То, что Рентан явился в лечебницу Эвана вовремя, вернее, даже несколько загодя, в хорошем настроении и прекрасном самочувствии, нисколько не уберегло его от придирок и замечаний. Разве что несколько сузило их ассортимент.
— Знаешь, почему я так часто отправляю тебя гулять по домам знати или загород? — поинтересовалась Миловида недобро, вызвав его к себе.
— Потому что думаете, что мне это не нравится? — осторожно дозируя сарказм, уточнил лекарь. — Полагаете, что мною многое теряется вне вашего общества?
— Интересная мысль, — скорчив безразличное лицо, заметила женщина. — Обязательно над ней подумаю, — она коварно усмехнулась. — А ты сегодня съездишь в Ляхово.
— Что я там увижу? Пустые хаты и…
— Павших, раненых и больных в результате сражений за урожай, — прервала его Миловида. — Это не моя прихоть. Вчера прибыл от них мужик, попросил кого-нибудь в помощь.
— Рядом, если ничего не путаю, живёт маг-отшельник, — с намёком припомнил Рентан.
— Живёт, не путаешь, — подтвердила женщина. — Вот заодно выяснишь, почему он перестал помогать своим мужикам, с которых, между прочим, кормится.
— Он пропал?
— Вроде бы нет. Но люд лечить отказывается.
— Меня могут не выпустить из города, — стоял до последнего лекарь.
— Вот как не выпустят, так и подумаем над этим.
Миловида, подводя под разговором черту, тяжело встала с места и демонстративно направилась прочь из кабинета. Рентан сразу отметил, что сегодня ей это далось с особой, куда более сильной, чем обычно, болью. Такой, какую она едва сдерживала.
— Возможно, будет лучше, если я подменю вас с молодыми, — заметил лекарь спокойно, заранее зная, каким по форме и сути будет ответ.
Он не угадал. Женщина, вместо того чтобы ответить едким сарказмом или умной иронией, не сдержавшись, просто и коротко послала его по конкретным географическим координатам — в деревню Ляхово.
Ехать туда Рентану не хотелось не только из-за мерзкой, дождливой, холодной погоды, которая за городом наверняка станет ещё более мерзкой, дождливой и холодной, присовокупив к прочим своим недостаткам ещё и ветер. Даже не из-за необходимости выяснять отношения с местным магом. То, что в Ляхово всегда хватало тяжёлой, утомительной, рутинной работы, тоже не играло значимой роли — как будто где-то, когда-то могло быть иначе.
Лекарь чувствовал, что ему следует остаться в городе. Объяснить чем-то, кроме зова интуиции это ощущение, он никак не мог. Даже перед самим собой. Просто пожирающая его изнутри неясная тревога непонятно по какому поводу.
Впрочем, к тому моменту, как он послал весточку за Римпаном и только им (поездка планировалась длинной, и превращать её в мучение сразу же было бы глупо), лекарь нашёл в своём путешествии некоторую пользу. Маг-отшельник по имени Кирвин несомненно слыл подозрительной личностью с весьма туманной биографией — жил поодаль от людей он совсем не просто так. Тем не менее так уж получилось, что Кирвин являлся одним из немногих, кто мог внести в происходящие с Рентаном вещи ясность. Именно её лекарю так отчаянно не хватало в последние дни.
***
Римпана пришлось подождать, но это оказалось только к лучшему. Во-первых, погода несколько поубавила по части дождливости. Во-вторых, Рентана разыскала Вилора.
— В Ляхово том я уже была! — заявила девушка очень многозначительно. — Мерзопакостное местечко! Мерзопакостненькое!
При этом как-то само собой разумелось, что она тоже едет. Лекарь спорить не стал. Интуиция подсказывала, что в этот день споры с женщинами — заведомо провальное дело, даже если правда на твоей стороне.
Подъехавший возница лишь укрепил это предположение, потому что мгновенно занял сторону девушки. Даже не задумываясь над тем, что его потрёпанная бричка их троих едва выдержит, не говоря уже про наличие свободного места.
— Да будет вам, мастер-лекарь, я человек не гордый, подвинусь! — заверил Римпан как будто с укором. — А в дальней дороге, скажу по опыту, компания — только к лучшему. А уж в Ляхово тех…
— Как твоя рука? — спросил Рентан, пока они не тронулись с места.
— Почти зажила! — жизнерадостно ответил возница.
Это было отборной, чистейшей ложью. То, что рука болит и доставляет дискомфорт своему хозяину, заметил бы и слепой.
— Доедем — покажешь, — заявил лекарь тоном не терпящим отказов.
К тому же выяснилось, что эти двое были уже знакомы:
— Вижу, ты нашла, что искала? — давя лыбу, спросил Римпан.
— Ага, спасибо, что подвёз тогда, — улыбаясь не менее широко и искренне, ответила Вилора.
— Да будет, пустое. Получается, и тебе помог тогда, и вам, мастер-лекарь, угодил, верно?
Рентан, погружённый в свои мысли, ограничился одобрительным хмыканьем.
Кое-как устроившись так, чтобы никто не был в обиде, тронулись в путь. Власва гудела, как растревоженный улей. Всё из-за Охотников. Их отряды, занявшие позиции по всей территории города, к этому моменту заметили абсолютно все. Реагировали на них нервно и недобро, явно ожидая самого худшего.
Городская стража так и вовсе лютовала, будучи особенно пристрастной в отношении всех, кого можно было хотя бы заподозрить в умысле совершить преступление. Доставалось, конечно же, исключительно «своим». Причины такого поведения лежали на поверхности: в городе назревали волнения, и чью сторону занять, вопросом являлось отнюдь не однозначным.
Самый простой и понятный вариант сулил обвинением в религиозном мятеже. К тому же было не до конца ясно, как с помощью затупленных алебард, которыми не каждый стражник пользоваться-то умел, можно справиться с тяжело вооружёнными опытными бойцами Охотников. Тогда как любая попытка вооружиться и самоорганизоваться мгновенно будет истолкована максимально превратно.
Альтернативным выбором служил тот, который подразумевал занять сторону сильных, тех, кто в конечном счёте всё равно победит. Только вот Охотники не останутся в городе навечно. Год-два, пока не выжгут семя мятежа до последнего зернышка. Конечно, кто-то за это время сумеет выслужиться достаточно, чтобы его взяли с собой. Остальные же останутся наедине с городом полным людей, жаждущих мести, чьих родичей и друзей убивали, пытали, истязали, а значит, мстить они будут соответствующим образом каждому, до кого сумеют дотянуться.
Особой строкой во взаимоотношениях Охотников и горожан стоял близящийся праздник. Уже сегодня ночью был канун пира Винарда — важнейшего праздника для жителей Власвы. Охотники вроде бы не препятствовали организации празднества. Одновременно с этим вряд ли они не понимали, что где большое сборище, а сборище, как и всегда, планировалось общегородским, и много алкоголя, недостатка в коем никогда не было, там риск беспорядков. Случайный толчок, лишнее слово, косой взгляд — всё это могло стать той искрой, пожар от которой накроет всю Власву и окрестности.
Размышляя над этим, Рентан понял, что вчерашние увещевания представителя купцов и Цимона были не блажью, не попыткой показать, кто тут хозяин, а дальновидным и мудрым в своей сути решением. Тогда как упрямство Войтона Турне с каждой минутой всё больше походило на спесивое ребячество, лишённое всякого смысла.
Самого предводителя Охотников видно не было. К лекарю он явно никаких вопросов не имел, потому что его люди, контролировавшие все пути из города, остановив бричку, лишь кратко уточнили у Рентана, куда именно тот направляется и когда вернётся, после чего спокойно пропустили.
— Может, тебе не стоит возвращаться в город? — когда они отъехали от Южных ворот метров на двести, украдкой спросила Вилора.
И хотя она не слишком умело пыталась скрыть, с полувзгляда было понятно, что это вариант кажется ей практически безальтернативным. Лекарь считал совершенно иначе.
— Это создаст очень много проблем у людей, которым я не желаю создавать проблем вовсе, — ответил он без всяких раздумий. — Кроме того, если Охотники хотят кого-то отыскать — они сделают это. Способы и средства у них есть.
— Как-то за одним из наших «охотились» — украл он чего-то у них, — припомнила девушка. — Так и не нашли.
— Возможно, они не знали, кого именно ищут — это не мой случай. Возможно, не сочли нужным искать — тоже не про меня. — Рентан тяжело вздохнул и озвучил последний вариант: — А возможно, нашли, пускай не сразу.
— Двенадцать на их стороне, а значит, идти против них — накликать на себя беду, — поддержал беседу Римпан. — Так мне батька говорил. Думаю, так и так прав он.
— Твой отец сталкивался с Охотниками? — удивился лекарь.
— Не-е-ет, он приличный человек, конюхом старого барона был, пока артрит не скрутил. Там уж не до работы стало. Но умный — этого не отнять!
— Умный был бы, так сказал бы жить своим умом! — фыркнула Вилора, но каких-то более существенных доводов в свою пользу привести не сумела.
Римпан лишь растерянно хмыкнул в ответ, но не похоже, чтобы обиделся. Чувствовался богатый опыт общения с людьми как таковой, так и опыт общения с теми людьми, кто не умел держать язык за зубами.
Бричка тем временем миновала южные городские предместья. Дорога здесь, не в пример той, что шла на север, была ухоженной и широкой. Но и движение куда более интенсивным. Причина состояла в том, что дальше на север из заезжих торговцев немногие отваживались отправляться. Дикие, неухоженные лесные края сулили неприятности, либо впустую потраченным временем, и почти не обещали никакой прибыли. Всё, что можно было там отыскать, продавали во Власве, пускай и с наценкой. Не слишком грабительской, поэтому рисковали только совсем отчаянные.
Местность, раскинувшаяся к югу от города, всегда нравилась Рентану. Вся эта простоватая, незамысловатая деревенская пастораль так и манила любого горожанина к себе. Сулила тишиной, близостью к природе и спокойствием. Однако вид трудящихся с рассвета до заката большую часть года людей несколько остужал пыл. Ещё сильнее его остужало знание нравов этих самых людей.
Сельская община — не просто красивое, академическое словосочетание. Это уклад жизни, причём жизни сразу многих поколений людей. Во всех этих милых, уютных деревушках жили люди, крепко держащиеся друг друга во всех смыслах и очень недоброжелательно относящиеся к тому роду пришлых, которые желали жить с ними.
«Ушёл из одного места — уйдёт и из этого», — такова была их логика, и нельзя сказать, чтобы эти люди так уж заблуждались.
Когда каждая краюха хлеба и рубаха на счету, ты не хочешь делиться ими с тем, кто, не давая ничего равноценного взамен, уйдёт однажды восвояси. Деревенский люд при всей своей простоватости и необразованности мыслил на удивление стратегически, масштабно. При серьёзной ограниченности ресурсов и непостоянстве природы, когда жить приходилось от сезона к сезону, молясь Двенадцати, чтобы урожай не погиб, лучшим выходом было замкнуться и контактировать только с другими, такими же закрытыми общинами, меняя излишки урожая на те необходимые вещи, которые самостоятельно производить не удавалось.
Альтернативой такому укладу служила смерть. Голодная, холодная, от стали, зубов — всё одно. Стоило единству общины пошатнуться, балансу, который выстраивался на протяжении поколений нарушиться — и всё неизменно шло прахом. Необязательно это происходило сразу или одномоментно. Иные деревеньки умирали столько же, сколько существовали. Только вот приятного в этом всё равно было предельно мало.
Поэтому осесть в такой общине удавалось лишь тем, кто был крайне полезен, либо вызывал чрезвычайное доверие к своей персоне. Все остальные прогонялись взашей, если надо — с помощью вил и факелов. Иначе по простой и понятной общинной логике было никак нельзя: шальная мысль о том, что можно не только прийти, но и уйти, становилась тем маленьким камушком, который в итоге вызывал лавину. Такие мысли были куда опаснее, нежели постоянная нехватка рабочих рук.
Поэтому копающиеся на аккуратных квадратиках полей люди поглядывали в сторону проезжающих и бричку Римпана в том числе очень косо. С явной недоброжелательностью. Хотя причиной этих малоприятных взглядов далеко не всегда было подозрение в остром желании поселиться рядом. Немалую роль играли и банальные предубеждения в отношении городских жителей, коих имелось нисколько не меньше, чем предупреждений в отношении деревенских.
— Ты, кстати, не знаешь, чего тот маг в Ляхово своих лечить перестал? — поинтересовался, глядя на завершение сезонных работ, Рентан.
— Да только от вас об этом и узнал, стало быть, — пожимая плечами, признался Римпан. — Я его, сколько в тех краях бывал, ни разу не видел. Только слышал, что есть такой. Корвин, вроде бы.
— Кирвин, — поправил его лекарь и сразу объяснил: — я с ним тоже считай что незнаком. Однажды пересеклись по рабочим вопросам.
— А чего тогда интересуешься? — чуя какой-то продвох, спросила Вилора.
— Да в том-то и дело, — не стал юлить лекарь, — когда мы с ним «познакомились», скандал случился. Ему здорово так не понравилось, что я на его хлеб позарился. Дескать, он лучше знает, как своих лечить.
— Может, он из-за Охотников переживает? — предположила девушка.
— Или той магички? — поддержал её возница.
Оба варианта были простыми, понятными, логичными и лежали на поверхности. Поэтому-то Рентану и не нравились. Он прекрасно понимал, что вокруг него сжимается петля чего-то очень опасного, но малопонятного, особенно постороннему.
— Охотники явились из-за Вороново, — принялся вслух рассуждать лекарь. — Келестия — из-за, предположительно, Ярека…
— Почему предположительно? — уточнила Вилора.
— Возможно, свою роль сыграл тот курган триединников, который недавно нашли где-то неподалёку, — жалея об упущенной возможности, сообщил Рентан. — А про Ярека она узнала на месте…
Он мог задать этот вопрос напрямую магичке. Конечно, не факт, что она ответила бы, а даже если так, то ответ мог быть запутан или обманчив, но всё равно даже лучше, чем ничего.
— Так или иначе, но произошедшее в Вороново и интерес Келестии — это звенья одной цепи. Подозреваю, что у Кирвина в этом своя, особенная роль.
— Какая? — почти что хором спросили его спутники.
— Это предстоит выяснить вам, — усмехнулся лекарь и объяснил: — вряд ли у меня будет время шляться по округе и вести расспросы, не касающиеся медицинских тем.
— Ну если надо… — пожал плечами Римпан, у которого было больше всех достойных поводов отказаться.
Вилора так и вовсе, кажется, была в полном восторге. Рентану это не очень нравилось, но он не стал гасить этот наивный энтузиазм. Лучше уж так, чем понуро выполнять чужую просьбу. Да и без него найдутся те, кому будет очень свербить в причинном месте поступить подобным образом.
Ляхово, хотя и именовалось деревней, на деле уже переросло этот этап. Однако и городом пока не стало. Мешали Власвы, обе разом: и речка, которая здесь делала крюк и потому располагалась довольно далеко, и город, просто в силу своих размеров перетягивающий на себя внимание. Всё, что имелось у Ляхово, — это добротная, раздваивающаяся дорога и обилие холмов, на каждом из которых высились мельницы, общим числом семнадцать штук.
Конечно, такого количества полей и соответствующих урожаев подле самой деревни и близко не могло быть. Зато имелся небольшой, но очень оживлённый особенно в эту пору рынок. Толкотня и гомон стояли такие, каких во Власве и близко никогда не было. Особенно этим впечатлился Римпан.
— Я туда не сунусь, — без претензий, но всё равно категорично заявил он сразу, как увидел происходящее. — Коней перепугаю, а там да и не протолкнуться.
— И не надо, — Рентан указал на здание придорожного трактира, оставшегося чуть позади. — Становись там, я дальше на своих. — Посмотрев на возницу и его маневры, он уточнил: — Путь обратно займёт столько же времени, часа четыре?
— Хм, вечером-то? — призадумался Римпан. — Не думаю. Мы сегодня ранние пташки, проскочили. А как день на заход пойдёт — так все обратно ломанутся, и мы в их числе.
Лекарь выразительно хмыкнул, приглашая возницу предложить удобный ему самому вариант. Тот намёк прекрасно понял:
— Лучше будет с сумерками выдвигаться обратно. Дорога хорошая, и я её знаю, к тому же пустая будет — Пир же на носу, все по домам уже разъедутся.
— А твоя семья не против будет? — спросила Вилора. — Ты же опоздаешь.
— С чего бы? — искренне не понял Римпан. — Вернёмся аккурат к полуночи, сдам коней, кину там же бричку — и можно к своим, за стол. А с ним уж жёнка и без меня сдюжит-то! Три помощника как-никак!
На том и порешали. Правда, прежде чем лекарь, прихватив свой саквояж, отправился искать войта, а вместе с ним и больных, его, улучив подходящий момент, так, чтобы их никто больше не слышал, перехватил возница.
— Мастер-лекарь, простите, что задерживаю, уж не поймите меня неправильно, но…
Рентан всем видом показал, что единственное, что он может истолковать неправильно — это лишнюю болтовню.
— Эта девушка, — помявшись немного, перешёл к сути Римпан, — Вилора, стало быть, она… ваша дочь?
— Она сирота, дочь очень близкого мне человека.
— А-а-а, просто вы так похожи… ну, наверное, я зря в это лезу, простите!
— Стой, — неожиданно для себя тоже окликнул его лекарь. — Вы знакомы, откуда?
— Да я это… подбросил её до города пару дней тому назад или раньше чуть… — возница растерянно почесал затылок. — Вы, мастер, не подумойте худого: я человек женатый и…
— Не подумаю, — успокоил его Рентан. — Просто странное совпадение.
— Ну дык: неисповедимы пути, которыми нас ведут Двенадцать.
Произнеся это, возница поспешно, даже слишком, удалился выяснять условия стоянки. Лекарь проводил его крайне растерянным взглядом, который затем перевёл на девушку, которая, не слыша их, гладила и что-то говорила коням. Похожим на неё он бы себя не назвал, даже со скидкой на разницу в возрасте, но одновременно с этим прекрасно понимал, откуда такое мнение могло взяться.
Нужное ему место Рентан нашел почти что сразу. Похоже, выходило так, что в это время суток и года люди в Ляхово присутствовали в двух местах: на рынке и подле дома войта, очевидно, зная, что именно туда придёт лекарь. Однако, как он заметил ещё издали, большая часть не сказать чтобы была больна, скорее, маялась от скуки и любопытства.
Само жилище войта представляло из себя внушительных размеров бревенчатый дом в два этажа, чердак и соломенную крышу. В таком, зная неприхотливость и непритязательность деревенского люда, могло жить человек пятьдесят. На деле, конечно же, жильцов было сильно меньше.
Присутствовали и иные свидетельства солидного достатка владельцев дома, но в них Рентан разбирался плохо. Просто интуитивно понимал, что самовар, полотняные коврики или роспись на стенах встретишь далеко не в каждом доме в Ляхово.
Оставалось лишь догадываться, что представляло из себя остальное владение деревенского главы. Очевидно было, что несколько хозяйственных построек, прячущихся в тени главной домины, — далеко не всё.
Сам войт был деловитым мужичком неопределённого возраста и невысокого роста, прятавшим солидные залысины под соломенной шляпой. Увы, в доме традиции велели снимать головной убор и прорехи в чёрной шевелюре являлись миру. Зато вот в окладистой, несколько неряшливой бороде никаких прорех не оказалось и в помине. Одет он был на удивление солидно, даже по городским меркам: длинный багровый кафтан, расшитый золотой нитью, и широкий шелковый пояс голубоватого оттенка. Понятное дело, вырядился перед гостем и заодно по случаю надвигающегося торжества.
— Волег, — представился войт, протягивая руку, которую предварительно, ничтоже сумняшеся, вытер прямо об одежду.
— Рентан, — ответил на приветствие и рукопожатие лекарь.
— Как же, как же, наслышаны о вас! — войт расплылся в довольной улыбке, подлинную подоплёку которой не стал скрывать. — Я когда в город писал, думал, пришлют к нам бездаря какого — лишь бы прислать. А уж вас-то, самого Рентана-то, ну никак не ожидал…
Волег, придерживая его за руку, провёл почти через весь дом, вплоть до пустующей, судя по полному отсутствию убранства, кроме мебели, комнатушки. Войт закрыл за ними дверь, словно кто-то стал бы их подслушивать.
— Вы не поймите меня, мастер-лекарь, неправильно. Тут какое дело, по-ли-ти-че-с-кое почти что, — не совсем уверенно выговаривая сложное слово, начал войт. — Магик наш, старый Кирвин, закрылся у себя и никого видеть не хочет. Мы к нему и так, и эдак. Думали, обиделся или ещё чего. — Рентан не стал перебивать или уточнять, просто принялся неторопливо располагаться. — А он молчком, ну ни в какую! Сезон на дворе, каждый день кто-нить чё-нить ломает. Конечно, как-то сами, но без вас не успеем собрать урожай до заморозков-то!
— Поможем, — спокойно сообщил лекарь и выразительно посмотрел на войта, который дверь-то открыл, но вот сам никуда уходить, похоже, не собирался.
— Я так разумею, — объяснил своё поведение Волег, махая рукой. — Там половина-то — лодыри. Сюда идут на вас, мастер-лекарь, поглазеть, себя показать, конечно, — он выразительно хмыкнул, правда, намёк повис в воздухе. — Та-а-ак я их сразу погоню, внутрь пущать не стану.
— Только не переусердствуйте. Не каждая болезнь на лице писана.
— Конечно-конечно! Я-то уж этих людишек знаю! У кого писана, у кого нет, а кто так шлындается, ибо делать нечего! — сказав это, он вновь замер, не спеша уходить. — А ещё не все ж ходить могут. Таких потом отряжу людей сюда принести, носилки есть.
Это было странно и несколько нелогично, но Рентан не стал спорить. Он всерьёз подозревал, что Волег в этом вопросе будет стоять до последнего и ходить по деревне куда вздумается не позволит. Где-то лекарь мог увидеть то, чего видеть не должен был бы, а где-то наоборот. Вопрос ведь и вправду был политическим, только совсем не для Рентана.
Так или иначе войт, побеспокоившись о всяких мелочах вроде еды, воды и прочих необходимых в лечебном быту вещах, удалился. Почти сразу потянулись первые больные. Что удивительно, большая их часть действительно была так или иначе больна. Не всегда чем-то, в чём лекарь мог как-то помочь даже советом, но всё равно даже так могло быть сильно хуже. Даже в лечебнице Эвана через опытных старушек-вахтёрщиц продиралось на приём куда больше ипохондриков, чем здесь.
Как так получилось, гадать не пришлось. Периодически до ушей Рентана через раскрытое им окно — в доме оказалось душно, хотя снаружи было весьма прохладно — долетали забавные окрики Волега, который явно был тем ещё любителем громко ругаться:
— Куда ты со своим косоглазием лезешь-то! Дурная, что ли, совсем?! Я тебе говорю: косоглазие хочешь вылечить, так поплюй в глаза-то! Или в травяном отваре его поддержи! Ну чё ты к городскому лезешь с глазом своим? Он тебе поплевать должен? Навроде, раз в городе живёт, так слюна какая-то не такая, как у всех?! А я тебе так скажу — у всех одинаковая! Тьфу на тебя!
— Ты к Кирвину сколько раз совался со своим коленом? Во-о-от, а сюда чего суёшься-то?! Магик тебе сказал: не лечится это никак, даже мазюками и этими, как же ж их… пюлилями — во! К тому же ж эта нога твоя дожди предсказывает, чем не хорошо? Хорошо! Вот и иди отседова!
— Кого я вижу! И чё ты припёрся?! Чё болит? Нету органа такова! Нетуть! Кто тебе сказал, что есть? А-а-а, ну известный авторитет, особенно после сивухи! Вот раз он знает, ты к нему и иди, а сюда не иди! Нечего дурить голову занятому человеку своими чакрами-шмакрами!
— Какие лица, чевой тут забыл?! Опять своих книжек начитался и думаешь, что всё знаешь! Я тебе такова скажу: ничего ты не знаешь! Ни-че-го! Умные люди книжек не читают! Нетуть на бумаге правды-то! Ведь ты пока одно слово запишешь, только одно — уже скокма времени пройдёт! А целую книгу? Вот! Целыми этими поколеннями книжки эти пишуть, лишь бы записать то, что уже никому и не нужно-то! Так что иди отсель, здоровый ты!
— О, а ты чевой здесь забыл? Все ж знают, что ты у нас здоров, как тот бык! А коль нездоровится — так заживает на тебе, как на собаке! Душа болит?! Н-у-у-у, эт, конечно, бывает, ага. Только ты не туда идёшь. Чё те доктырь тот скажет, чего я не смогу? В-о-о-т. Баба тебе нужна. Рукастая! Чтоб руками скучать не давала! Или собутыльник. Здесь ты ни баб, ни собутыльника сегодня не найдёшь… Мои?! На моих дочек глаз не клади, не тебе они обещаны!
То и дело лекарь как бы невзначай спрашивал про мага и причины отказа того работать. Реакция на это следовала самая разнообразная и искренняя — от возмущения до обиды, но что толком случилось никто не знал, а понимали и того меньше. В целом общественное мнение определённо тяготело к версии болезни Кирвина, но без каких-либо фактов. Скорее это был вывод из простой логической цепочки: не может работать, но живой — значит, заболел.
Постепенно поток тех, кто мог добраться до дома войта на своих двоих, отстоять в очереди и пройти проверку у хозяина дома, иссяк. Однако, прежде чем продолжить, к Рентану заявился несколько охрипший, но не сбавивший в деловитости Волег.
— Я так разумею: чем продолжать, надо бы перекусить сначала, верно говорю? — похоже он не привык, чтобы на его вопросы отвечали, поэтому сразу же крикнул, обращаясь вглубь дома. — Тома-а-а-а, накрывай на стол! И беленькой графинчик не забудь! Холодненький, с огурком малосольным!
— Не пью, — попытался отказаться Рентан. — Особенно на работе.
— Уж вы-то мне про работу не рассказывайте! — войт приподнял пухлые руки. — Эти руки как никакие другие знают: стаканчик или два в обед лишними не бывают!
— Уже обед? — удивился лекарь, смиренно следуя за ним.
— Ну дык примерно так и есть, — пожал плечами, но не очень уверенно Волег. — У нас колоколов, как у вас в городе, нету, конечно, чтоб звонили каждый час. Да и день пасмурный.
— А откуда тогда время знаете?
— Так это, — войт почесал могучую шею, — все ж знают. Как же ж без этого-то жить-то, а?
Рентан не нашёлся, что на это сказать. Ответ был достоин истинно деревенского жителя. Не менее достойным оказался обед, подданный при участии очень молодой девушки, так пристально и любопытно разглядывавшей лекаря, что лучшей иллюстрации причины, почему ему нельзя было самому ходить по деревне, и быть не могло.
Волег, конечно же, присоединился к трапезе. Та оказалась настолько богатой, разнообразной и насыщенной, что Рентан в определённый момент подумал, что его пытаются нетривиальным способом отравить диким сочетанием продуктов. А вот алкоголь войт не предлагал после того, как увидел, что лекарь, выпив всего один стакан полупрозрачной, очень крепкой браги побледнел и вспотел. При этом сам Волег пил, что называется, в три горла — хрустальный, очень изящный литровый графинчик к концу трапезы опустел. Причём пил он так, будто не замечал, что пьёт, словно воду — вообще без каких-либо признаков опьянения.
— Так и давно Кирвин отказывается вас лечить? И точно без причины? — надеясь, что в этот раз беседа пройдёт более содержательно, спросил Рентан, пользуясь моментом.
— Чево это вы так пектётесь об этом-то? — подозрительно прищурился Волег и, не дожидаясь ответа, истолковал сказанное сам. — А-а-а, помню, как же, как же! Вы ж с ним ругалися года эдак… — он замялся, силясь посчитать, — короче, когда батька мой ещё живой был, во!
— Было такое, — спокойно подтвердил лекарь и выразительно хмыкнул, намекая, что всё же хочет услышать суть происходящего.
— Когда? Ха, — войт шумно почесал затылок. — Да с неделю, наверное. Может, дней десять, не больше. А чего — вот чего не знаю, того не знаю. Но крепко могу сказать, как кулаком по столу, — он и вправду ударил столешницу так, что посуда подпрыгнула, — не нашенская эта вина! Мы люд хоть и простой, но какой сук рубить нельзя знаемо!
Рентан кивнул, соглашаясь с последним. Версия конфликта изначально выглядела среди прочих самой слабой: скорее уж причуды ценного для общины мага терпели бы до той степени, когда он перешёл бы все мыслимые границы допустимого. Расспросы лекарь тем не менее не закончил, хотя посчитал, что версию болезни и то, как он на неё вышел, упоминать не стоит.
— А Охотники?
У Волега аж краюха хлеба изо рта выпала при упоминании карающей длани Двенадцати. Чувствовался глубокий, практически животный страх.
— А что Охотники? Проезжали недавно, даже не останавливались. Да и нас, у кого хотите спросите, всё чин чином. Мы люд хоть и простой…
Примерно таким же ответ оказался и про Келестию. Только Волег её имени, разумеется, не знал, но судя по всему, чудная карета, направлявшаяся в город, деревенским запомнилась хорошо, хоть и мелькнула совсем ненадолго. Вопрос нашёлся и у войта.
— А скажите, мастер-лекарь, коль не сложно: правду говорят, что старый барон, Ярек, стало быть, того? На суд, стало быть, к Двенадцати отправился?
— Верно, — коротко и без подробностей подтвердил Рентан, и дабы пресечь расспросы заявил: — не стоит в это лезть.
— Оно и понятно, — согласился войт. — Не нашенское это дело, — он грустно вздохнул в стакан, — но вот что скажу: Ярек хорошим бароном был. Нас не тревожил, требовать — требовал, но ровно столько, сколько дать могли. Даже меньше чуть…
— А Кобыслав требует больше?
— Кобыслав нет, — очень ёмко ответил Волег и с явным сарказмом добавил: — не стоит в это лезть.
Рентан даже не пытался, хотя примерное направление хода этой истории, а также то, что в ней рано или поздно возникнет имя «Венегил», прекрасно понимал. Как то, что эта история — лишь одна из многих и какой-то уникальностью не отличается.
— У вас как-то скромненько, гуляний не будет? — спросил он, резко меняя тему на менее острую.
— Ик? — удивлённо вытаращился на него войт. — О чём это вы?
— О празднике. Ни столов, ни ярмарки…
Оказалось, что лекарь глубоко заблуждается.
— Как же ж, а что сегодня, по-вашенски, на рынке-то нашем творится, а? — Волег усмехнулся. — Ярмарка и есть, аншлаг! А что до столов, так всему своё время, — он поскрёб шею. — Деды и прадеды наши так разумели эти дни: первый, в ночь, надо бы дома проводить с семьей. На день — ходить по полям, песни петь, бороды вить, сноп наряжать. Обжинки это, стало быть. Ну а к вечеру и столы ставят, там уж все вместе сидят.
— Занятно, — хмыкнув, оценил Рентан и пояснил: — вроде по соседству живём, а по-разному этот день отмечаем.
— Дык это, — совершенно не удивился Волег, — я так разумею: у вас в городе, вы уж простите за прямоту, дедов слушать не принято, вот и забыли вы, как Винарда почитать надо бы! А у нас по-другому и нельзя. Не будешь старых, тобишь мудрых, слушать — узнаешь бед на свою голову. Ох узнаешь!
***
После обеда начали носить тех, кто самостоятельно перемещаться был не в состоянии. Таких, конечно же, оказалось меньше, но и возни с ними было куда больше. Подавляющее большинство приносили с переломами, и тут Рентан был вынужден заниматься самой дурной формой своей работы из возможных — перепроверять за другими. А перепроверять было что.
Чувствовалось, что у тех, кто помогал вправлять кости, фиксировать конечности, накладывать повязки, хватало энтузиазма, тогда как с опытом подобных операций дело обстояло куда плачевнее. Пришлось и ломать кости заново: когда сломанное вправляли и фиксировали так «замечательно», что конечность приобретала возможность гнуться сразу в нескольких направлениях, или озорной изгиб там, где никаких изгибов и быть не должно.
Отдельной категорией шли те, кому требовались различного рода инвазивные операции. Этим лекарь не мог помочь на месте при всём желании. Пытался, конечно, убеждать съездить в лечебницу Эвана и там договориться — операции они проводили более чем регулярно. Но для большинства деревенских поездка во Власву по градации возможного располагалась аккурат перед путешествием к звёздам. Теоретически возможно, практически — за гранью вообразимого. Мешало не только расстояние как таковое, но и банальный страх и отсутствие финансов.
В этом вопросе жителям Ляхово мог бы подсобить Кирвин. С помощью магии, как знал Рентан, можно было облегчать боль, а при наличии некоторого таланта даже удалять некоторые органы: одну из почек, большую часть печени, желчный пузырь, часть желудка… Далеко не каждый хороший лекарь был способен на такое.
Поначалу Рентана удивляло, что среди его пациентов практически нет двух категорий людей: беременных и стариков. Первое было предельно легко объяснимо: в Ляхово несомненно имелась своя бабка-повитуха, возможно, не одна, и к незнакомому мужчине из города ни одна женщина не сунулась бы даже под страхом крайне мучительной смерти. А второе лекарь сумел объяснить лишь после обеда, когда людей преклонного возраста практически не оказалось и среди малоподвижных пациентов. Те же, что были, беззастенчиво, пускай и неосознанно, выдавали секрет всей этой «сортировки» — приносили исключительно незаменимых для общины и тех, кто мог после исцеления продолжать работать дальше.
Улучив момент, Рентан, нетерпимый к подобному, решил спросить напрямую, совместив это с перерывом и тем моментом, когда Волег вернулся по каким-то делам в дом.
— Почему у вас на всю деревню три бабки и один дед? — недобро поинтересовался лекарь.
— Как же ж так, ошибаетесь вы, больше их! — делая вид, что не понял, возмутился войт.
— Да? И они все как один здоровы, ни на что не жалуются?
— Ой, им только дай, — отмахнулся Волег. — Вы бы знали! Займут ваше время впустую и… и не думайте об этом.
— Я прибыл сюда помогать всем, а не…
— Так вы и помогаете! — перебил войт неожиданно жёстко. — Всем тем, кому надобна вашенская помощь. Взаправду надо, а не эти все кривляния и стоны. А с нахлебниками, кхм, другими, короче, мы уж тут-то само как-нибудь.
— Не вам решать, кому нужна моя помощь, — отметил недобро Рентан.
Войт, вдруг растеряв всю свою простоватость и добродушность, возразил с вызовом:
— Мне.
Они побуравили друг друга взглядами, после чего лекарь, понимая, что впустую тратит время, отступил.
— Вот и ладненько, — резюмировал свою победу Волег. — День ещё идёт, мастер-лекарь, желаю удачной работы!
После этой пикировки Рентан расспрашивал про Кирвина уже без всяких полутонов и утайки — прямо и в лоб, у каждого, кто к нему попадал. Как это ни странно, та категория пациентов, которой регулярно требовалась медицинская помощь, оказалась куда лучше осведомлена о состоянии мага. Вернее, они-то хоть что-то знали.
— Ох, мастер-лекарь, болеет он! — рассказал мужик, которого мучили боли в животе, да такие, что он ходить не мог. — Я в евоной хате был недели три назад, чары от боли просил. А он и так страшный, а тогда вообще как страховидло последнее выглядел! Бледный, трясётся, воняет, как мертвяк!
Иных подробностей не последовало, но и это было уже неплохо. Как всерьёз подозревал Рентан, Римпан и Вилора вряд ли сумеют выведать значительно больше.
Конец дня, обусловленный не тем, что закончились больные, а тем, что начало заметно темнеть, выдался суматошным. Торопился сам лекарь, намереваясь осмотреть как можно больше людей. Речи о том, чтобы он задержался или остался, даже не шло. И станет ли Волег в ближайшее время, пока сильно не прижмёт, вновь писать в город за помощью — было под большим вопросом.
Она пришла без спроса, в тот момент, когда Рентан уже собирал вещи. Лекарь не заметил и не услышал её, но появлению за спиной молодой девушки в простом чёрном платье с покрытой платком головой и красными от многодневных слёз глазами, если и испугался, то виду не подал. Сразу понял, что дело предстоит непростое.
— Яду, — коротко, практически одними губами попросила девушка без всяких предисловий.
Рентан окинул её оценивающим взглядом, пытаясь понять, чем вызвана такая просьба. Тогда и заметил тщательно скрываемый синяк близ уха, как от сильнейшей оплеухи. Заметил то, как держалась девушка, особенно взгляд её холодных серых глаз.
— Для себя? — уточнил лекарь тихо.
Девушка покачала головой и выразительно коснулась живота.
— Вы — моя последняя надежда, — всё так же тихо сказала девушка.
— С таким обычно к повитухам ходят, — заметил Рентан, всё ещё размышляя.
— Против войтовова сына они не пойдут.
— Хм, вот как, — нисколько не удивился лекарь и на всякий случай уточнил: — полагаю, что войтов сын и твой муж — это разные люди?
— Нет у меня больше мужа — убили его в драке с месяц тому, — голос её дрогнул и стал громче. — Дайте мне яду! Я наложу на себя руки, но ублюдку родиться не дам!
Полноценный яд Рентан давать не стал и не собирался, прекрасно осознавая, что будет дальше: сначала девушка убьет ребёнка в себе, затем, опьяненная злобой сильнее прежнего, убьет своего обидчика или обидчиков, ну или до кого дотянется, а в конце себя — чтобы уйти от ответственности. Однако и просто так спускать несправедливости не хотел.
Порывшись в саквояже, он нашёл несколько бледно-зеленых продолговатых листочков и ещё несколько таких же, но жёлтых и скрюченных. Всё вместе выдал девушке, объяснив:
— Заваришь из этого чай. Можно с мёдом или молоком — напиток будет очень горьким. Найди кого-то, кто будет с тобой день или два, и пей сразу всё залпом, горячее. Ясно?
Девушка кивнула и незаметно ушла. Рентан бы не стал устраивать из этого сцен и тем более скандалов, но Волег, очевидно после того, как деревенских «подлатали», явно почувствовал себя увереннее и сам лез на рожон. Поводом он выбрал миссию Римпана и Вилоры, из которой особой тайны и не делалось. Однако войт нашёл повод оскорбиться.
— А, так значит эти двое тут по вашенской прихоти ходють и вынюхивают! — делая вид, что очень удивлён, спросил Волег, выловив всю компанию возле брички. Для солидности он прихватил несколько деревенских мужиков, размерами и пропорциями напоминающих шкафы, хотя против кого он собирался их применять было не до конца понятно.
— Во-первых, это не прихоть, а просьба. Во-вторых, у меня к Кирвину личное дело есть, — выступил вперёд Рентан, не давая вставить ни Римпану ни Вилоре слова.
— Мы, стало быть, к вам со всею душою на распашку, а вы вот как! — возмутился войт. — Кирвин он нашенский, нету у него с вами, городскими, никаких дел!
— А вот он считает иначе! — несмотря на более чем явный намёк, вмешалась Вилора. — Нам двери открыл и согласился поговорить!
— И что? — как будто зная ответ, уточнил Волег недобро. — Что сказал такова, что я вам, мастер-лекарь, сам не сказал бы, а?
Судя по тому, как замялась и потупилась девушка, маг и вправду не рассказал какой-то шокирующей или особо компрометирующей информации. Войт это истолковал однозначно:
— Вот видите-то! За дёшево вы нашенское доверие предали. Попусту вынюхивали!
— А вот и не так! — не согласилась Вилора, подбоченившись. — Вас это не касается.
— Ещё как касается! — вспыхнул Волег. — Я тут войт, девка, а не ты!
— Какая я тебе девка, ты, жирный…
Перепалка уверенно двигалась по направлению к насилию, когда в неё самым грубым образом вмешались. Страшно вереща, к ним, вернее, к Рентану подбежала полноватая немолодая женщина. Она сразу полезла в драку, но войт, не будь дурак, дал команду своим бугаям оттащить её. Тогда-то она закричала куда членораздельнее, хотя всё так же истерично:
— Отравил! Отравил!!! Маньку мою отравил! Пришла домой и кровью исходит! Отра-а-а-авитель!
Воцарилась немая сцена. На Рентана с удивлением смотрели абсолютно все присутствующие. Лекарь же для начала тяжело вздохнул. У него, конечно, имелась некоторая надежда, что той девушке хватит ума и выдержки заварить листочки позже, но слабая и, как видно, не зря.
Отрицать эти обвинения лекарь не стал. Просто выразительно посмотрел на войта и как бы невзначай спросил:
— Ну как, мне рассказать?
— И тут вы свой нос сунули, — совсем пасмурно заметил Волег, всё сразу поняв. — Неймётся вам всё, да? Этой своей, как же ж её… справедливости ищете, да?
— Даже не пытался. Просто скелеты в шкафу не умеют врать. И имеют привычку вылезать наружу. Чаще всего — в самый неудобный момент. Уж я-то знаю…
Рентан посмотрел в сторону женщины, которая уже перестала биться в истерике и теперь внимательно, даже сосредоточенно слушала их разговор. Тут не надо было быть телепатом или особо искушенным в общении с людьми человеком, чтобы понять, что она всё знает и прекрасно понимает, почему её Манька пошла искать способ сделать аборт.
— Вижу, вас выкидыш у дочери волнует сильнее, чем убийство зятя и изнасилование, а? — с вызовом отметил лекарь, не особо рассчитывая на внятный ответ.
К его удивлению, таковой последовал, да ещё какой. Чувствовалось, что тема очень чувствительная.
— А ты думаешь, петух городской, нужен был мне тот зять? Говно это было, а не человек — за душой ни ломаного грошика нет! А эта дура в него влюбилась! Он дыть выкуп и тот в долг заплатил! И родилось бы от него такое же говно — бедное и тщедушное! А теперь из-за тебя никто уже не родится!
Рентан не стал устраивать лекцию на тему того, что данные им травы такого эффекта не имели и не могли иметь в силу малой концентрации. Вместо этого он обратился к Волегу:
— Раз уж эта девушка у вас так страдает — отправьте её ко мне, в город. Научу нужному и полезному. — Подумав немного, он добавил: — А если в течение месяца не явится ко мне — пеняйте на себя. С Венегилом я, может, и не дружен, но парой словечек перекинусь. Узнает о ваших порядках.
Увы, угроза связями оказалась потраченной впустую. Войт, если и испугался, то виду совершенно не подал. А вот то, что это его лишний раз распалило, было очевидно.
— Ничего нам не будет, мастер-лекарь. Наши порядки — это нашенское дело. Не ваше и не Венегила. Он это знает, умный мужик, а вы, как видно, дурак дураком! — Волег сплюнул. — Девку вами порченую кормить и держать не стану. Хотите забрать — берите, говна не жалко! А теперича, коль вы закончили, проваливайте, и чтоб ноги в наших краях вашенской не было!
Свою речь он закончил эффектно: перекинул лекарю позвякивающий мешочек и молча, вместе с остальными и собравшимся на шум деревенским людом, отправился восвояси. Глядя на эти мрачные, рассерженные лица, полные осуждения, Рентан без всякого удивления понял, что, суди его сейчас эта толпа, — он был бы уже мёртв. Вместе с той несчастной, Вилорой и Римпаном.
Лекарь очень хотел высказать им всё, что думает. Пригрозить всеми мыслимыми и немыслимыми последствиями. Воззвать к совести, обвинить настоящего злодея, вынести ему свой приговор. Только это было до смешного бессмысленным сотрясанием воздуха.
— Может, оно и к лучшему, что это, стало быть, сразу вскрылось, — нарушил тишину Римпан.
С тех пор, как они покинули Ляхово, минул час или около того. Из-за туч определить точный ход времени не представлялось возможным. В остальном погода к кануну пира Винарда стала только лучше. Хотя бы перестало моросить, унялся ветер, да и в целом температура воздуха повысилась. Правда, никому от этого лучше не стало. После случившегося они пребывали в предельно мрачном расположении духа.
— Угу, сломал девушке жизнь. Точнее, доломал, — мрачно буркнул Рентан.
— Хотя я бы этим людишкам высказал бы всё, что о них думаю! Них и их нравах, жирдяе этом и прочих! — продолжил возница.
Лекарь подавил в себе острое желание уточнить, почему он так не поступил, и вместо этого как можно спокойнее, давя в себе целую бурю эмоций, заметил:
— Эти люди прекрасно знают и понимают, что к чему. Кто кого убил, кто кого изнасиловал, кто кого прикрыл от ответственности.
Римпан не сумел на это что-то возразить, только пожал плечами и сосредоточился на управлении. Всё же править и одновременно вести беседу, когда видимость не превышала десятка метров, а из источников света был лишь не самый яркий фонарь, было не просто даже ему — знатоку этих мест.
— Так всегда, — вмешалась Вилора. — Сколько я таких деревенек видела — везде одно и то же. Вечно такие подонки и уроды живут, что диву даешься, как их земелюшка носит!
— Если бы земля решала, кому по ней ходить, я б в ней был уже давно, — возразил Рентан. — Нет ничего хорошего и правильного в том, чтобы убивать нерожденных детей.
— Но ты убил, — заметила девушка растерянно.
— Я не смог спасти две жизни и вынужденно спас только одну. Самолично выступил судьей и вынес приговор. Святотатство, богохульство и просто глупость!
— Может, и к лучшему, что вскрылось, — вдруг повторила аргумент Римпана Вилора и развила мысль: — так бы заклевали они её, довели до худого втихую. Или сами в петлю засунули. Уж сопоставить одно с другим, думаю, смогли бы.
Кроме как за разговором скоротать время было нечем, поэтому тишина длилась недолго. Если по пути в Ляхово можно было хотя бы смотреть на пейзажи, то сейчас ночная полутьма начисто лишала такой возможности.
— Так мы это у Кирвина взаправду были, — снова нарушил молчание Римпан. — И он вправду нас пустил.
— М-м-м-м, — протянул Рентан без особого интереса, но всё же спросил: — и чего это он расщедрился на аудиенцию?
Ответ последовал не сразу, прежде Римпан и Вилора странно переглянулись.
— Твоё имя услышал и пустил, — рассказала девушка. — Сам он древний старикашка, очень вонючий и, по-моему, сильно большой.
— Потеет, трясётся? — припоминая рассказы деревенских, уточнил лекарь.
— Ага, не то слово! С него пот ручьями течет, а руки-ноги ходят таким ходуном, что… — возница, поняв, что что-то смешное видит в этом исключительно он один, подавился шуткой. — Короче, сильно ходят, ходуном этим.
— Он объяснил как-то своё состояние?
И снова повисла странная пауза.
— Сказал, что это как волны на воде, — неуверенно расказала Вилора. — Мол, что-то плохое случилось, и теперь он магией пользоваться не может.
— Где случилось? Когда? — не понял Рентан.
— Так это, — ответил Римпан, — я так разумею его блеяние: это не случилось ещё, но точно будет. Какой-то, как он сказал, катаклазм! Магический, стало быть.
— Катаклизм, — поправил его лекарь рефлекторно, очень смутно, но начиная понимать. — Я-то здесь при чём, он не сказал?
И этот ответ предваряли становящееся всё менее загадочными переглядывания.
— Что катаклизм этот Синяя чума вызовет, а ты с ней бороться будешь, — объяснила Вилора.
Рентан решительно покачал головой, не поверил. Не мог поверить. Не хотел верить.
— Синяя чума уничтожила сама себя в Оренгарде. Это искусственная болезнь, она не может появиться здесь, откуда?! — Ответа не последовало. — Глупость какую-то сказал этот Кирвин, — лекарь принялся рассуждать вслух. — Келестия что-то устроит, как и собиралась. Как Кирвин и сказал, это, как круги на воде, ударило по нему. Хотя ещё не произошло — вот он и несёт чушь! Откуда ему будущее-то знать? У Ярека такой дар был — и он мне ни слова про чуму не сказал!
— Может…
— Не может! — категорично отвергал Рентан, всем видом показывая, что эта тема закрыта для обсуждения, размышлений и прочих предположений. — Синяя чума не может возродиться! Не может!
***
В город они вернулись очень поздно, но в эту ночь это было абсолютно неважно. Власва единогласным решением всех своих жителей бодрствовала, предаваясь всевозможным возлияниям. По общественно принятой версии пир Винарда начинался ровно в полночь и длился весь день, однако на деле праздник редко когда ограничивался одним днём или даже двумя. Три-четыре, а то и неделя — зависело от того, насколько тяжёлым был год. Причём корреляция не всегда была линейной или поддающейся какой-то логике.
Следы праздника начинались в дальних предместьях города и тянулись непрерывной полосой по всем его улицам. Повсюду стояли столы, бочки, ящики, колоды и всё, на чём можно было организовать застолье. Традиционно пир Винарда отмечали либо с настоящей семьей, дома, либо на улице с новообретёнными прямо здесь же родными. Там, за общими столами радовались каждому присоединившемуся, вне зависимости от его гильдии, возраста, пола или статуса. Люди, которые большую часть года не замечали друг друга, становились близкими, открытыми, вели задушевные беседы, делились успехами, неудачами, планами и проектами. Пели песни до хрипоты и танцевали до упаду. Рассуждали о любви, обретали её и теряли.
Таким из года в год был пир Винарда. Громким, шумным, ярким, насыщенным, полным действия. Здесь не прощалось только одно — серьёзность. Оказавшись на улице в компании незнакомых людей, можно было отказаться пить или танцевать, но вот от предложения улыбнуться…
Бричка ехала по ещё не до конца перегороженной улице — праздник только-только начинался, вокруг шумела музыка, почти незаметная на фоне рёва тысяч глоток, которые невпопад распевали песни и религиозные гимны. Периодически в небе вспыхивали разноцветные вспышки, не очень заметные из-за пасмурной погоды — алхимики расщедрились на фейерверк.
Даже мрачный как грозовая туча Рентан, уже твёрдо решивший, что праздник для него испорчен, невольно улыбался, глядя на это всё. Что уж говорить про его попутчиков. Вилора так и вовсе была в полном восторге. Не потому, что впервые видела подобное или только здесь чувствовала себя как дома. Просто девушка очень хорошо понимала настоящую суть этого праздника: живи моментом, пей, веселись, не думай ни о чём — завтра будет завтра.
— Ну, а теперича, если подождёте немного, приглашаю к себе за стол, будем рады, — останавливаясь возле громады конюшин, сообщил, улыбаясь во все зубы, Римпан. — Стол у нас, конечно, не баронский, но…
— Спасибо за приглашение, но меня уже ждут, — как можно мягче отказался Рентан и, посмотрев на Вилору, которая явно огорчилась такому выбору, добавил, подмигнув: — иди к нему, узнаешь, что такое застолье.
— Знаю я, что такое застолье, — недовольно буркнула девушка, но, как оказалось, не потому что оскорбилась. — Я с тобой хотела.
— Я пока в лечебницу зайду, пока до Локто доберусь — полночи пройдёт. Завтра, обещаю, посидим. Праздник не один день длится.
— Ладно, — кивнула, несколько приободрившись, Вилора.
Провожая этих двоих взглядом, Рентан вдруг вспомнил, что опять забыл посмотреть руку Римпана. А тот как назло даже не подумал напомнить, хотя всю дорогу обратно маялся и морщился.
«Завтра с утра… днём зайду за Вилорой и заодно на его руку гляну», — твёрдо решил лекарь и направился, вопреки своим же словам, вовсе не в лечебницу.
Ему очень хотелось напиться и стереть из памяти этот день, и в городе имелся один человек, почти всегда согласный составить ему в этом компанию.