, поинтересовалась девушка с вызовом. — И чё тебе от меня надо?
Судя по её презрительному взгляду, ситуацию она истолковала максимально превратно, что лекарь поспешил как можно скорее развеять.
— Я Рентан, ты искала разговора со мной.
— Нет, — поморщилась Вилора. — Я искала папку своего — Фрима из Оренгарда или кого-то, кто его знает.
— Ты нашла, это я. — Рентан покосился на людей вокруг, которые развлекались, кидая гнилые овощи в оставшихся преступников, и предложил: — Давай вернемся к Локто и…
— Нет! — резко прикрикнула девушка, отстраняясь. — Никуда я с тобой не пойду.
В её голосе и глазах чувствовался практически страх и ненависть той, кому слишком часто после таких предложений причиняли вред. Впрочем, на этот раз Вилора сообразила, что её агрессия беспочвенна, и поэтому она смягчилась, правда, идти она всё равно никуда не собиралась.
— Так ты, то есть вы мой…
— Я знал твоего отца, — поняв, к чему это, ответил на незаданный вопрос Рентан. — Очень хорошо знал.
— И меня знаете? Так, кхм, смотрите… — спросила девушка, внимательно всматриваясь в собеседника — она его не узнавала.
Говорила Вилора с заметной хрипотцой и то и дело покашливала — ещё один «подарок» на всю жизнь от оспы.
— Знаю, — не стал отрицать очевидного Рентан. — Точнее знал когда-то в другой жизни.
Вилора стояла и слушала это абсолютно неподвижно с непроницаемым лицом. Она ничего не спрашивала, не уточняла, не просила привести каких-то доказательств, просто молчала.
— Как ты выжила там? — когда пауза откровенно затянулась, спросил лекарь.
Девушка, закусив губу, отвернулась, буркнув:
— Хотела жить и выжила.
Других подробностей не последовало, и, как подозревал Рентан, оно было к лучшему. Подумав, он решил вернуться к прежней теме:
— Я знал твоего отца и мать, мне очень жаль.
Эти слова оказались ошибкой. Вилора вспыхнула, как стог сена, в который бросили факел.
— Очень жаль, что знали? Или очень жаль, что я не подохла там с остальными?
— Мне очень жаль, что… — лекарь от такого выпада потерялся в собственных словах и не нашёлся, что сказать.
Немало способствовало этому и то, что стояли они посреди отнюдь не безлюдной площади. И если Вилоре это скорее играло на руку, то вот Рентану это серьёзно мешало сосредоточиться.
— Ну? — поторопила его девушка. — Чего тебе там жаль?
— Жаль, что с тобой это всё произошло, — наконец выдавил из себя Рентан.
— Вот как, — не особо поверила Вилора. — И что мне с того? Что мне с твоей жалости?! Ты говоришь и ведёшь себя так, будто мы знакомы, а я тебя даже не знаю! Кто ты такой, кем был там, кто ты такой здесь. Так что оставь свою жалость при себе.
Лекарь аж оступился, так сильно его ранили эти слова. Тем не менее он не бросился откупаться или извиняться, заранее понимая, что сделает лишь хуже — так шансов на то, что его помощь примут, вообще не было.
— Я был другом твоего отца. Да и семьи тоже. В каком-то смысле являлся её частью. Меня ты не помнишь, потому что, когда всё случилось, тебе было, если не ошибаюсь, без малого четыре года.
Девушка покосилась на него с неодобрением, но всё же немного успокоилась и смягчилась.
— Мой папка — каким он был?
Рентан посмотрел на неё и понял, что это не интерес человека, слишком рано потерявшего родителей. Не интерес из любопытства. Не попытка восполнить белые пятна. Это проверка. Вилора уже выбрала для себя «верную» трактовку, а все остальные загодя объявила враньём. Тем не менее, понимая, что, вероятнее всего, после этого беседа завершится, лекарь рассказал:
— Фрим Мено был удивительным человеком. Ярким, уверенным в себе и своей правоте. Он обладал умением чувствовать суть вещей, даже когда не понимал, что перед ним такое. Он любил свою семью и особенно тебя — ничего дороже на свете для него не было.
Реакция была ожидаема, пускай и последовала не сразу.
— И всё? — подбоченившись, с нескрываемой ненавистью спросила Вилора, а затем, повысив голос, повторила вопрос: — И всё?! Больше вам нечего о нём сказать, только заупокойную чушь?! За кого ты меня держишь? За дурочку?!
— Послушай… — отчаянно попытался Рентан, но, конечно же, впустую.
— Это ты послушай себя — ты ведь якобы знал этого Фрима Мено! А значит, знаешь, что он сделал! Что из-за него… — её голос дрогнул, и она запнулась, перескочив сразу через несколько предложений. — Из-за него я через это всё прошла! Ты хоть представляешь себе, через что прошла?!
— Представляю, — вдруг перебил её Рентан, становясь против своей воли холодным, высокомерным и отрешённым. — Думаешь, ты первая встреченная мною на этом свете бродяжка? Или единственный ребёнок, спасшийся из Оренгарда?! Ты хоть представляешь себе, сколько детей было в том караване, который привёл нас сюда, в этот город? Как перед нами закрывали ворота многих других, куда более близких мест? Как нам запрещали покупать продовольствие даже с многократной переплатой? Как нас гнали отовсюду, словно чумных?
Вилора молчала. Взгляд её сделался стеклянным, но не лишённым некоторой осмысленности. Она прекрасно понимала и представляла, о чём идёт речь. Просто впервые в жизни этот обиженный, напуганный человек, которого лишили детства, задумался о том, что он не какой-то исключительный. Что через ужасы прошли очень и очень многие.
Рентан тем времен продолжал, распаляясь всё сильнее, отчего голос его становился каким-то механическим, похожим на голос бухгалтера, считающего убытки:
— Представляешь, скольких детей, которые шли с нами, закопали ещё тёплыми, а иногда даже живыми, ведь их нечем было кормить, и это считалось милосердием? Сколько не выдержало той зимы? Сколько потонуло в весенней распутице, падая от усталости?! — расплывшись, лекарь вдруг схватил растерянную донельзя таким яростным отпором девушку за плечи и хорошенько встряхнул. — Сто две девочки и семьдесят семь мальчиков мы похоронили по пути сюда. Ни одному из них не было даже десяти. Всех я знаю поименно и делал всё, чтобы они выжили. Недоедал, недосыпал, но делал!
Поняв, что эта сцена привлекает слишком много внимания, Рентан глубоко вздохнул и отстранился, отступив почти на метр в сторону. Лишь после этого он закончил уже с меньшим рвением, но всё так же отстраненно механически, как и прежде:
— Говоришь, что ты прошла через ужасы? Так вот: ты через них хотя бы прошла!
Лекарь сделал ещё шаг назад, поправил одежду, хотя это не требовалось, вздохнул и, прежде чем уйти, уже обычным своим голосом бросил через плечо:
— Не тебе рассказывать, каким ужасным человеком был Фрим Мено. Я… кгхм, он этого не заслужил! Захочешь остаться в городе — обратись к Локто, он поможет с жильем и работой. Прощай.
Развернувшись, Рентан, стараясь не обращать внимания на взгляды прохожих, побрёл прочь от Вилоры, которая так и стола с раскрытым ртом, словно её окатили холодной водой, не зная точно ни куда направляться, ни с какой целью. Ему было безумно стыдно за всё сказанное. А ещё очень страшно, что девушка заметит случайную оговорку и неверно её истолкует, или напротив — верно.
Эта вспышка гнева, эхо чего-то давнего, практически исчезнувшего, испугала Рентана ничуть не меньше, а может, даже больше, чем Вилору. Он-то по наивности думал, что разучился быть таким, забыл, каково это — видеть мир с высоты сухой статистики, где одна жизнь ничего не стоит, если ей противопоставляются десятки или сотни жизней. Как легко игнорировать чужое горе, просто ставя себя выше него или приводя в оправдания страдания других, будто речь шла про какое-то уравнение.
Лекарь шёл по улицам Власвы и не понимал, куда идёт, вообще с трудом осознавая, что происходит. В его ушах звенел отдалённый, очень звонкий детский крик, женские смешки и ещё чей-то голос, мужской, очень уверенный, порывистый, как ветер, как будто его собственный.
Очнулся Рентан лишь тогда, когда заметил, что уже некоторое время стоит и тупо смотрит на дверь дома, где располагалось его общежитие. Видимо, он стоял здесь достаточно долго, потому что как раз в этот же момент дверь открылась, и оттуда показалось худощавое, бледное лицо владельца дома — Витиаса.
— С-с вами всё в порядке, м-мастер? — проблеял он, как и всегда невнятно.
— Да, просто, просто… задумался немного.
— В-вы здесь стоите почти п-полчаса…
— Значит, много задумался, — Рентан выдавил из себя дежурную улыбочку и собирался было пройти вовнутрь, но, как оказалось, Витиасу ещё было что сказать.
— В-вы ведь видели М-миловиду, м? К-как она там?
В его голосе странным образом смешалось беспокойство и надежда. Этот человек настолько долго жил в качестве бесправной тени своей жены, что уже по привычке за неё беспокоился, одновременно с этим мечтая о её смерти, как о освобождении. Лекарю стало мерзко.
— С ней всё в порядке, — буркнул он. — Могли бы зайти к ней. Если переживаете.
— Д-далеко, и н-не было времени! — не подумав, выпалил Витиас и трусливо скрылся.
Видно, ему стало стыдно за эти слова: крышу лечебницы, если знать, куда смотреть, было видно с порога общежития. Впрочем, Рентану было не до осуждения кого-то. Ему срочно требовался отдых.
Сгорбившиеся возле кострища бродяги с удивлением наблюдали, как на дороге возле тупика, где они прятались от стражи и непогоды, остановилась массивная карета цвета обсидиана, двигавшаяся без лошадей или иных животных. Часть нищих сразу же бросилась наутек, чуя опасность, но многие остались, не располагая такой ловкостью и запасом сил, чтобы пытаться убежать.
Они с интересом, перемешанным со страхом в равных пропорциях, наблюдали за тем, как из кареты выходят двое абсолютно одинаковых лысых мужчин с татуировками на висках. Как те достают несколько массивных корзин, укрытых полотенцами. Как корзины опускаются перед входом в тупик.
— Подарок от барона Кобыслава в честь наступающего праздника.
Говорили не мужчины. Голос был женским, как будто подростка, да и рты странных близнецов даже не дрогнули.
— Ешьте и пейте в честь Винарда!
Затем карета и странные визитёры удалились, поехав дальше. Первой осмелилась приблизиться к каретам рослая, немолодая, некрасивая женщина, умудряющаяся сочетать лохмотья бродяги с весьма гордой походкой.
— Еда! — раздался её полный удивления грудной голос. — Целая корзина жратвы!
— Ну ты даёшь, Целе, верно говорят — Чудная ты! Вечно тебе везёт! — будто в произошедшем была какая-то заслуга женщины, заявил другой житель подворотни.
Не прошло и пяти минут, а вокруг корзин уже шёл бой не на жизнь, а на смерть — внутри оказалась столь вожделенная многими в тупике еда. Вкусная, свежая, до сих пор пышущая жаром печи. Конечно же, на всех её не могло хватить. Даже будь нежданный подарок раз в десять больше.
Таких «сражений» и, соответственно, предваряющих их вручение корзин, полных еды, в ту ночь по всей Власве произошло несколько десятков. К утру об этом знала половина города, но на уровне слухов. Загадочная карета, как корзины, а следом и объедки, бесследно исчезли ещё до восхода солнца.